— Нет в нем ничего Савельевского. Ничего.
Голос свекрови, Тамары Игоревны, резал без ножа. Она качала на руках моего сына, моего маленького Мишу, и разглядывала его так, словно он был диковинной вещью, подделкой с рынка.
Это был ее любимый ритуал последних месяцев.
Мой муж, Алексей, беспомощно переминался с ноги на ногу у окна, делая вид, что изучает узор на обоях.
— Мам, прекрати, пожалуйста. Он просто еще маленький. Все дети меняются.
— Маленький? — она ядовито усмехнулась. — Я твои детские фотографии вчера пересматривала. И твоего отца. И деда. Вы все как под копирку, порода видна сразу. А это что? Глаза не те, волосы слишком светлые…
Она вскинула подбородок в мою сторону. Я стояла, сцепив руки за спиной, и заставляла себя дышать ровно.
Это была не первая атака. Все началось с безобидных, на первый взгляд, фраз: «Ой, а на кого же он похож?», а переросло в ежедневные допросы с пристрастием.
Мы проходили это уже тысячу раз. Намеками. Вздохами. Многозначительными взглядами в сторону Алексея. Но сегодня, видимо, был финал.
— Ты родила не от моего сына!
Слова ударили наотмашь, выбив воздух из легких. Я посмотрела на Алексея, ища поддержки. Он отвел взгляд, уткнувшись в свои ботинки. В этот момент стало ясно — я одна в этой битве. Он уже сдался.
Дверь в комнату открылась, и вошел Кирилл, младший брат Леши. Студент, ветер в голове, как говорила о нем мать. Он замер на пороге, сжимая в руке учебник, и воздух в комнате будто стал еще плотнее.
— Что здесь происходит?
— А ты не лезь, куда не просят, — отрезала Тамара Игоревна, не удостоив его взглядом.
Кирилл посмотрел на меня — затравленную, бледную. Потом на брата, прячущего глаза. И все понял.
Он шагнул вперед и встал рядом со мной. Не говоря ни слова. Просто встал рядом, и его плечо стало той единственной опорой, которой у меня не было.
Я подняла голову и встретилась с горящими ненавистью глазами свекрови. Хватит. Предел терпения был пройден.
— Вы хотите правды, Тамара Игоревна?
— Я хочу, чтобы ты убралась из этого дома вместе со своим… ребенком. И чем скорее, тем лучше.
Я подошла и осторожно, но настойчиво забрала у нее сына. Миша доверчиво прижался ко мне, и его тепло немного успокоило внутреннюю дрожь.
— Хорошо. Мы сделаем ДНК-тест.
Я сказала это тихо, но каждое слово повисло в воздухе, как приговор. Алексей вздрогнул и наконец-то посмотрел на меня. В его глазах был животный страх.
Тамара Игоревна на мгновение замерла, но тут же оправилась, растянув губы в хищной усмешке.
— Вот как? Прекрасно. Завтра же и сделаем. Я сама все организую. И тогда посмотрим, кто здесь кто.
Она развернулась и вышла, чеканя шаг, как генерал после выигранного сражения.
Я посмотрела на Кирилла. Он смотрел на спящего Мишу с такой странной, болезненной нежностью, что у меня на мгновение перехватило дыхание.
Потом он поднял на меня глаза, и в их глубине я увидела тот же страх, что и у мужа. Только почему-то гораздо, гораздо сильнее.
Ночью Алексей пришел в спальню. Я сидела на кровати, баюкая Мишу, и даже не обернулась.
— Катя, может, не надо?
Голос у него был жалкий, просящий.
— Что «не надо», Леша? Не надо защищать себя и своего сына?
— Ну зачем этот цирк с тестом? Ты же знаешь маму. Она покричит и успокоится. Все будет как раньше.
Я горько усмехнулась. Как раньше уже не будет. Он этого не понимал? Или не хотел понимать?
— Она меня унизила. Она унизила нашего ребенка. А ты стоял и молчал.
— А что я должен был сделать? Скандалить? Катя, это же моя мать! Она меня вырастила, она…
Он подошел ближе, попытался положить руку мне на плечо. Я уклонилась. Его прикосновение было чужим, почти оскверняющим.
— Твоя мать. А я — твоя жена. А это — твой сын. Или ты тоже сомневаешься?
Он отдернул руку, словно обжегся.
— Я ни в чем не сомневаюсь. Просто… просто не хочу проблем.
Это был его ответ на все. «Не хочу проблем». Человек-страус, прячущий голову в песок при малейшей опасности. И этот песок медленно, но верно засыпал и меня.
На следующий день поездка в клинику напоминала конвоирование преступника. Тамара Игоревна сидела на переднем сиденье рядом с Алексеем. Я — сзади, с Мишей на руках.
Кирилл ехать отказался, сославшись на экзамен. Я чувствовала, как он избегает моего взгляда с самого утра.
В лаборатории свекровь вела себя как хозяйка положения. Громко разговаривала с администратором, подчеркивая, что им нужна «самая точная экспертиза».
— Мы должны исключить любые ошибки. Понимаете, дело деликатное. Семейное.
Она так посмотрела на меня, что девушка за стойкой смутилась. Меня жгло изнутри от стыда. Алексей покорно сдал мазок. Его лицо было серым, безэмоциональным.
Когда медсестра взяла образец у плачущего Миши, Тамара Игоревна произнесла с ледяным удовлетворением:
— Ничего, ничего. Правда иногда бывает болезненной.
Она демонстративно оплатила тест своей картой.
— Я плачу. Чтобы потом не было разговоров, что кто-то мог повлиять на результат.
Это был пик унижения. Она откупалась от меня, от моего сына, превращая все в балаган. На выходе из клиники она остановилась.
— Результаты будут готовы через пять дней. Я заберу их лично. А ты, Катерина, пока можешь начинать собирать вещи. Чтобы потом не торопиться.
Она улыбнулась. Это была улыбка победителя. Алексей открыл ей дверь машины. Он так и не посмотрел в мою сторону. Именно в тот момент я поняла: мой муж — не просто трус. Он соучастник.
Пять дней в доме были похожи на пребывание в склепе. Алексей уходил рано, приходил поздно. Тамара Игоревна постоянно попадалась мне на пути, оглядывая меня с ног до головы.
Только Кирилл вел себя иначе. Он молча приносил мне еду в комнату, качал Мишу, когда тот плакал. И все время смотрел на меня виновато. Эта его молчаливая поддержка и непонятная вина давили еще сильнее.
На пятый день вечером Тамара Игоревна устроила сбор в гостиной. Она сидела в кресле, как на троне. Перед ней на столике лежал запечатанный белый конверт.
Алексей стоял у камина, Кирилл — у двери. Я вошла с Мишей на руках.
— Ну что, Катерина. Момент истины, — свекровь взяла конверт. — Я всегда знала, что ты не пара моему сыну. Пустышка. Приехала из своей провинции, охмурила столичного парня. Думала, в сказку попала?
Она наслаждалась. Каждое ее слово было рассчитанным ударом.
— Я вырастила прекрасных сыновей. Для лучших женщин. А ты… ты просто грязь на наших ботинках. И этот конверт — лишь доказательство того, что я всегда знала.
И вот оно. Точка невозврата. Что-то внутри меня, что так долго терпело, вдруг окаменело. Больше не было ни страха, ни обиды. Только холодное спокойствие.
Я сделала шаг вперед.
— Достаточно.
Тамара Игоревна удивленно вскинула брови.
Я посмотрела не на нее. А на ее сыновей. Сначала на мужа. Потом перевела взгляд на Кирилла.
— Кирилл, почему ты молчишь?
Он вздрогнул, как от удара.
— Катя, не надо…
— Что «не надо»? — я говорила почти безразлично. — Не надо рассказывать, как твой старший брат уехал в свою «важнейшую» командировку на три недели, оставив меня одну, на восьмом месяце беременности? Как он не отвечал на звонки, потому что был «очень занят»?
Алексей побледнел.
— Это не имеет к делу никакого отношения…
— Имеет. Еще какое, — я снова посмотрела на Кирилла. — Расскажи им, как ты был единственным, кто оказался рядом.
Как ты возил меня по врачам, потому что мне стало плохо, а муж был недоступен. Расскажи им про тот вечер. Тот единственный вечер, когда я выла от одиночества и страха, а ты просто сидел рядом. Когда мы оба сорвались.
Тамара Игоревна замерла с полуоткрытым ртом. Конверт выпал из ее ослабевших пальцев. Алексей смотрел то на меня, то на брата, и лицо его искажалось от чудовищной догадки.
— Да, Леша. Миша — не твой сын.
Я подошла и подняла конверт.
— Этот тест покажет то, что и так очевидно. Но он не покажет всей правды.
Я разорвала конверт и достала бланк. Пробежала глазами по строчкам.
— Вероятность отцовства: 0%.
Я протянула бумагу мужу.
— А теперь спроси у своего брата, какая вероятность у него.
Первым опомнился Алексей. Он бросился не ко мне, а к Кириллу.
— Это правда? Ты?.. С ней?
Кирилл не отводил взгляда.
— Да.
Один короткий ответ. И весь мир Тамары Игоревны, мир ее идеальных сыновей, рухнул.
— Предатель! — прошипел Алексей, толкнув брата к стене. — В моем доме, с моей женой!
— А где ты был, Леша? — голос Кирилла впервые обрел твердость. — Где ты был, когда Кате было плохо? Ты был в своей командировке, которая оказалась отпуском с другой женщиной! Я видел фотографии, Леша! Случайно, в твоем ноутбуке!
Алексей замер. Тамара Игоревна издала странный, сдавленный звук.
— Что?.. Леша, о чем он говорит?
Но Алексей ее не слышал. Он смотрел на меня.
— Ты знала?
— Я догадывалась, — ровно ответила я. — Но это уже не имело значения. Ты свой выбор сделал давно.
Я развернулась и пошла в спальню. За спиной слышались крики. Меня это больше не касалось. Я достала сумку и начала спокойно складывать вещи.
Дверь открылась. На пороге стоял Кирилл.
— Куда ты?
— Домой. К маме.
Он подошел ближе.
— Катя… Прости меня.
— Тебе не за что извиняться. Ты был единственным человеком в этом доме.
Я застегнула молнию на сумке.
— Прощай, Кирилл.
Я направилась к выходу, но он преградил мне путь.
— Я еду с тобой. Он мой сын. И я от него не откажусь.
Он смотрел на меня так, как никогда не смотрел Алексей. Я кивнула.
Эпилог. Три года спустя.
— Пап, смотри! — четырехлетний Миша, точная светловолосая копия Кирилла, протягивал ему пойманного в банку кузнечика.
Кирилл оторвался от колки дров, вытер пот со лба и присел на корточки.
— Ого, какой большой! Настоящий чемпион.
Я смотрела на них с крыльца нашего старенького, но до скрипа чистого дома и улыбалась. Эта картина была моим миром.
За эти три года мы с Кириллом расписались. Тихо, без гостей. Наш брак не был похож на тот, первый. Он был построен на чем-то другом: на молчаливом понимании и на безграничной любви к маленькому человеку.
Первый год был самым тяжелым. Денег почти не было. Кирилл из мальчика-студента превращался в мужчину.
Работа на пилораме закалила его. Он заочно закончил лесотехнический колледж и теперь был уже не простым рабочим, а мастером смены. Его уважали.
О той, другой жизни мы почти не вспоминали. Пару раз в год звонила моя мама и, понизив голос, рассказывала новости. Алексей так и не женился. Он остался жить с матерью.
Их дом, по словам общих знакомых, превратился в поле вечной, тихой войны. Тамара Игоревна так и не простила ему обмана, а он ей — разрушенной семьи.
Год назад Алексей пытался мне звонить. Несколько раз. Я не взяла трубку. Потом пришло письмо. Длинное, сбивчивое.
О том, как он сожалеет, как был слеп, как мать сломала ему жизнь. Просил прощения. Просил разрешить увидеть… племянника. Я сожгла письмо, не дочитав.
Однажды вечером, когда мы уже уложили Мишу спать, Кирилл вдруг спросил:
— Ты жалеешь о чем-нибудь?
Я накрыла его сильную, в мозолях, руку своей.
— Только об одном. О том, что так долго боялась быть счастливой.
Он притянул мою руку к губам.
— Всему свое время, Кать. Нам нужно было пройти через все это, чтобы оказаться здесь.
И он был прав. Иногда, чтобы построить что-то настоящее, нужно дотла сжечь прошлое.
Наша история началась с лжи и боли, но привела нас к самой честной и простой истине: счастье — это не соответствовать чьим-то ожиданиям, а просто быть рядом с теми, кто тебя любит. И эта истина была яснее любого ДНК-теста.
