— Ты разрешил своему другу пожить у нас на даче пару дней, а он устроил там вечеринку и сжёг мою баню! Стас, ты понимаешь, что твой дружок спалил строение, в которое мы вложили полмиллиона? Ты хоть понимаешь, что ты наделал? — кричала жена, стоя на пепелище, пока муж ковырял носком ботинка золу и бормотал, что с каждым бывает.
Едкий запах мокрой гари забивал ноздри, оседал на ворсе пальто и, казалось, проникал прямо под кожу. Еще неделю назад здесь стоял аккуратный сруб из профилированного бруса, пахнущий свежей сосной и дорогим маслом для пропитки, которое Вероника выбирала лично, сверяя оттенки по каталогу. Она помнила каждый сучок на стенах, помнила, как ругалась с рабочими из-за криво положенной плитки в помывочной, как они со Стасом экономили на отпуске, чтобы купить ту самую дорогую печь с панорамным стеклом.
Теперь панорамного стекла не было. Была груда черных, обугленных бревен, торчащих из грязного, перемешанного с сажей снега, как гнилые зубы. Посередине этого хаоса сиротливо возвышалась покосившаяся кирпичная труба — единственный свидетель ночного пьяного угара.
Стас стоял чуть поодаль, втянув голову в плечи. Его куртка была расстегнута, несмотря на морозный ветер, а лицо выражало смесь детской обиды и упрямства. Он не выглядел виноватым. Он выглядел человеком, которому досаждают по пустякам.
— Ну чего ты орешь на весь поселок? — наконец выдавил он, не поднимая глаз. — Железо же целое. Печь вон стоит. Ну, обгорело немного. Стены новые поставим, делов-то. Главное, что никто не пострадал. Колян сам чуть не угорел, между прочим.
Вероника замерла. Воздух со свистом вырвался из её легких. Она подошла к тому месту, где раньше был порог, и пнула черную головешку. Та рассыпалась в прах, обнажив тлеющую сердцевину.
— Чуть не угорел? — переспросила она тихо, но в её голосе было столько яда, что Стас невольно сделал шаг назад. — Ты сейчас серьезно жалеешь этого идиота? Стас, посмотри на это! Раскрой глаза! Это не «немного обгорело». Это уничтожено под ноль! Фундамент, скорее всего, повело от температуры. Печь твою хваленную перекосило, ты видишь, что дверца висит на одной петле? Металл «повело», его теперь только в утиль!
Она резко повернулась к мужу, и ветер хлестнул её волосами по лицу.
— Ты сказал, что мы едем проверить отопление. Ты молчал всю дорогу. Ты знал! Ты знал, что здесь произошло, еще когда мы выезжали из города, но молчал, как трус!
— Я не хотел тебя расстраивать раньше времени, — огрызнулся Стас, наконец решившись посмотреть на жену. — Думал, приедем, оценим масштаб спокойно. А ты сразу истерику включаешь. Ну да, дал ключи Коляну. У человека проблемы, ему надо было развеяться, побыть одному, подумать. Откуда я знал, что он решит попариться?
— Побыть одному? — Вероника обвела рукой пепелище, где среди углей валялись осколки бутылок и сплющенные пивные банки, чудом уцелевшие в огне, но почерневшие от копоти. — Судя по количеству стеклотары, он тут думал о смысле жизни в компании целого полка! Это не «попариться», Стас. Это попойка! Он нажрался и забыл закрыть поддувало! Или плеснул туда розжига!
Стас поморщился, словно у него заболел зуб.
— Не начинай выдумывать. Может, проводка замкнула. Баня новая, мало ли, как там эти твои узбеки накрутили проводов. Колян сказал, что все было нормально, они сидели, грелись, а потом бах — и дым. Он еле выскочил.
— Они? — Вероника уцепилась за слово. — Значит, он был не один? Ты врал мне про «побыть одному»? Кто здесь был?
— Да какая разница! — Стас махнул рукой, демонстрируя полное нежелание вдаваться в детали. — Приятели какие-то. Вероника, хватит считать, кто с кем пил. Дело сделано. Бани нет. Хватит пилить. Я и так на нервах.
Он достал пачку сигарет, но руки у него дрожали, и он никак не мог вытащить одну. Вероника смотрела на эти трясущиеся пальцы и чувствовала, как внутри неё закипает что-то темное и тяжелое. Это было даже не про деньги, хотя полмиллиона были для них огромной суммой. Это было про отношение. Он привел в их дом, в их личное пространство чужого, ненадежного человека, дал ему в руки их имущество, а теперь стоял и защищал его, выставляя жену мелочной стервой.
— Ты на нервах? — Вероника шагнула к нему вплотную, игнорируя грязь под ногами. — Ты отдал ключи от моей дачи, от моей бани, которую я проектировала, своему дружку-алкоголику. Ты сделал это за моей спиной. И теперь ты стоишь тут и говоришь мне «хватит пилить»? А кто платить будет, Стас? У твоего Коляна, насколько я знаю, из имущества только долги по алиментам и цирроз печени.
— Мы решим этот вопрос, — буркнул Стас, наконец закурив. Дым сигареты смешался с запахом пожарища. — Он не отказывается. Заработает — отдаст. Не надо делать из него монстра. С каждым может случиться несчастье.
— Несчастье — это когда молния ударила, — отчеканила Вероника. — А когда пьяное быдло топит печь до красна, чтобы похвастаться перед собутыльниками жаром — это преступная халатность. И ты соучастник.
Она развернулась и пошла прочь от черных руин, к дому. Ей нужно было увидеть масштаб бедствия там. Если они гуляли в бане, то вряд ли дом остался нетронутым храмом чистоты.
— Куда ты пошла? — крикнул ей в спину Стас. — Там закрыто, ключи у…
Он осекся, но было поздно. Вероника резко остановилась.
— У кого ключи, Стас? — она обернулась, и её взгляд был страшнее, чем вид сгоревших бревен. — У Коляна? Он что, всё ещё здесь?
Стас отвел глаза и с силой затянулся, прячась за клубами дыма.
— Ну, ему ехать не на чем было. Машина сломалась. Он в доме спит. Ты только не ори на него, человеку и так плохо, у него стресс после пожара.
Вероника почувствовала, как земля уходит из-под ног. В её чистом, уютном доме, на её диване, сейчас храпел человек, который только что уничтожил плоды их двухлетнего труда. И муж просил не будить его, потому что у поджигателя, видите ли, стресс.
Она молча развернулась и быстрым шагом направилась к крыльцу дома. Ярость, холодная и расчетливая, окончательно вытеснила шок.
Дверь в дом была не заперта, что само по себе уже было нарушением всех правил, установленных Вероникой. Она дернула ручку, и та поддалась с противным скрипом, впуская хозяйку в прихожую. В нос ударил тяжелый, спертый дух перегара, дешевого табака и чего-то прокисшего. Этот запах, казалось, стоял стеной, вытеснив привычный аромат лавандового освежителя.
Вероника застыла на пороге, не в силах сделать следующий шаг. На полу, на её идеально чистом, светло-бежевом керамограните, который она мыла специальным средством для блеска, тянулись грязные, жирные следы. Черные отпечатки рифленых подошв вели из прихожей в гостиную, оставляя за собой комья глины, смешанной с золой. Кто-то ходил здесь в уличной обуви. Ходил много, размашисто, не заботясь о том, что ковер в коридоре стоит десять тысяч.
— Вероника, подожди! — Стас ввалился следом, запыхавшись. Он попытался схватить её за локоть, но она резко дернула рукой, сбрасывая его ладонь, как грязную тряпку. — Не надо туда идти сейчас. Пусть он проспится. Мы поговорим потом, спокойно, за столом…
— За каким столом, Стас? — прошипела она, глядя на гору курток, сваленных комом на обувной полке. Среди них она узнала пуховик мужа, который теперь валялся вперемешку с чьей-то засаленной паркой. — За тем, который вы загадили?
Она прошла в гостиную, и сердце её пропустило удар. Это был не просто беспорядок. Это был погром. На журнальном столике возвышалась башня из пластиковых контейнеров с остатками еды, засохшим кетчупом и окурками, которые тушили прямо в тарелках. На диване — её любимом велюровом диване цвета слоновой кости — расплывалось огромное темное пятно. То ли вино, то ли пиво, то ли кто-то просто вытер об обивку руки.
— Это отмывается, — быстро сказал Стас, заметив её взгляд. Он встал между ней и дверью в спальню, раскинув руки, словно вратарь. — Химчистку вызовем. Я заплачу. Не делай трагедию из пятна.
— Ты заплатишь? — Вероника почувствовала, как дрожь от гнева сменяется ледяным спокойствием. — Ты? С каких денег, милый? С тех, которые мы откладывали на ремонт кухни? Или ты возьмешь кредит? Потому что этот банкет за мой счет я оплачивать не собираюсь.
— У Коляна сейчас трудный период, — начал Стас свою привычную песню, понизив голос до заговорщического шепота. — Его жена выгнала, с работы поперли. У него ни копейки за душой. Я не мог ему отказать. Мы со школы дружим, понимаешь? Школьная дружба — это святое. А ты сейчас будешь трясти с него деньги за баню и химчистку? Это низко, Вероника. Это просто не по-людски.
— Не по-людски? — она рассмеялась, и смех этот был страшным, коротким и злым. — Не по-людски — это спалить чужое имущество и дрыхнуть в соседней комнате, как ни в чем не бывало. Не по-людски — это пустить свинью в наш дом, зная, как я трясусь над каждой вещью здесь. Ты понимаешь, что он уничтожил полмиллиона рублей за одну ночь? Полмиллиона, Стас! Это не «трудный период», это статья!
— Далась тебе эта баня! — внезапно вспылил муж. Его лицо пошло красными пятнами. — Ты только о бабках и думаешь! Вещи, вещи, вещи! Тряпки, диваны, доски! А то, что у человека жизнь рушится, тебе плевать? Я ему помог, чтобы он в петлю не полез! А баня твоя… Да она все равно неудачная была. Парилка маленькая, жар не держала. Я давно хотел переделать. Вот и повод.
Вероника смотрела на него и не узнавала. Перед ней стоял не муж, с которым она планировала будущее, а жалкий адвокат дьявола, готовый оправдать любую мерзость, лишь бы не выглядеть плохо в глазах своего собутыльника. Он предал её не физически, но морально — он выбрал сторону разрушителя.
— Баня была идеальная, пока ты и твой дружок к ней не прикоснулись, — тихо сказала она. — И если ты думаешь, что я прощу этот «повод для переделки», ты глубоко ошибаешься. Буди его.
— Нет, — Стас уперся спиной в дверь спальни. — Он пьяный, ему плохо. Я не дам тебе устраивать скандал над больным человеком. Ты сейчас уедешь, остынешь, а мы тут приберемся. Вечером я его отвезу в город, и мы все обсудим. Без истерик.
— Ты выгоняешь меня из моего собственного дома? — Вероника сделала шаг вперед. — Чтобы вы могли тут спокойно похмелиться на руинах? Ты в своем уме?
— Я не выгоняю, я оберегаю твою психику! — рявкнул Стас. — Ты же сейчас наговоришь лишнего, обидишь пацана. А ему и так тошно. Он мне как брат! А ты ведешь себя как… как торгашка на рынке. «Заплати, заплати». Да нет у него денег! Что ты с него возьмешь? Почку?
— Значит, платить будешь ты, — отрезала Вероника. — Если он тебе как брат, то плати за родственника. Продавай свою приставку, ноутбук, спиннинги свои драгоценные. Мне все равно. Но этот «банкет» не сойдет вам с рук.
— Ты мелочная стерва, — выплюнул Стас. В его глазах читалось искреннее презрение. — Я думал, ты поймешь. Думал, у тебя есть сочувствие. А ты готова удавиться за кусок дерева.
В этот момент дверь за спиной Стаса скрипнула. Он вздрогнул и отскочил. На пороге спальни, в одних трусах и растянутой майке-алкоголичке, стоял Колян. Его лицо было опухшим, как переспелая слива, глаза заплыли, а волосы торчали во все стороны. Он почесал живот и мутным взглядом обвел комнату, остановившись на Веронике.
— О, хозяйка… — прохрипел он прокуренным голосом. — А че вы орете? Голова раскалывается, спасу нет. Стасян, есть пиво? Трубы горят, умираю.
Вероника посмотрела на это существо, ради которого её муж только что назвал её стервой и торгашкой. Внутри неё что-то щелкнуло и окончательно сломалось. Жалость к потраченным деньгам уступила место брезгливости. Ей захотелось вымыться, содрать с себя этот воздух, этот разговор и, возможно, этот брак.
— Пива нет, — сказала она ледяным тоном, глядя прямо в мутные глаза гостя. — Зато есть счет. И сейчас я его предъявлю.
Стас дернулся к другу, пытаясь загородить его собой, словно мать, защищающая неразумное дитя.
— Колян, иди ляг, она просто не в духе… — засуетился он. — Мы сейчас все решим, не слушай её.
— Да че решать-то? — зевнул Колян, опираясь плечом о косяк и оставляя на белой краске жирный след. — Сгорело и сгорело. Щепки. Дело житейское. Вы же богатые, че вам стоит? Еще построите. Дай попить, Стас, в горле пустыня.
Вероника сжала кулаки так, что ногти впились в ладони. Теперь она точно знала: разговоров не будет. Будет война.
— Богатые? — Вероника словно поперхнулась этим словом. Оно застряло в горле колючим комом. — Ты называешь нас богатыми, потому что мы работаем по двенадцать часов и платим ипотеку за эту дачу? Ты хоть представляешь, сколько стоила та «щепка», которую ты спалил?
Колян, не обращая внимания на ее испепеляющий взгляд, прошаркал босыми ногами к столу. Он подцепил грязным пальцем кусок заветренной колбасы с пластиковой тарелки, понюхал его и, сморщившись, отправил в рот. Зрелище было омерзительным: взрослый мужик в семейных трусах, стоящий посреди разгромленной гостиной и жующий объедки, словно крыса.
— Да че ты начинаешь, Вер? — он наконец прожевал и смачно икнул, даже не подумав прикрыть рот. — Ну, сгорела. Бывает. Я ж не специально. Там тяга была плохая, я тебе как специалист говорю. Печка ваша — фуфло китайское. Я дверцу открыл, чтобы поддувало лучше, а оттуда как пыхнет! Огонь — стихия, против него не попрешь. Скажите спасибо, что дом цел. Я, между прочим, рисковал жизнью, ведра таскал, пока Стас в туалете закрылся.
Вероника перевела взгляд на мужа. Стас мгновенно отвел глаза и начал с остервенением тереть пятно на столешнице, делая вид, что занят чем-то крайне важным.
— Ты прятался в туалете, пока горела наша баня? — тихо спросила она.
— Я не прятался! — взвизгнул Стас, и в его голосе прорезались истеричные нотки. — Я искал огнетушитель! А потом… ну, дым пошел, я растерялся. Колян прав, Вероника. Печь была бракованная. Я давно замечал, что она дымит. Может, это и к лучшему, что она сгорела. Поставим нормальную, кирпичную, Колян поможет сложить, он умеет. Да, Колян?
— Без базара, — кивнул друг, плюхаясь в кресло. Вероника с ужасом увидела, как его грязные пятки оставляют серые разводы на светлой обивке. — Сложим по уму. С вас кирпич и поляна, с меня — руки. Но это потом. Щас бы похмелиться, Стасян. Голова трещит, будто я вчера не пиво пил, а бетон мешал.
Веронику накрыло волной такого ослепляющего бешенства, что у нее зазвенело в ушах. Они стояли тут, двое инфантильных неудачников, и на ходу сочиняли новую реальность. В этой реальности не было вины Коляна, не было пьянки, не было халатности. Была лишь «плохая печь» и героический друг, который теперь великодушно предлагает свои услуги взамен на новую порцию выпивки. А Стас… Стас кивал, как болванчик, готовый признать черное белым, лишь бы не расстроить своего «брата».
— Ты не будешь здесь ничего складывать, — сказала Вероника, и голос ее стал твердым, как та самая сгоревшая сталь. — И пить ты здесь больше не будешь. Ты сейчас встанешь, соберешь свои вещи и уберешься с моего участка. Пешком.
Колян удивленно поднял брови, изображая искреннее непонимание.
— Ты че, мать, белены объелась? Куда я пойду? На улице дубак, у меня бабла на такси нет. Стас, скажи ей. Че она у тебя такая дикая?
Стас выпрямился, и на его лице появилось то самое выражение упрямой обиды, которое Вероника ненавидела больше всего. Это было лицо человека, загнанного в угол, который решает защищаться нападением.
— Вероника, прекрати командовать! — гаркнул он, пытаясь придать голосу мужской бас, но вышло жалко. — Это и мой дом тоже. И Колян — мой гость. Я не выгоню друга на мороз только из-за твоей истерики. Он останется здесь столько, сколько нужно. Пока не придет в себя. А ты, если тебе что-то не нравится, можешь погулять. Успокоишься — поговорим.
— Погулять? — переспросила она, чувствуя, как внутри обрывается последняя нить, связывающая ее с этим человеком. — Ты предлагаешь мне погулять вокруг пепелища, пока вы будете допивать остатки вчерашнего праздника?
— Ну, ты же все равно на машине, — пожал плечами Стас, уже поворачиваясь к холодильнику. Он достал оттуда запотевшую банку пива, которую Вероника покупала для маринада, и протянул ее Коляну. Тот принял дар с довольным кряканьем, тут же срывая кольцо. Пшик открываемой банки прозвучал в тишине как выстрел.
— Держи, брат, лечись, — заботливо сказал Стас, полностью игнорируя присутствие жены. — Сейчас яичницу сварганим, полегче станет. А баня… хрен с ней. Деньги — дело наживное. Главное — люди.
Колян сделал огромный глоток, половина жидкости пролилась мимо рта, стекая по подбородку на волосатую грудь и дальше, на майку. Он вытерся тыльной стороной ладони и рыгнул.
— Золотые слова, Стасян. Баба с возу — кобыле легче. Пусть позлится, перебесится. Ты мужик или кто? Кто в доме хозяин?
Вероника смотрела на них и видела не мужа и его друга. Она видела двух паразитов, один из которых был просто наглым, а второй — безнадежно слабым, готовым пресмыкаться перед хамством, принимая это за мужскую дружбу. Стас даже не заметил, как унизил ее. Для него важнее было получить одобрение этого опустившегося существа с пивной банкой в руке.
— Значит, главное — люди? — повторила она, глядя, как Стас достает яйца и начинает суетиться у плиты, словно прислуга. — Хорошо. Я поняла твою позицию, Стас. Ты сделал выбор.
— Ой, только без драматизма, — бросил он через плечо, разбивая яйцо на сковородку. Масло зашипело, брызгая во все стороны. — Садись, поешь с нами, не строй из себя королеву.
Но Вероника уже не слушала. Она развернулась и вышла из дома. Холодный воздух ударил в лицо, но он больше не казался таким морозным по сравнению с тем ледяным адом, который царил внутри. Она знала, что делать. Жалость умерла. Остался только холодный расчет и желание выжечь эту гниль из своей жизни, так же, как огонь выжег их баню. Она направилась к дровнице, где лежали остатки березовых поленьев, уцелевших в огне. Одно из них, черное с одного края, но тяжелое и увесистое, идеально ложилось в руку.
Вероника вошла в дом не хлопая дверью. Она двигалась плавно и бесшумно, словно призрак, несущий возмездие. В правой руке она сжимала тяжелое, обугленное с одного конца березовое полено. Оно было холодным и шершавым, пачкало ладонь сажей, но эта грязь сейчас казалась ей чище, чем всё, что происходило в этой комнате.
Мужчины за столом даже не сразу заметили её возвращение. Стас увлеченно рассказывал что-то о рыбалке, размахивая вилкой, а Колян, развалившись в кресле, ковырял в зубах ногтем, периодически прихлебывая пиво. Идиллия двух товарищей, нашедших покой на руинах чужого труда.
Вероника подошла к столу вплотную. Она не стала кричать. Она просто разжала пальцы.
Тяжелое полено с глухим, костяным стуком рухнуло прямо в центр стола, угодив в пластиковую миску с остатками салата. Майонезные брызги разлетелись веером, оседая на лице Стаса, на грязной майке Коляна, на полированной поверхности столешницы. Черная угольная пыль мгновенно покрыла яичницу, превращая еду в несъедобное месиво.
В комнате повисла звенящая тишина. Даже холодильник, казалось, перестал гудеть.
— Что ты творишь?! — взвизгнул Стас, вскакивая и отряхиваясь. — Ты совсем рехнулась? Это же мебель!
Колян, выпучив глаза, медленно убрал ноги с кресла, инстинктивно поджимая их под себя. В глазах Вероники было что-то такое, от чего хмель выветривался мгновенно, уступая место животному страху.
— Это не мебель, Стас, — спокойно произнесла Вероника. Её голос звучал ровно, без единой дрожи, словно она читала сводку погоды. — Это ваш десерт. Ешьте. Вы же любите угольки. Вы же считаете, что сгоревшая баня — это просто «щепки» и повод для новой стройки. Вот вам первый кирпич.
— Вероника, успокойся, — Стас попытался включить свой привычный тон увещевания, но осекся, наткнувшись на её взгляд. — Ну перегнули палку, ну выпили. Зачем истерить? Убери эту дрянь со стола.
— Я уберу, — кивнула она. — Я уберу отсюда всё лишнее. И начну с вас.
Она достала из кармана телефон и положила его на край стола, рядом с поленом. Экран загорелся, показывая время: 11:15.
— Дом оформлен на меня по дарственной, Стас. Ты прекрасно знаешь, что это значит. Это не совместно нажитое имущество. Это моя собственность. И баня, которую сжег твой друг, тоже была моей собственностью.
— И че? — буркнул Колян, пытаясь вернуть себе напускную браваду, хотя голос его предательски дрогнул. — Ментов вызовешь? На мужа?
— На тебя, — Вероника перевела на него ледяной взгляд. — Статья 167 УК РФ. Умышленное уничтожение или повреждение имущества. Или 168-я — по неосторожности. Учитывая сумму ущерба в полмиллиона и то, что ты находишься в состоянии алкогольного опьянения, разговор будет коротким. А ещё, Коля, я знаю, что у тебя условный срок за ту драку в баре. Стас мне рассказывал. Как думаешь, что сделает судья, когда узнает о новом «подвиге»?
Лицо Коляна мгновенно приобрело серый, землистый оттенок. Он перестал жевать и замер, как кролик перед удавом. Упоминание условного срока попало точно в цель. Стас побледнел вслед за другом.
— Вероника, ты не сделаешь этого, — прошептал он. — Это же Колян. Мы со школы… Ты не посадишь человека из-за деревяшек!
— У вас есть десять минут, — Вероника постучала пальцем по экрану телефона. — Ровно десять. Чтобы собрать свои шмотки, забрать все пустые банки, окурки и этот срач, который вы развели. И исчезнуть с моего участка. Если через десять минут вы будете здесь, я нажимаю вызов. Участковый живет в соседнем поселке, он приедет быстро. Особенно если узнает, что здесь пьяные дебоширы угрожают женщине.
— Мы не угрожаем! — воскликнул Стас, растерянно оглядываясь. — Мы просто завтракали! Вер, ну хватит, ну давай поговорим нормально! Я всё возмещу!
— Время пошло, — отрезала она.
Вероника развернулась, подошла к входной двери и распахнула её настежь, впуская в натопленный дом ледяной морозный воздух. Она встала в проеме, скрестив руки на груди, всем своим видом показывая, что переговоры окончены.
Это были самые долгие и суетливые десять минут в жизни Стаса. Вероника с мрачным удовлетворением наблюдала, как её муж, еще недавно рассуждавший о том, кто в доме хозяин, теперь метался по гостиной, запихивая в пакеты грязные контейнеры. Колян, трясущимися руками натягивая штаны, бормотал проклятия, но старался не смотреть в сторону хозяйки. Его наглость сдулась, как проколотый шарик, оставив после себя лишь жалкую трусость.
— Вер, ну куда мы пойдем? — заныл Стас, натягивая пуховик. — Машина сломана, автобусы отсюда раз в три часа ходят. На улице минус пятнадцать!
— У Коляна, кажется, был жар, когда он печку топил. Вот пусть теперь остынет, — бесстрастно ответила она. — А ты, Стас, можешь вызвать такси. За те деньги, которые ты собирался потратить на похмелье. Ключи от дома на тумбочку.
— Я твой муж! — взорвался он, уже стоя на крыльце. В его руках болтались пакеты с мусором, делая его похожим на побитого пса. — Ты выгоняешь мужа на мороз из-за какого-то алкаша?
— Нет, Стас, — тихо сказала Вероника, глядя ему прямо в глаза. — Я выгоняю чужого человека, который позволил алкашу вытирать ноги о наш дом и нашу жизнь. Ты сделал выбор полчаса назад, когда сказал, что «главное — люди». Ты выбрал своего человека. А я выбираю себя.
Она протянула руку. Стас, поколебавшись секунду, с ненавистью швырнул связку ключей на пол у её ног.
— Ты пожалеешь, — выплюнул он. — Ты одна с этим домом завоешь. Кому ты нужна такая, правильная?
— Уходи, — просто сказала она.
Колян уже семенил к воротам, смешно подпрыгивая на морозе в своих легких кроссовках. Стас, бросив последний злобный взгляд, поплелся за ним. Вероника смотрела им вслед, пока их фигуры не скрылись за поворотом забора.
Только тогда она закрыла дверь. Щелкнул замок, отсекая холод и голоса.
Вероника прислонилась спиной к двери и медленно сползла на пол. Тишина в доме была абсолютной, но теперь она не пугала. Это была тишина очищения.
Она просидела так несколько минут, слушая, как гудит в трубах ветер. Потом встала, подошла к столу и взяла в руки черное, грязное полено. Смахнула с него остатки яичницы и посмотрела на свои испачканные сажей руки.
Ей предстояла большая уборка. Нужно было вымыть полы, проветрить этот тошнотворный запах перегара, выбросить, наверное, диван, который они так долго выбирали. А весной… весной она наймет бригаду и разберет пепелище.
Вероника подошла к окну. Там, за стеклом, на белом снегу чернели останки бани. Но сейчас, глядя на них, она не чувствовала боли. Она чувствовала странную, звенящую легкость. Сгорело не только дерево. Сгорело всё лишнее, наносное и фальшивое, что годами копилось в их жизни. Огонь забрал старое, чтобы освободить место для нового.
Она пошла в ванную, включила горячую воду и подставила руки под струю. Черная сажа стекала в белоснежную раковину, кружилась в водовороте и уходила в слив, оставляя кожу чистой и розовой. Вероника посмотрела на себя в зеркало. Усталая женщина с темными кругами под глазами смотрела на неё в ответ, но в глубине её зрачков уже не было слез. Там разгорался другой огонь — ровный, спокойный и теплый. Огонь человека, который наконец-то вернулся домой…
