Павел впервые поднялся по лестнице в мой подъезд в начале мая. Помню, как сердце колотилось, когда я открывала дверь. Руки тряслись так, что ключи звенели в замке. Мы знакомы были уже полгода, встречались в кафе, гуляли по парку, но дома у меня он ещё не бывал.
— Заходи, не стесняйся, — сказала я, пропуская его вперёд.
Павел медленно разделся, повесил куртку на крючок в прихожей и огляделся. А я мысленно проверила — всё ли на местах, не пылится ли что-то, аккуратно ли расставлены туфли в коридоре.
— Красиво, — сказал он просто. — Видно, что с душой всё сделано.
Я почувствовала тепло в груди. Мужчины редко замечают такие мелочи. А он заметил.
— Проходи на кухню, — предложила я. — Накрою на стол.
Доставала из шкафчика свои любимые чашки — белые, с золотым ободком. Покупала их года три назад в небольшом магазине посуды на центральной улице. Тогда продавщица сказала: «Берите, дорогая, добротные. Прослужат долго». И я подумала тогда же — а вдруг когда-нибудь буду пить из них не одна?
Квартира моя небольшая — всего две комнаты, но расположена удачно. Третий этаж кирпичного дома, окна во двор, тихо. Покупала двенадцать лет назад, когда ещё с Игорем жила. Он тогда говорил: «Ира, это же наше гнёздышко будет». Наше… Как оказалось, не очень-то и наше.
— А знаешь что, Павел, — сказала я вдруг, сама себя удивив, — может, ты переедешь ко мне?
Он замер с чашкой в руках.
— Серьёзно предлагаешь?
— А почему нет? — я пожала плечами, стараясь выглядеть беззаботно. Хотя внутри всё дрожало от собственной смелости.
— Ира, ты уверена? Мы ведь знакомы всего полгода…
— Уверена, — кивнула я, чувствуя, как сердце бьётся где-то в горле. — Мне хорошо с тобой. Спокойно. Я давно не испытывала такого… умиротворения.
И это была правда. После развода с Игорем прошло три года. Три долгих года, когда я училась жить заново, восстанавливала себя по крупицам. Игорь ушёл к молодой секретарше, оставив мне лишь квартиру и ощущение полной никчёмности. «Ты стала скучной, Ира, — сказал он тогда. — С тобой невозможно разговаривать ни о чём, кроме работы и быта».
Возможно, он был прав. Возможно, я действительно растворилась в заботах о нём, забыв о себе. Но квартира осталась. Моя крепость. Моё убежище.
Павел переехал ко мне через неделю. Принёс всего два чемодана и коробку с книгами. Мужчина непритязательный, простой. Работал инженером на заводе, по вечерам читал детективы, по выходным ездил к матери в деревню Берёзкино — километрах в сорока от города.
— Мама одна живёт, — объяснял он. — После смерти отца совсем приуныла. Я стараюсь её навещать, помогаю по хозяйству.
Мне это нравилось. Мужчина, который заботится о матери, — это хорошо. Значит, и обо мне будет заботиться.
Первые два месяца нашей совместной жизни были словно из сказки. Павел оказался удивительно деликатным сожителем. Никогда не раскидывал вещи, всегда убирал за собой, помогал с уборкой. По утрам мы завтракали вместе — он пил крепкий кофе с бутербродом, я предпочитала лёгкий салат. Первые месяцы совместной жизни были словно медовый месяц.
Павел оказался мужчиной тихим, аккуратным. Никогда не оставлял грязную посуду в раковине, всегда убирал постель. А по вечерам мы садились рядом на диване — он читал газету, я вязала или листала журнал.
— Хорошо нам вместе, — говорил он иногда, обнимая меня за плечи.
— Да, хорошо, — соглашалась я.
И это была правда. Мне нравилось слышать, как он утром бреется в ванной, нравилось готовить на двоих, нравилось засыпать не одной.
По выходным он ездил к матери в деревню Берёзкино. Людмила Андреевна жила одна после смерти мужа, хозяйство большое — огород, куры, старый дом требовал постоянного ремонта.
— Не могу же я её бросить, — объяснял Павел. — Всю жизнь ради меня жила.
Это мне нравилось. Мужчина, который не забывает о матери — это правильно.
— Ира, погоди, — сказал он однажды вечером. — Мне надо с тобой серьёзно поговорить.
Я сразу напряглась. Когда мужчины начинают «серьёзно говорить», это обычно ничем хорошим не заканчивается.
— А я давно не чувствовала себя нужной, — призналась я, накрывая его руку своей.
Всё было прекрасно. До того вечера, когда Павел вернулся из очередной поездки к матери особенно задумчивым.
— Ира, нам нужно поговорить, — сказал он, даже не раздеваясь.
Я почувствовала, как внутри всё сжалось. Эти слова… Именно так начинался разговор с Игорем перед разводом.
— Что случилось? — спросила я, стараясь сохранить спокойствие.
— Маме тяжело жить в деревне одной. Дом большой, старый, требует постоянного ремонта. Соседей почти не осталось — молодёжь разъехалась по городам. Она совсем одичала от одиночества.
Я кивнула, пытаясь понять, к чему он ведёт.
— И что ты предлагаешь? — осторожно спросила я.
Павел сел напротив меня, взял мои руки в свои. Ладони у него были влажными — верный признак волнения.
— Давай продадим твою квартиру, купим дом побольше в Берёзкино и переедем туда все вместе. Маме будет не так одиноко, а мы… ну, мы будем жить в своём доме, с садом, с огородом. Представляешь, как здорово?
Я молчала, ощущая, как мир вокруг меня начинает качаться. Продать квартиру? Мою квартиру?
— Павел, но… это же моя квартира, — наконец выдавила я.
— Конечно, твоя. Но теперь мы же семья. А семья — это когда все вместе, правда? Моя мама тоже станет частью нашей жизни.
— Я… я не готова к этому, — прошептала я.
Павел отпустил мои руки и откинулся на спинку стула.
— Ира, ну что ты как маленькая? Это же для нашего общего блага! Ты всё равно теперь не одна. Зачем держаться за эти стены?
За эти стены? За ЭТИ стены? Я посмотрела вокруг — на обои, которые сама выбирала в магазине, на люстру, которую мы с продавцом полчаса подбирали по высоте потолков, на книжные полки, которые Игорь называл «пылесборниками», а я считала украшением дома.
— Павел, ты не понимаешь. Эта квартира — это не просто стены. Это… это часть меня.
— Вот именно в этом и проблема! — неожиданно резко сказал он. — Ты слишком привязана к вещам. Нужно думать о людях, а не о недвижимости.
В его голосе прозвучало что-то знакомое. Та же интонация, с которой Игорь говорил мне: «Ты слишком мелочная, Ира. Вечно цепляешься за всякую ерунду».
Но я не ответила. Не смогла. В горле стоял комок, мешая говорить.
На следующий день Павел уехал к матери. Сказал, что нужно помочь ей с ремонтом крыши. А вечером позвонил.
— Ира, мама хочет с тобой поговорить.
Я взяла трубку с нехорошим предчувствием.
— Иришенька, — прозвучал в трубке мягкий, но какой-то липкий голос Людмилы Андреевны. — Павлуша рассказал мне о вашем разговоре. Я, конечно, не хочу лезть в ваши дела, но…
«Но» — всегда главное слово в таких разговорах.
— Понимаешь, дорогая, я всю жизнь посвятила Павлуше. Отец у него умер, когда мальчику было всего восемь лет. Я одна его поднимала, всю себя в него вкладывала. Работала на двух работах, чтобы он ни в чём не нуждался. Отказывалась от личного счастья — ко мне сваты приходили, а я всё: «Павлуша маленький, Павлуша учится, Павлуша не готов к отчиму».
Я слушала и чувствовала, как внутри меня растёт раздражение. К чему вся эта исповедь?
— А теперь он меня бросает ради… — она помолчала, подбирая слова. — Ради какой-то женщины, которую знает всего полгода.
Какой-то женщины. Прекрасно.
— Людмила Андреевна, я никого не бросаю, — тихо сказала я. — Просто не готова продавать квартиру.
— А что такого? — в голосе появились металлические нотки. — Это же всего лишь квартира. А семья — это навсегда. Неужели тебе не хочется жить в своём доме? С садом, с цветами? В деревне такой воздух! А у вас в городе одни выхлопы.
— Мне комфортно там, где я живу.
— Комфортно… — протянула она. — Иришенька, а ты подумала о том, что Павлуше тяжело метаться между двумя домами? Он мужчина уже немолодой, пятьдесят один год. Ему нужна стабильность.
После этого разговора я не могла уснуть до самого утра. Ворочалась в постели, обдумывая каждое слово. Может быть, они правы? Сидела потом на кухне и думала — а правда ли я такая упрямая? Ну что мне стоит согласиться? Квартира как квартира, кирпичи да бетон. А семья — это же главное в жизни. Женщина должна идти за мужем, поддерживать его решения. Так ведь и положено?
Но каждый раз, когда я представляла себе, как продаю эти стены, внутри что-то болезненно сжималось. Не могу и всё тут.
Павел вернулся через три дня. Молчаливый, какой-то отстранённый.
— Ну что, подумала? — спросил он за ужином.
— Павел, я понимаю, что тебе тяжело. Понимаю, что маме одиноко. Но я не готова продавать квартиру. Может быть, мы найдём другое решение? Снимем для неё квартиру в городе? Или…
— Или что? — перебил он. — Ира, ты просто эгоистка. Думаешь только о себе.
Эгоистка. Игорь тоже называл меня эгоисткой, когда я не хотела отдавать квартиру его детям от первого брака. «Подумай о детях, Ира! Им нужно жильё больше, чем тебе!»
— Я не эгоистка, — тихо сказала я. — Я просто… я просто хочу сохранить то, что мне дорого.
— А мама мне не дорога, получается?
— Дорога. Но почему я должна жертвовать своим домом?
— Потому что мы семья! — В семье должно быть всё общее! — сказал он, вставая. — А ты думаешь только о себе!
Ушёл в спальню и хлопнул дверью. Я осталась сидеть за столом, уставившись в стену. Думаешь только о себе… Игорь тоже так говорил. Когда требовал переписать квартиру на его детей от первого брака. Я осталась сидеть на кухне, глядя в окно. За окном моросил дождь, стекая по стеклу неровными дорожками. Совсем как мои слёзы.
Следующие дни мы почти не разговаривали. Павел приходил с работы мрачный, ужинал молча и уходил к телевизору. Я пыталась завести разговор — о погоде, о работе, о чём угодно. Но он отвечал односложно, не поднимая глаз.
А вечерами звонила Людмила Андреевна. Каждый день. Жаловалась на здоровье, рассказывала о том, как плохо ей одной, как она скучает по сыну.
— Павлуша совсем изменился, — говорила она. — Раньше каждые выходные приезжал, а теперь… Неделями не видимся. И всё из-за чего? Из-за каких-то кирпичей и бетона.
Из-за каких-то кирпичей и бетона. Моя квартира — это кирпичи и бетон.
Я начала сомневаться в себе. Может быть, я действительно неправильно поступаю? Может быть, настоящая женщина должна идти за любимым мужчиной хоть на край света? Отказываться от всего ради семьи?
Но каждый раз, глядя на стены своей квартиры, я вспоминала, как покупала её. Как радовалась, получив ключи. Как планировала ремонт, выбирала мебель, обустраивала каждый уголок. Это была моя победа. Мой дом. Моя крепость.
А ещё я вспоминала, как Игорь требовал отдать квартиру его детям.
— Ира, будь человеком, — говорил он тогда. — Дети важнее твоих капризов. Ты ещё молодая, заработаешь себе другое жильё.
Тогда я поддалась. Подписала дарственную на имя его сына от первого брака. А через месяц Игорь ушёл к секретарше, оставив меня ни с чем. Хорошо, что квартиру оформили только на меня — после развода пришлось отсуживать её обратно. Полгода судебных заседаний, нервов, слёз.
И вот теперь всё повторяется?
Неделю спустя я не выдержала.
— Павел, мне нужно уехать на несколько дней, — сказала я. — К подруге. Мне нужно подумать.
Он даже не поднял головы от газеты.
— Езжай. Может быть, там до тебя дойдёт, что важнее в жизни.
Я поехала к Лене. Лена жила в соседнем городе, работала терапевтом в поликлинике. Квартира у неё однокомнатная, но своя. Дочь уже замужем, живёт отдельно. Лена никому не подчиняется, никого не спрашивает.
— Рассказывай, — сказала она, как только я переступила порог.
И я рассказала. Всё. О Павле, о его матери, о требовании продать квартиру. О том, как это напоминает историю с Игорем.
— Ира, — сказала Лена, когда я закончила, — а ты помнишь, что говорила мне после развода с Игорем?
Я покачала головой.
— Ты сказала: «Больше никогда не позволю никому переступить через себя. Больше никогда не буду жертвовать собой ради чужого счастья». Помнишь?
Помню. Конечно, помню. Я рыдала тогда у неё на кухне, клялась, что больше никогда не буду такой наивной.
— И что теперь? — продолжила Лена. — Опять готова всем пожертвовать ради мужчины?
— Но ведь это любовь…
— Любовь? — Лена покачала головой. — Ирочка, любовь — это когда человек принимает тебя целиком. С твоими тараканами, привычками, привязанностями. А когда заставляют отказываться от того, что дорого, — это уже не любовь, а подчинение. Это попытка переделать тебя под чьи-то потребности.
Я провела у Лены три дня. Гуляла по её городу, размышляла о жизни, читала книги. И постепенно в моей голове прояснилось.
Да, Павел хороший человек. Да, он заботится о матери. Но почему его забота должна осуществляться за мой счёт? Почему я должна жертвовать своим домом ради решения их семейных проблем?
И самое главное — почему он не может понять, что квартира для меня не просто жильё? Это моя история, моя безопасность, моя независимость. Это место, где я восстанавливалась после развода, где училась быть собой, где обрела покой.
На четвёртый день я вернулась домой.
Павел встретил меня вопросительным взглядом.
— Ну что, надумала?
— Да, — сказала я, снимая куртку. — Надумала.
Он сел на диван, ожидая.
— Павел, я не буду продавать квартиру.
Лицо его потемнело.
— Значит, решение принято?
— Решение принято. И знаешь что? Я не позволю больше никому переступить через себя. Не позволю ставить чужие потребности выше своих. Я выбираю себя.
— Себя? — он встал, прошёлся по комнате. — Значит, я тебе не нужен?
— Нужен. Но не любой ценой. Не за счёт отказа от себя.
— А мама? Её страдания тебе безразличны?
— Не безразличны. Но решать проблемы твоей матери — это твоя задача, а не моя. И решать их нужно не за мой счёт.
Павел молчал, глядя в окно.
— Значит, всё? — тихо спросил он.
— Не знаю, — честно ответила я. — Это зависит от тебя. Если ты готов принять моё решение и найти другой выход — мы можем попробовать дальше. Если нет…
— А если я не могу бросить маму?
— Никто не требует её бросать. Но и я не обязана жертвовать своим домом ради неё.
Он ушёл в тот же день. Собрал свои чемоданы и коробку с книгами и уехал к матери в деревню.
Осталась одна в своих стенах. Ходила из комнаты в комнату, трогала мебель, смотрела в окна. Тишина такая стояла — только часы в прихожей тикают. Зато никто не упрекал, не требовал жертв. И впервые за многие недели чувствовала покой.
Неделя прошла в тишине. Я работала, читала, встречалась с подругами. Никто не звонил каждый вечер с жалобами на здоровье. Никто не требовал отказаться от того, что мне дорого.
Через неделю позвонили в дверь. Павел стоял на пороге с потухшими глазами.
— Можно войти?
На пороге стоял Павел. Усталый, постаревший за эту неделю.
— Можно войти?
Я молча отступила в сторону.
— Ира, прости меня, — сказал он, не раздеваясь. — Я растерялся. Не знал, как поступить. Мама всю жизнь жертвовала собой ради меня, и я думал, что теперь моя очередь.
— И что теперь?
— Теперь понимаю — жертвы никого не делают счастливым. Ни того, кто жертвует, ни того, ради кого стараются.
Он прошёл в гостиную, сел на диван.
— Я поговорил с мамой. Серьёзно поговорил. Сказал, что не готов требовать от тебя продажи квартиры. Что это неправильно.
— И как она отреагировала?
— Плохо, — вздохнул он. — Сначала плакала, потом кричала, называла тебя разлучницей. Но потом… потом призналась, что тоже устала от одиночества в деревне. Что давно хочет переехать в город, но боится.
— И что вы решили?
— Я снимаю для неё комнату в городе, недалеко отсюда. Она попробует пожить рядом, привыкнуть к городской жизни. А если понравится — продаст дом в деревне и купит свою квартиру.
— А мы?
Павел посмотрел на меня внимательно.
— А мы… Если ты согласишься, мы будем встречаться. Как раньше. Без попыток слиться в одно целое, без жертв и требований. Просто… будем рядом, когда нам это нужно.
Я подумала. Это было разумно. Мы оба останемся собой, сохраним свою независимость, но не потеряем друг друга.
— Хорошо, — кивнула я. — Попробуем.
Прошло полгода. Павел снял комнату в соседнем доме. Людмила Андреевна действительно переехала в город, нашла себе подруг среди соседок, записалась на курсы кройки и шитья. Оказалось, что ей всегда нравилось шить, но в деревне не с кем было этим заниматься.
Мы с Павлом встречаемся три-четыре раза в неделю. Иногда он остаётся у меня на ночь, иногда я хожу к нему. У нас нет общего быта, но есть общие планы на выходные, общие книги, общие разговоры.
И впервые в жизни я чувствую, что нашла баланс. Я не растворилась в мужчине, не отказалась от себя ради отношений. Но и не осталась в одиночестве.
Моя квартира по-прежнему моя крепость. Но теперь в ней есть место и для любви — той самой, которая не требует жертв.
А недавно Павел сказал:
— Знаешь, Ира, наверное, ты была права. Не нужно ломать то, что уже построено. Нужно просто добавлять к этому что-то новое, хорошее.
Да. Именно так. Не ломать, а строить. Не жертвовать, а дополнять. Не отказываться от себя, а оставаться собой рядом с тем, кто это ценит.
И когда я сижу вечером на своей кухне, попивая из любимой фарфоровой чашки и глядя на занавески, которые сама шила, я понимаю: я сделала правильный выбор. Я выбрала себя. И это был лучший выбор в моей жизни.
