— Ты дома? Я ключ в замке повернуть не могу, видимо, ты изнутри закрылся на задвижку, — громко сказала Марина, наваливаясь плечом на тяжелую металлическую дверь.
С той стороны послышалось шуршание, затем щелчок, и дверь распахнулась. На пороге стоял Игорь. Он выглядел до неприличия довольным, даже сияющим, словно кот, который не просто съел сметану, а еще и получил за это медаль. Из глубины квартиры пахло жареным луком и чем-то мясным — запах, который обычно вызывал аппетит, но сейчас, после тряски в поезде и трехчасового совещания, показался Марине слишком навязчивым, жирным.
— Привет, путешественница! — Игорь широко улыбнулся и потянулся, чтобы чмокнуть её в щеку. — А я тут хозяйничаю. Решил встретить тебя по-царски. Мясо по-французски, все дела.
Марина устало скинула туфли, чувствуя, как гудят отекшие ноги. Единственное, чего она сейчас хотела — это рухнуть в кресло, налить бокал красного сухого и поставить на вертушку «Wish You Were Here». Именно этот ритуал возвращал её к жизни, собирал по кусочкам раздробленное стрессом сознание. Она мечтала об этом моменте всю дорогу от вокзала.
— Спасибо, Игорек, — она прошла в коридор, вешая плащ. — Я только в душ, ладно? И музыку включу. Голова раскалывается, нужно переключиться.
Она направилась в гостиную, привычно предвкушая вид своего алтаря — массивного дубового стеллажа во всю стену, где стройными рядами, корешок к корешку, стояла её жизнь. Десять лет поисков. Аукционы, блошиные рынки Европы, переписки с коллекционерами из Японии. Там были первые прессы, лимитированные издания, подарочные боксы, которые стоили как крыло самолета.
Марина переступила порог комнаты и замерла. Сумка с ноутбуком выскользнула из ослабевших пальцев и глухо ударилась об пол.
Стеллаж был пуст.
Абсолютно, стерильно пуст. Полки, которые еще три дня назад прогибались под тяжестью винила, теперь зияли темными провалами. На дереве остались лишь светлые полосы там, где годами стояли конверты, не пропускавшие солнечный свет. Исчезло всё: проигрыватель «Technics», усилитель, колонки и, самое главное, сотни пластинок.
— Игорь… — голос Марины прозвучал сухо, словно кто-то наждачкой прошелся по горлу. — Игорь, где это?
Муж вошел в комнату следом, вытирая руки вафельным полотенцем. Он окинул опустевшую стену гордым взглядом, будто художник, закончивший шедевр.
— А, ты заметила! — радостно воскликнул он. — Ну как тебе? Простор, скажи? Дышать сразу легче стало. Я давно говорил, что эта бандура полкомнаты сжирает. Пылищи за ней было — жуть! Я два часа только пол мыл, когда всё вынес.
Марина медленно повернула к нему голову. В висках начало стучать, медленно и тяжело, как молот в кузнице.
— Что значит «вынес»? — спросила она очень тихо. — Куда вынес? В другую комнату? Мы ремонт затеяли, а я не в курсе?
Игорь хмыкнул, бросил полотенце на спинку дивана и подошел к окну, заложив руки в карманы домашних треников.
— Какой ремонт, Марин? Я просто избавился от хлама. Ну серьезно, двадцать первый век на дворе, всё в телефоне есть. Яндекс-музыка, ВК — нажал кнопку и слушай. А эти твои блины черные… Только место занимали. Я нашел одного чудака, перекупщика. Он всё скопом и забрал. Даже вывозить помогать не пришлось, свои грузчики у него были.
Марина почувствовала, как пол под ногами становится ватным. Кровь отхлынула от лица.
— Ты продал… мою коллекцию? — она проговаривала каждое слово отдельно, пытаясь осознать смысл сказанного. — Ты продал японский первопресс «Битлз»? Ты продал подарок отца, который он искал пять лет? Мой винил?
— Да не заводись ты, — Игорь отмахнулся, явно не замечая, как меняется взгляд жены. — «Японский», «шмапонский»… Это просто старый пластик в картонках. От него затхлостью пахло на всю квартиру. Я, между прочим, сделку века провернул. Этот барыга сначала нос воротил, говорил, сейчас винил никому не нужен, но я его дожал. Пятьдесят тысяч рублей за всё! Прикинь? За кучу мусора — полтинник!
Пятьдесят тысяч. Марина закрыла глаза. Только одна пластинка — тот самый «Pink Floyd» с голубым треугольником на наклейке — стоила больше шестидесяти. А там их было около пятисот.
— Ты продал коллекцию стоимостью в полтора миллиона… за пятьдесят тысяч? — спросила она. Эмоций не было. Внутри образовалась ледяная пустота, страшная и бездонная.
Игорь перестал улыбаться и нахмурился. Его начало раздражать, что сюрприз не оценили.
— Ой, да не заливай, — фыркнул он. — Какие полтора миллиона? Это старье! Кто его купит за такие деньги? Ты вечно преувеличиваешь значимость своего хобби. Я реальные деньги в дом принес, место освободил, порядок навел. А ты стоишь тут с таким лицом, будто я кота усыпил.
Он подошел к ней ближе, пытаясь заглянуть в глаза, но Марина смотрела сквозь него, на пустые полки, где еще недавно жила её душа.
— Ты не понимаешь, — прошептала она. — Ты даже не спросил…
— А чего спрашивать? — перебил Игорь, и в его голосе появились нотки агрессии. — Ты бы опять начала ныть: «Это память, это искусство». Я муж, я глава семьи, я принял решение. Нам нужно было обновить кое-что важное. Не эти твои песенки, а реальную вещь. Пошли, покажу.
Он схватил её за локоть и потянул к выходу из комнаты. Марина пошла покорно, как кукла. Она всё еще не верила. Ей казалось, что это дурной сон, что сейчас она проснется в купе поезда. Но хватка Игоря была реальной, и запах жареного лука — тоже.
— Я давно хотел, Марин, — бубнил он, таща её в коридор. — Ты же знаешь, на моей «старушке» колеса совсем убитые были. Стыдно ездить. Пацаны на работе смеются. А тут подвернулся вариант — закачаешься.
Он распахнул входную дверь и подтолкнул её на лестничную площадку.
— Идем, идем на улицу. Это надо видеть при дневном свете, пока не стемнело окончательно. Ты сейчас поймешь, что я всё правильно сделал. Это тебе не пыль собирать, это вещь!
Марина спускалась по лестнице, и каждый шаг отдавался в голове набатом: «Пятьдесят тысяч. Всё продал. Пятьдесят тысяч». Она не чувствовала ног, не чувствовала своего тела. Только холодную, расчетливую ярость, которая начинала подниматься со дна той самой пустоты, где раньше была музыка.
Вечерний воздух был сырым и прохладным, но Марину это не отрезвило. Наоборот, контраст между душным подъездом и осенней улицей лишь обострил чувства, заставив нервы звенеть, как перетянутые струны. Игорь шел впереди, пружинистой походкой победителя, поигрывая брелоком сигнализации. Он даже не оглядывался, абсолютно уверенный в том, что жена сейчас семенит следом, готовая разделить его восторг.
Они подошли к их парковочному месту, где под светом единственного работающего фонаря стоял его серый, видавший виды «Опель». Машине было уже пятнадцать лет, на порогах проступала ржавчина, а бампер держался на честном слове и паре саморезов. Но сегодня этот усталый агрегат выглядел как деревенская модница, надевшая бриллиантовое колье к резиновым галошам.
— Та-дам! — Игорь картинно развел руки в стороны, словно фокусник, явивший миру кролика. — Ну? Скажи же, вид совершенно другой! Сразу статус чувствуется, да?
Марина смотрела на колеса. Это были огромные, семнадцатого радиуса, сверкающие хромом и лаком литые диски с агрессивным, хищным рисунком спиц. Они сияли в свете фонаря так ярко, что было больно глазам. На фоне тусклого, поцарапанного кузова эти диски смотрелись чужеродно, нелепо и вызывающе дорого.
— Это «Replay», реплика под «Vossen», — самодовольно пояснил Игорь, нежно погладив ногой резину. — Легкий сплав, машина теперь не едет, а плывет. А вид какой! Пацаны во дворе обзавидуются. Я еще резину взял низкопрофильную, бэушную, правда, но сезон откатает. Ну, что молчишь? Я ждал «вау»!
Марина сглотнула горький ком в горле. Она смотрела на эти куски блестящего металла и видела не спицы. Она видела обложки альбомов. Вон та царапина на ободе — это её первый альбом Led Zeppelin. Вон тот блестящий болт — это редкий джазовый сборник Майлза Дэвиса. А весь этот комплект — это десять лет её жизни, её страсти, её тихих вечеров, которые этот человек просто переплавил в алюминиевые понты.
— Ты продал мою коллекцию виниловых пластинок, которую я собирала десять лет, чтобы купить себе новые диски на машину?! Ты говоришь, что это старый хлам и он только место занимает? Да ты хоть понимаешь, сколько это стоило? Ты уничтожил то что было мне дорого ради куска железа! Вон отсюда, и чтобы духу твоего здесь не было, пока не вернешь всё до последней пластинки, а лучше вообще не возвращайся!
Игорь перестал улыбаться. Он нахмурился, пнул колесо, проверяя давление, и раздраженно выдохнул.
— Опять ты за свое. Марин, ну включи ты логику! — он развернулся к ней, активно жестикулируя. — Эти твои пластинки лежали мертвым грузом. Кто их видел? Ты да я. А машину видят все! Это лицо семьи. Я на ней на работу езжу, тебя вожу. Теперь не стыдно в потоке стоять. Я вложился в реальный актив, в железо! А ты ноешь из-за картонок.
— Картонок? — переспросила Марина, чувствуя, как внутри неё что-то обрывается. Тонкая нить привязанности, которая еще держала её рядом с этим человеком, лопнула с оглушительным звоном. — Игорь, там был The Dark Side of the Moon первого пресса. Отец подарил мне его на восемнадцать лет. Он искал его полгода по всем форумам. Ты продал память об отце за… за кусок китайского сплава?
— Да при чем тут твой отец! — взвился Игорь. — Вечно ты всё усложняешь! Память в голове должна быть, а не на полке пылиться. Я, между прочим, о нас забочусь. Мы живем в тесноте, дышать нечем, а ты уставила всю гостиную этим гробом деревянным. Я его, кстати, тоже на дрова пустил, сосед на дачу забрал.
Марина пошатнулась. Стеллаж. Заказной дубовый стеллаж. На дрова.
— Ты уничтожил то, что было мне дорого, ради куска железа, — прочеканила она, глядя ему прямо в переносицу. — Ты не «расхламил» квартиру, Игорь. Ты меня обокрал. Ты украл у меня часть души.
— Ой, всё! — Игорь махнул рукой, пренебрежительно скривив губы. — Начался этот театр одной актрисы. «Душа», «обокрал»… Я сделал мужской поступок. Принял решение. Деньги пошли в семью, на машину. Всё, тема закрыта. Нравится тебе, не нравится — диски уже стоят. Назад дороги нет. Смирись и иди готовь ужин, я проголодался, пока тебе тут экскурсии проводил.
Он отвернулся и снова начал любоваться своим приобретением, протирая рукавом несуществующее пятнышко на блестящем ободе. Он был абсолютно уверен в своей правоте. В его системе координат старые черные кругляши не могли стоить дороже новенького, сверкающего литья. Он искренне считал себя героем, добытчиком, который выгодно обменял мусор на вещь.
Марина смотрела на его широкую спину, обтянутую дешевой футболкой, на его лысеющий затылок, и понимала: говорить не о чем. Слова здесь бессильны. Он не слышит. Он живет в другом мире, где ценность измеряется только внешним лоском и мнением «пацанов». Любые аргументы разобьются о его железобетонную тупость и самодовольство.
— В семью, говоришь? — тихо переспросила она. — Для машины полезно?
— Именно! — бросил Игорь через плечо, не глядя на неё. — Иди домой, Марин. Не порть мне настроение. Я еще покурю, полюбуюсь.
Марина медленно развернулась. Её лицо стало каменным, абсолютно спокойным, словно маска античной богини возмездия. В этом спокойствии было больше угрозы, чем в любом крике, но Игорь, увлеченный своим отражением в хроме, этого не заметил.
— Хорошо, — сказала она в пустоту. — Я пойду. Обновлю дизайн.
Она пошла к подъезду. Шаги её были твердыми и размеренными. Она точно знала, что будет делать. Если он понимает только язык силы и железа, она поговорит с ним на этом языке.
Марина вошла в квартиру, и тишина, царившая в коридоре, показалась ей оглушительной. Пустые полки в гостиной, которые она видела краем глаза через открытую дверь, теперь напоминали выбитые зубы. Запах пригоревшего мяса и дешевого майонеза, всё еще висевший в воздухе, вызывал тошноту. Она не стала снимать обувь. Прямо в уличных ботинках, оставляя грязные следы на светлом ламинате, который она сама когда-то выбирала, Марина прошла на кухню.
Ей не нужно было включать свет — она знала этот дом наизусть. Рука привычно нырнула в ящик со столовыми приборами. Пальцы перебирали холодный металл: вилки, ложки, лопатка… Вот он.
Тяжелый, цельнолитой молоток для отбивания мяса лежал в руке идеально, словно был продолжением её кисти. Одна сторона гладкая, другая — с крупными, хищными зубьями, предназначенными для того, чтобы превращать жесткие волокна в мягкую отбивную. Сегодня он будет выполнять другую работу. Марина сжала рукоятку так, что костяшки пальцев побелели. Страх исчез. Осталась только ледяная, кристально чистая решимость. Она вдруг поняла: словами до Игоря не достучаться. Он понимает только язык материи, язык вещей, язык убытков.
Она развернулась и вышла из квартиры, не закрыв за собой дверь. Спускаясь по лестнице, Марина чувствовала тяжесть молотка в кармане плаща. Он бил её по бедру при каждом шаге, задавая ритм. Тук. Тук. Тук. Как метроном, отсчитывающий последние секунды их брака.
Игорь всё еще стоял у машины. Он докуривал сигарету, лениво выпуская дым в ночное небо, и с любовью поглядывал на свои драгоценные диски. Услышав шаги, он обернулся и расплылся в самодовольной улыбке.
— Ну что, остыла? — весело спросил он, бросая окурок под ноги. — Я так и знал. Ты ж у меня умная баба, Марин, хоть и с придурью. Понимаешь, что деньги в дело пошли. Пивка не захватила? А то я в магазин хотел сбегать, обмыть обновку.
Марина подошла к капоту «Опеля». В свете уличного фонаря её лицо казалось высеченным из мрамора. Она молчала.
— Ты чего молчишь-то? — Игорь нахмурился, почувствовав неладное. Его взгляд упал на её правую руку, которую она медленно доставала из глубокого кармана плаща. — Эй, Марин, ты чего там прячешь?
Металл блеснул в желтом свете фонаря. Марина замахнулась резко, коротко, вложив в удар всё отчаяние, всю боль потери, всё унижение последних часов.
Звон разбитого стекла прозвучал как выстрел. Правая фара, та самая, которую Игорь полировал на прошлой неделе специальной пастой, разлетелась вдребезги. Осколки брызнули на асфальт, сверкая, как бриллианты.
Игорь подпрыгнул, словно его ударило током. Его рот открылся в беззвучном крике, глаза полезли на лоб.
— Ты… Ты что творишь?! — взвизгнул он, отшатываясь назад. — Ты совсем рехнулась?! Это же «Хелла»! Она денег стоит!
Марина не ответила. Она сделала шаг в сторону и с размаху опустила молоток на левую фару. Хруст пластика и звон стекла слились в единую симфонию разрушения. Зубчатая сторона молотка вошла в отражатель, превращая его в крошево.
— Стой! Стой, дура! — Игорь кинулся к ней, пытаясь перехватить руку, но Марина резко развернулась. Она подняла молоток на уровень его лица. В её глазах не было ни капли безумия — только холодный расчет.
— Не подходи, — тихо сказала она. — Или следующий удар будет не по железу. Я сейчас в состоянии аффекта, Игорь. Мне ничего не будет.
Игорь замер. Он увидел этот взгляд и понял: она не шутит. Животный страх сковал его движения. Он попятился, спотыкаясь о бордюр.
— Машину не трогай! — заорал он срывающимся голосом, в котором паника мешалась с яростью. — Я на неё кредит брал! Я тебя засужу! Ты мне за всё заплатишь!
Марина усмехнулась. Эта усмешка была страшнее любого крика.
— Заплачу? — переспросила она. — Я уже заплатила, Игорь. Десятью годами своей жизни. А теперь я делаю дизайн. Ты же хотел, чтобы на твою машину все смотрели? Я тебе гарантирую: завтра на неё будет смотреть весь двор.
Она подошла к боковому зеркалу. Удар — и корпус отлетел в кусты, а само зеркало паутиной трещин повисло на проводах.
— Это за Deep Purple, — произнесла она, нанося следующий удар.
Молоток взлетел вверх и с тошнотворным хрустом опустился на лобовое стекло. Триплекс не рассыпался, но покрылся густой сетью белых трещин, в центре которой зияла вмятина.
— А это за Led Zeppelin.
Игорь бегал вокруг машины, хватаясь за голову, не зная, что делать. Он напоминал курицу, у которой отнимают цыплят. Он то порывался кинуться на жену, то отскакивал, боясь тяжелого молотка.
— Прекрати! Прекрати немедленно! — выл он. — Люди смотрят! Что ты делаешь?! Это же моя ласточка!
— Твоя ласточка теперь гнездо для воробьев, — отрезала Марина.
Она методично, ритмично, как заправский кузнец, продолжала свою работу. Удар по лобовому — паутина расползлась до самой крыши. Удар по капоту — на сером металле осталась глубокая, уродливая вмятина от зубцов. Еще удар — и решетка радиатора треснула пополам.
В окнах дома начали загораться огни. Кто-то вышел на балкон. Но Марине было всё равно. Она не слышала ни криков мужа, ни шепота соседей. В ушах звучала только музыка. Громкая, яростная музыка разрушения, заглушающая боль в сердце. Она уничтожала идола, которому поклонялся её муж, уничтожала причину своего горя.
— Ты говоришь, винил — это хлам? — спросила она, тяжело дыша и занося руку для финального аккорда по заднему стеклу. — А вот это, Игорь, теперь настоящий хлам. Металлолом. Как раз под стать твоим новым дискам.
Удар был такой силы, что молоток едва не выскользнул из потной ладони. Заднее стекло, рассыпавшись на тысячи мелких кубиков, с шуршанием осыпалось в салон, на заднее сиденье. Туда, где Игорь планировал возить друзей. Теперь там был только ветер и битое стекло.
Марина опустила руку. Молоток казался теперь невыносимо тяжелым. В машине выла сигнализация, мигая разбитыми поворотниками, словно прося о помощи. Но помощи ждать было неоткуда. Операция по «обновлению» была завершена.
Сигнализация, наконец, захлебнулась и умолкла, словно у машины кончились силы кричать. Во дворе повисла тишина, тяжелая и вязкая, нарушаемая лишь сухим хрустом стекла под подошвами Марининых ботинок. Она стояла посреди этого хаоса, опустив руку с молотком, и чувствовала странную легкость. Будто вместе с разбитыми фарами она разбила невидимый купол, под которым задыхалась последние несколько лет.
Игорь стоял в двух шагах от капота, боясь подойти ближе. Его лицо, обычно румяное и самоуверенное, сейчас было серым, как пепел. Он переводил взгляд с зияющей дыры в лобовом стекле на жену, и в его глазах читался не просто страх, а полное непонимание законов физики этого мира. В его вселенной женщина не могла так поступить. Женщина должна была плакать, кричать, звонить маме, но не крушить металл с хладнокровием палача.
— Ты… ты хоть понимаешь, что ты наделала? — просипел он. Голос его дрожал, срываясь на визгливые ноты. — Это же тотал… Это под списание… Ты уничтожила всё…
— Я просто закончила начатое тобой, — спокойно ответила Марина. Дыхание её выровнялось. — Ты хотел избавиться от старья? Поздравляю, Игорь. Теперь у тебя есть отличная куча металлолома на очень дорогих колесах. Смотрится, кстати, концептуально.
Игорь, наконец, вышел из ступора. Осознание финансовой потери ударило его сильнее, чем вид разъяренной жены. Он дернулся в её сторону, сжав кулаки, но тут же отпрянул, когда Марина ленивым движением приподняла молоток. На зубьях инструмента блестела стеклянная крошка.
— Не смей, — тихо произнесла она. — Даже не думай. Я сейчас на таком взводе, что с удовольствием добавлю пару вмятин на твою пустую голову. И поверь, рука не дрогнет.
— Ты больная! — выплюнул он, брызгая слюной. — Психопатка! Я в суд подам! Я тебя по миру пущу за порчу имущества! Ты мне каждую копейку вернешь, до гроба расплачиваться будешь! Это кража! Это вандализм!
Марина рассмеялась. Это был короткий, злой смех, лишенный всякого веселья.
— Кража? — переспросила она, делая шаг к нему. Игорь инстинктивно попятился. — Ты смеешь говорить мне о краже? Ты, который вынес из моего дома коллекцию, собиравшуюся десятилетие, и сдал её барыге за бесценок? Знаешь, в чем разница, милый? Я разбила твою игрушку у тебя на глазах. Открыто. Честно. А ты поступил как крыса. Тайком, пока меня не было.
— Это были просто пластинки! — заорал он, теряя остатки самообладания. — Куски пластмассы! А это машина! Средство передвижения!
— А теперь это памятник твоей жадности и тупости, — отрезала Марина. — И знаешь что? Мне плевать на суды. Плевать на угрозы. Можешь бежать в полицию, можешь жаловаться своим друзьям-перекупщикам. Но прямо сейчас ты сделаешь одно простое действие. Ты исчезнешь.
Игорь замер, тяжело дыша.
— В смысле? — тупо спросил он.
— В прямом. Вон отсюда, — Марина указала молотком в сторону выезда со двора. — Чтобы духу твоего здесь не было. Квартира моя, куплена до брака, ты там никто и звать тебя никак. Твои вещи я выставлю в подъезд завтра. А сейчас — проваливай.
— Ты не имеешь права! — взвизгнул Игорь. — Я там прописан! Я никуда не пойду! Я сейчас поднимусь, вызову ментов…
— Если ты сейчас сделаешь хоть шаг к подъезду, — Марина говорила очень тихо, но каждое слово падало, как камень, — я разобью эти твои драгоценные литые диски. Прямо сейчас. Превращу их в фольгу. А потом поднимусь в квартиру, закрою дверь на верхний замок, от которого у тебя нет ключа, и буду ждать полицию. И расскажу им, как ты меня довел. Как ты меня обокрал. Посмотрим, кому они поверят — заплаканной женщине или истеричному мужику с молотком в анамнезе.
Игорь посмотрел на свои сияющие «Replay», которые чудом уцелели в этой бойне. Это было единственное, что у него осталось целого. Его лицо перекосило от бессильной злобы. Он понимал, что она сделает это. Он видел в её глазах ту самую черту, за которой заканчиваются социальные нормы и начинается чистая, первобытная ярость.
— Будь ты проклята, — прошипел он, сплевывая на асфальт. — Дура чокнутая. Кому ты нужна будешь со своими закидонами? Сиди со своим винилом в обнимку, старая дева.
— Лучше с винилом, чем с предателем, — парировала Марина. — Ключи.
— Что?
— Ключи от квартиры. Бросай сюда. На капот.
Игорь замешкался. Он лихорадочно соображал, пытаясь найти выход, но ситуация была патовой. Машина разбита, жена превратилась в фурию, а соседи уже начали выходить во двор, привлеченные шумом. Позориться перед публикой ему хотелось меньше всего. Он дрожащими руками достал связку из кармана и швырнул её в лобовое стекло. Ключи со звоном ударились о паутину трещин и скатились на капот.
— Подавись, — буркнул он. — Я вернусь. С адвокатом вернусь. Ты мне за всё заплатишь.
— Если ты еще раз появишься на горизонте, пока не вернешь всё до последней пластинки, — Марина подняла ключи, не выпуская из другой руки молоток, — я тебе устрою такой дизайн лица, что ни один хирург не соберет. А лучше вообще не возвращайся.
Она развернулась спиной к нему и к разбитой машине. Спиной к десяти годам брака, которые оказались такой же фальшивкой, как и эти дешевые диски под «Vossen».
— Марина! — крикнул он ей в спину, пытаясь оставить последнее слово за собой. — Ты пожалеешь! Ты сдохнешь там одна!
Она даже не замедлила шаг. Марина шла к подъезду, сжимая в кармане холодную связку ключей. Адреналин начинал отступать, и на смену ему приходила дикая, свинцовая усталость. Но это была приятная усталость. Усталость человека, который вынес из дома мусор. Огромный, вонючий, токсичный мешок мусора, который отравлял ей жизнь.
Она вошла в подъезд, и тяжелая железная дверь с грохотом захлопнулась, отрезая её от улицы, от Игоря, от прошлого.
Поднявшись на свой этаж, Марина вошла в квартиру. Запах пригоревшего мяса всё еще висел в воздухе, напоминая о неудавшемся праздничном ужине. Первым делом она подошла к плите и выключила духовку. Затем открыла окно настежь. Осенний ветер ворвался в кухню, выдувая смрад лука и лжи.
Она прошла в гостиную. Пустой стеллаж смотрел на неё с немым укором. Комната казалась огромной и гулкой, как вокзал после отхода последнего поезда. Марина подошла к стене и провела ладонью по шероховатому дереву полки.
Пусто. Тихо. Никого.
Она медленно сползла по стене на пол, положив рядом с собой молоток для мяса. Сейчас, в этой звенящей тишине, она не чувствовала одиночества. Она чувствовала свободу. Да, ей предстояло восстанавливать коллекцию годами. Да, впереди был развод, раздел имущества и, возможно, долгие разборки. Но главное она сделала. Она отстояла свое право быть собой.
Марина закрыла глаза и по памяти начала воспроизводить в голове первый трек с «The Dark Side of the Moon». Стук сердца. Нарастающий, ритмичный. Тук-тук. Тук-тук.
Теперь это была музыка её новой жизни. Жизни, в которой больше не было места дешевым подделкам…
