— Ты где этот хлам выкопал? — Алина остановилась в трех шагах от скамейки, чувствуя, как тяжелые пакеты с продуктами начинают врезаться ручками в ладони.
Игорь даже не сразу обернулся. Он сидел на корточках перед грузным, черным мотоциклом, чьи хромированные бока ловили скудное отражение панельных девятиэтажек. В руке мужа была тряпка, пропитанная чем-то едким и жирным, и он с маниакальным упорством натирал переднюю вилку. Он выглядел так, словно только что выиграл в лотерею: лицо раскраснелось, на лбу выступила испарина, а губы растянулись в глуповатой, самодовольной полуулыбке.
— Ну чего сразу «хлам»? — Игорь наконец соизволил поднять голову, но вставать не спешил. Он любовно провел ладонью по бензобаку, оставляя на блестящей поверхности жирный след. — Алинка, ты глянь на линии. Это же зверь, а не машина. «Ямаха Драг Стар». Классика. Четыреста кубов. Звук такой, что закачаешься. Соседи уже оценили, пока я его сюда загонял.
Алина медленно опустила пакеты на грязный асфальт. Внутри звякнули банки с дешевым горошком по акции. Она смотрела на мужа и видела перед собой не главу семьи, а постаревшего подростка, который нацепил на себя маску крутого байкера, забыв, что у него радикулит и проплешина на затылке. Мотоцикл был явно не новым: на крыле виднелась царапина, замазанная маркером, кожа на сиденье потрескалась, а от двигателя несло перегоревшим маслом. Но для Игоря эта куча железа сейчас сияла ярче солнца.
— Игорь, — Алина сделала шаг вперед, и её голос стал жестче, приобретая металлический оттенок. — Я спросила, где ты это взял. Мы вроде не обсуждали покупку транспорта. Твоя «Лада» сгнила в гараже три года назад, и мы договорились, что машина нам не по карману. А теперь ты притаскиваешь во двор это чудо техники. Тебе его подарили? Нашел на помойке?
Игорь выпрямился, вытирая черные от смазки руки о штаны — те самые джинсы, которые Алина купила ему на распродаже в прошлом месяце. Он выпятил грудь, пытаясь казаться внушительнее, но в его позе сквозила какая-то жалкая, петушиная бравада.
— Купил, — коротко бросил он, глядя ей прямо в глаза с вызовом. — Имею право. Я мужик, Алина. Мне сорок пять лет. Я всю жизнь на горбу семью тащу, на заводе в три погибели сгибаюсь. Я что, не заслужил хоть раз в жизни почувствовать себя человеком? Ветра захотелось. Свободы. А то дом-работа, работа-дом. Задохнулся я, понимаешь? Кризис у меня. Душевный.
— Купил, — повторила Алина, пробуя это слово на вкус. Оно горчило. — За сколько?
— Триста тысяч, — небрежно махнул рукой Игорь, словно речь шла о пачке сигарет. — Повезло, мужик срочно продавал, уезжает. Так-то он дороже стоит. Это инвестиция, считай.
Мир вокруг Алины слегка качнулся. Триста тысяч. Цифра ударила в голову, как стопка водки на голодный желудок. Она знала их бюджет до копейки. Она знала, что на карте, с которой они покупают продукты, осталось четыре тысячи рублей до следующей пятницы. Она знала, что зимнюю резину они не могут купить уже второй сезон. В их доме не было тайников, не было богатых родственников, не было случайных заработков. Была только одна «кубышка».
— Откуда деньги, Игорь? — спросила она очень тихо. Внутри неё начал подниматься холодный, липкий страх, смешанный с тошнотой.
Игорь отвел взгляд. Он снова присел к мотоциклу, дернул за какую-то тросиковую тягу, делая вид, что проверяет сцепление.
— Ну чего ты начинаешь? — пробурчал он, не глядя на жену. — Деньги и деньги. Были — теперь нет. Зато вещь есть. Материальная ценность.
— Посмотри на меня, — приказала Алина. — Ты снял их со спецсчета?
Игорь молчал. Он ковырял ногтем пятнышко ржавчины на выхлопной трубе.
— Игорь! — рявкнула она так, что проходящая мимо женщина с коляской испуганно ускорила шаг. — Ты снял деньги Никиты? Те, что мы откладывали пять лет? Те, ради которых я брала ночные смены в диспетчерской? Те, ради которых мы в отпуск не ездили с двенадцатого года?
Муж резко встал. Теперь в его глазах не было вины, только злость и раздражение человека, которому мешают наслаждаться моментом.
— Да, снял! — выплюнул он ей в лицо. — Снял, и что? Это мои деньги тоже! Я их зарабатывал! Я горбатился! Почему я должен спрашивать разрешения, чтобы потратить свои кровные?
Алина смотрела на него и не узнавала. Перед ней стоял чужой человек. Человек, который только что украл будущее у собственного сына ради железной игрушки.
— Это были деньги на университет, — медленно проговорила она, стараясь дышать ровно, чтобы не упасть. — Никите поступать через три месяца. Мы копили на платное, потому что на бюджет сейчас не пробиться. Там было всё. Всё до копейки. Ты понимаешь, что ты сделал?
— Ой, да не нуди ты! — Игорь скривился, словно съел лимон. — Университет, университет… Носишься с этим институтом, как с писаной торбой. Ну не поступит, и что? Трагедия века? Я без института вырос — и ничего, живой. Руки-ноги есть, голова на месте.
— Ты работаешь фрезеровщиком третьего разряда и получаешь сорок тысяч, — ледяным тоном напомнила Алина. — И ноешь каждый вечер, что у тебя спина отваливается. Ты этого сыну желаешь?
— А чего такого? — Игорь пнул колесо мотоцикла, проверяя давление. — Нормальная мужская работа. Пусть жизни понюхает. А то вырастили слюнтяя, сидит за компьютером, света белого не видит. Армия из него человека сделает. Сходит, послужит, вернется — на завод устрою. А там, глядишь, и на заочку пойдет, если мозги есть. Нечего штаны протирать за партой за папкины деньги. Папке самому пожить хочется.
Он говорил это с такой уверенностью, с таким апломбом, что Алине на секунду показалось, будто она спит. Не может взрослый мужчина, отец, нести такую чушь всерьез. Но мотоцикл был реальным. Вонь бензина была реальной. И пустой банковский счет, который теперь зиял черной дырой в их будущем, был реальнее всего на свете.
Алина посмотрела на свои руки. Кожа на пальцах была сухой и потрескавшейся от дешевой бытовой химии — она экономила на перчатках. Ногти были коротко острижены — маникюр она делала сама, чтобы отложить лишнюю тысячу в тот самый конверт, который потом отправлялся на счет. Каждая морщинка на её лице была свидетелем этой жесткой экономии. А теперь этот «кризис среднего возраста» стоял перед ней, поглаживал руль подержанного японского хлама и рассуждал о том, что образование — это блажь.
— Ты не просто деньги украл, — сказала Алина, и её голос зазвучал страшно, без единой эмоции. — Ты у него старт украл. Ты у него шанс украл, Игорь.
— Не драматизируй, — отмахнулся он, доставая пачку сигарет. — Шанс — это когда руки из плеч растут. А байк — это вещь. Я, может, на нем в клуб вступлю. Будем с мужиками кататься. Ты просто завидуешь, Алинка. Скучная ты стала. Бабка бабкой. А я еще ого-го.
Он чиркнул зажигалкой, прикрывая огонек ладонью от ветра, и с наслаждением затянулся, выпустив струю дыма в сторону жены. Этот дым стал последней каплей. Алина почувствовала, как внутри неё, где-то в районе солнечного сплетения, лопнула тугая, натянутая годами струна терпения. Больше не было ни жалости, ни страха перед будущим, ни желания сохранить видимость семьи. Осталась только чистая, ясная ярость.
Сигаретный дым, который Игорь так вальяжно выдохнул, ударил Алине в нос, смешиваясь с запахом дешевого бензина и затхлостью подъезда. Этот запах был запахом предательства. Алина смотрела на мужа, и перед глазами у неё плыли красные круги. Пакеты с продуктами так и валялись у её ног, словно никому не нужный мусор — символ их быта, который она тянула одна.
Вокруг начинала собираться публика. Баба Валя с первого этажа приоткрыла форточку, жадно ловя каждое слово. Двое подростков на лавочке перестали залипать в телефоны и теперь с интересом наблюдали за бесплатным шоу. Но Алине было плевать на зрителей. Ей было плевать на приличия, на то, что скажут люди. Внутри неё рухнула плотина, сдерживающая накопившуюся за годы усталость.
— Ого-го? — переспросила она, шагнув к нему так близко, что Игорь невольно отшатнулся, едва не выронив сигарету. — Ты «ого-го»? Ты просто эгоист, Игорь. Пустышка. Ты хоть помнишь, как я эти деньги собирала? Помнишь, как я два года ходила в одних сапогах, которые протекали, и заклеивала их суперклеем, чтобы не покупать новые? Помнишь, как я отказалась от лечения зубов в платной клинике и пошла в районную, где мне занесли инфекцию? Я экономила каждую копейку, чтобы Никита не повторил твою судьбу! Чтобы он не стоял у станка по двенадцать часов, проклиная всё на свете!
Игорь скривился, словно от зубной боли. Ему было неприятно слушать эти бытовые подробности, они мешали его полету, приземляли его новообретенный статус «свободного ездока».
— Опять ты за своё! — буркнул он, стряхивая пепел прямо на свои новые кроссовки. — Скучная ты, Алинка. Мелочная. Всё считаешь, считаешь… Зубы, сапоги… Жить надо шире! Масштабнее! Я, может, только сейчас вкус жизни почувствовал. А ты мне крылья подрезаешь своим нытьем.
Это «нытье» стало детонатором. Алина почувствовала, как кровь прилила к лицу, уши заложило. Она набрала в грудь побольше воздуха, и её крик, полный отчаяния и ярости, разорвал сонный двор, перекрывая шум далекой дороги и карканье ворон.
— Ты снял все деньги с накопительного счета нашего сына, которые мы собирали пять лет на его учебу и купил себе подержанный мотоцикл, чтобы почувствовать себя снова молодым?! Ты сказал, что парню образование не нужно и пусть идет на завод как мужик! Да ты у меня сейчас пойдешь жить в гараж к своему металлолому, потому что я подаю на развод и на алименты прямо сейчас!
Её голос сорвался на визг, эхом отразившись от бетонных стен домов. Соседка в окне даже перестала жевать бутерброд. Алина замолчала, тяжело дыша, чувствуя, как колотится сердце где-то в горле. Она ожидала, что Игорь испугается, что ему станет стыдно, что он попытается оправдаться. Но реакция мужа оказалась еще страшнее.
Игорь рассмеялся. Это был не веселый смех, а злой, лающий звук. Он бросил окурок на асфальт и раздавил его носком кроссовка с такой злостью, будто давил таракана.
— Развод? — переспросил он с издевкой, упирая руки в бока. — Да пожалуйста! Напугала ежа голым задом. Кому ты нужна-то, с прицепом и ипотекой? Думаешь, очередь выстроится? Подавай на развод. Квартиру распилим, я свою долю цыганам продам, живи потом, радуйся. А гараж мне не нужен, я теперь вольный ветер. Сяду на байк и уеду в закат, а ты тут гний со своими кастрюлями.
Он обошел мотоцикл, похлопал его по сиденью, словно ища поддержки у железного друга.
— И про сына не надо мне тут заливать, — продолжил он, повышая голос, чтобы слышали все соседи. — Вырастила маменькиного сынка. «Университет», тьфу! Штаны там протирать, лекции слушать про философию? Пусть жизни учится! Я в его годы уже вагоны разгружал. Пусть идет работать, узнает, почем фунт лиха. А то привыкли на всем готовом. Я ему услугу оказал, между прочим. Мужика из него делаю, пока ты сопли ему подтираешь.
Алина смотрела на него, и пелена ярости в её глазах сменилась странной, звенящей ясностью. Она увидела перед собой не мужа, с которым прожила двадцать лет, а чужого, враждебного человека. Мелочного, завистливого, глупого самца, который завидует молодости собственного сына и пытается украсть её, чтобы залатать дыры в собственной самооценке.
— Ты не мужика из него делаешь, — сказала она тихо, но в наступившей тишине её слова прозвучали как приговор. — Ты просто хочешь, чтобы он был таким же неудачником, как ты. Чтобы тебе не было так обидно за свою бездарно прожитую жизнь.
Игорь дернулся, его лицо пошло пятнами. Правда уколола больнее любого оскорбления.
— Заткнись! — рявкнул он, делая угрожающий шаг к ней. — Курица! Знай свое место! Я глава семьи, я решил — значит, так и будет. А деньги я заработал! Мои деньги! Захотел — пропил, захотел — байк купил. Не тебе считать! Иди борщ вари, пока я добрый.
Он отвернулся к мотоциклу, всем своим видом показывая, что разговор окончен. Начал снова тереть тряпкой и без того блестящий бак, что-то бурча себе под нос про «бабскую дурость».
Алина стояла неподвижно еще несколько секунд. В её голове что-то щелкнуло, переключая тумблер с режима «разговор» на режим «действие». Слёз не было. Истерика ушла, оставив после себя холодную, расчетливую пустоту. Она посмотрела на свои пакеты с продуктами, потом на мужа, который уже забыл о её существовании, увлеченный своей игрушкой.
— Борщ, говоришь? — переспросила она безжизненным голосом. — Хорошо. Я пойду. Приготовлю.
Она не стала поднимать пакеты. Оставила их лежать на грязном асфальте. Развернулась и медленно, чеканя шаг, пошла к подъезду. Спина её была прямой, как струна.
— Вот и вали! — крикнул ей вслед Игорь, чувствуя вкус победы. — И пивка мне захвати, когда остынешь! Обмыть надо покупку!
Он не видел её глаз. Если бы увидел — бросил бы мотоцикл и бежал бы без оглядки. Потому что в глазах Алины не было смирения. Там был холодный расчет палача, идущего за инструментом.
В квартире стояла густая, пыльная тишина, какая бывает только в домах, где давно умерла любовь, но люди по инерции продолжают делить квадратные метры. Алина не стала разуваться. Она прошла по линолеуму коридора, оставляя грязные следы уличной пыли — впервые в жизни ей было абсолютно всё равно на чистоту пола. В голове было пугающе пусто. Никаких мыслей о будущем, никаких планов, как жить дальше без денег. Осталась только одна, пульсирующая в висках цель: восстановить баланс.
Она вошла на кухню. Здесь пахло вчерашними котлетами и безнадежностью. Алина рывком выдвинула верхний ящик стола. Ложки, вилки, ножи задребезжали, сдвигаясь в кучу. Её рука уверенно разгребла столовое серебро и нащупала холодную, ребристую рукоятку. Это был старый советский молоток для отбивания мяса — цельный кусок тяжелого металла, похожий на средневековое оружие. С одной стороны — гладкая поверхность, с другой — хищные, острые зубья, предназначенные для того, чтобы превращать жесткие жилы в мягкое филе.
Алина взвесила инструмент в руке. Тяжелый. Надежный. Он идеально ложился в ладонь. Это был не просто кухонный инвентарь, это был аргумент. Тот самый, который Игорь поймет лучше любых слов о совести и ответственности.
Она вышла из квартиры, даже не захлопнув дверь. Спуск по лестнице занял вечность, хотя она жила всего на втором этаже. Каждый шаг отдавался глухим ударом в ушах. Алина чувствовала себя хирургом, идущим на сложную ампутацию. Больно, грязно, но необходимо, чтобы организм выжил.
Во дворе ничего не изменилось. Игорь всё так же крутился возле своего «сокровища». Он уже успел достать телефон и, судя по позе, делал селфи на фоне хромированного руля. Увидев выходящую из подъезда жену, он убрал телефон и самодовольно ухмыльнулся. Он был уверен, что бунт подавлен, что «баба перебесилась» и сейчас начнется привычная фаза примирения.
— Ну что, остыла? — крикнул он, подбоченясь. — Пиво-то забыла, что ли? Или денег дать?
Алина не ответила. Она шла к нему прямой наводкой, держа правую руку чуть позади, скрывая блеск металла за складками юбки. Её лицо было спокойным, почти расслабленным, только глаза смотрели не на мужа, а сквозь него, фокусируясь на черном, лакированном бензобаке мотоцикла.
Игорь, заметив её странный, остекленевший взгляд, слегка напрягся. Улыбка сползла с его лица, сменившись недоумением.
— Эй, ты чего молчишь? — он сделал шаг навстречу, но тут же остановился, заметив, что именно сжимает её рука. — Алин, ты чего удумала? Котлеты жарить собралась?
Она подошла вплотную. Между ней и мотоциклом оставалось полметра. Алина медленно подняла руку. Солнце тускло блеснуло на зубчатой поверхности молотка.
— Это тебе за Никиту, — произнесла она ровно, без крика.
Игорь даже не успел дернуться. Рука Алины с силой опустилась вниз.
Удар был страшным. Глухой, тошнотворный звук сминаемого металла разорвал воздух. Молоток с хрустом врезался в идеально гладкий бок бензобака, оставив на нем глубокую, уродливую вмятину с рваными краями краски. Зубья вгрызлись в железо, содрав лак до «мяса».
Игорь остолбенел. Он открыл рот, хватая воздух, как рыба, выброшенная на берег. Его мозг отказывался верить, что это происходит на самом деле. Его мечта, его статус, его триста тысяч рублей только что получили смертельную рану.
— Ты… Ты что?! — выдохнул он, и голос его сорвался на фальцет. — Ты больная?! Это же «Ямаха»!
Алина не слушала. Она замахнулась снова.
Второй удар пришелся на приборную панель. Хрустнуло стекло спидометра, пластик разлетелся веером мелких осколков, обнажив цветные проводки внутренностей. Стрелка замерла навсегда, так и не показав заветную скорость.
— Сука! — заорал Игорь, выходя из ступора. Он бросился к ней, пытаясь перехватить руку. — Убью! Стой, дура!
Алина резко повернулась к нему, подняв молоток на уровень его глаз. Острые зубья инструмента были в сантиметре от его носа. В её взгляде было столько ледяной решимости, что Игорь отшатнулся, споткнувшись о собственную ногу. Он понял: она ударит. Если он сделает еще хоть шаг — она ударит его так же, как ударила мотоцикл. Без жалости. Без сомнений.
— Только тронь, — прошипела она. — Только попробуй меня коснуться, Игорь. Я сейчас не жена тебе. Я сейчас мать, у которой украли ребенка.
Игорь замер, подняв руки в защитном жесте. Он был крупнее, сильнее, но животный страх перед этой внезапно обезумевшей от горя женщиной сковал его мышцы. Он видел перед собой не Алину, которая двадцать лет штопала ему носки, а берсерка, которому нечего терять.
Воспользовавшись его замешательством, Алина вернулась к своему делу. Теперь она работала методично, как на конвейере. Третий удар — и большая круглая фара превратилась в груду стеклянной крошки, посыпавшейся на асфальт как бриллиантовая пыль. Четвертый удар — по хромированному зеркалу, которое с жалобным звоном отлетело в кусты. Пятый, шестой, седьмой…
Она била по поворотникам, по кожаному сиденью, разрывая обшивку в клочья, по блестящим выхлопным трубам, оставляя на них уродливые оспины. Звуки ударов эхом разносились по двору: Бам! Хрясь! Дзынь! Это была симфония разрушения.
Игорь бегал вокруг неё кругами, вопя и проклиная, хватаясь за голову, но подойти боялся.
— Люди! Помогите! Она же машину гробит! — орал он, обращаясь к пустым окнам. — Вызовите ментов! Она же бешеная!
Но никто не выходил. Соседи, наблюдавшие за сценой из-за занавесок, инстинктивно чувствовали, что вмешиваться в эту казнь нельзя. Это было свершение высшей справедливости, жестокой и беспощадной.
Алина остановилась только тогда, когда рука начала неметь от тяжести молотка. Перед ней стоял уже не гордый байк, а искалеченный инвалид. Бак был смят в гармошку, руль перекошен, провода торчали наружу, как кишки, а на земле валялись осколки его былого величия. Триста тысяч рублей превратились в кучу металлолома за две минуты.
Она тяжело дышала, по лбу катился пот, но на душе было удивительно легко. Будто вместе с фарой она разбила и свой страх перед будущим, и свою зависимость от этого ничтожного человека.
Алина опустила молоток. Она медленно повернулась к Игорю, который стоял на коленях перед останками своей мечты, гладил искореженный бак и скулил, как побитая собака.
— Ну вот, — сказала она спокойно, вытирая испарину со лба тыльной стороной ладони. — Теперь у тебя настоящий кризис, Игорь. И настоящий металлолом. Наслаждайся.
Игорь сидел на асфальте, обхватив голову руками, и раскачивался из стороны в сторону, как китайский болванчик. Рядом с ним, в луже вытекающего масла, отражалось искаженное небо. Его «Ямаха» теперь напоминала жертву страшной аварии, хотя никуда не выезжала. Это было жалкое зрелище: взрослый, грузный мужчина, оплакивающий груду металла так, словно это был живой человек.
— Ты убила его… — пробормотал он, не поднимая глаз. — Ты понимаешь, что ты натворила? Это же деньги. Это живые деньги, Алина! Ты только что своими руками уничтожила триста кусков!
Алина стояла над ним, опустив молоток вдоль тела. Тяжесть в руке больше не ощущалась, адреналин отступил, уступив место ледяному спокойствию. Она смотрела на макушку мужа, на его редеющие волосы, и чувствовала лишь брезгливость. Как будто наступила в грязь.
— Нет, Игорь, — сказала она глухо. — Деньги уничтожил ты, когда снял их со счета. А я просто привела форму в соответствие с содержанием. Теперь это действительно мусор. Как и твой поступок.
Она развернулась и пошла к подъезду. Пакеты с продуктами так и остались лежать на асфальте. Пусть гниют. Пусть их растащат собаки. В этой семье больше никто не будет готовить ужины из трех блюд.
Звук её шагов, удаляющихся по асфальту, подействовал на Игоря как удар током. До его затуманенного сознания вдруг дошло самое страшное: она уходит. Не просто в магазин, не просто «подышать», а уходит в их квартиру. В его крепость. Без него.
— Стоять! — заорал он, неуклюже вскакивая на ноги. Ноги скользнули в масляной луже, он едва не рухнул снова, но удержался, хватаясь за руль изувеченного мотоцикла. — Ты куда пошла? Мы не договорили! Ты мне за это заплатишь! Ты каждую копейку отработаешь!
Алина даже не обернулась. Она уже открывала магнитным ключом дверь подъезда. Писк домофона прозвучал как стартовый сигнал.
Игорь рванул за ней. Он бежал тяжело, с хрипом, лицо его налилось кровью. Ярость мешалась с паникой. Он понимал, что если эта дверь сейчас закроется, его жизнь изменится необратимо.
— Открой! — взревел он, влетая в темный зев подъезда, но успел увидеть только захлопывающуюся створку лифта.
Он бросился на лестницу. Ступеньки мелькали перед глазами. Второй этаж. Всего лишь второй этаж, но для его прокуренных легких это был марафон. Он слышал, как лязгнул замок наверху. Один оборот. Второй. Щелчок ночной задвижки.
Игорь рухнул на дверь плечом, ударив кулаком в глазок.
— Открывай, сука! — заорал он, колотя в металлическое полотно обеими руками. — Это моя квартира! Ты не имеешь права! Я прописан здесь! Открывай, кому сказал!
За дверью было тихо. Ни звука шагов, ни дыхания. Эта тишина пугала его больше, чем крики. Она была плотной, окончательной.
— Алина! — голос Игоря сорвался на визг. — Не дури! Поговорили и хватит! Ну, погорячилась, ну, бывает! Я прощу! Слышишь? Я тебя прощу за мотоцикл, только открой! Мы кредит возьмем, восстановим! Алина!
Из-за двери наконец раздался голос. Он звучал так близко и так далеко одновременно, словно говорили с того света.
— Ты здесь больше не живешь, Игорь.
— В смысле не живу?! — он пнул дверь ногой, оставив грязный след на обивке. — Ты что, законов не знаешь? Это совместное имущество! Я сейчас МЧС вызову, они эту дверь срежут к чертям собачьим!
— Вызывай, — спокойно ответила Алина. — Вызывай МЧС, полицию, кого хочешь. Расскажешь им, как ты украл деньги у ребенка. Расскажешь всем соседям, которые сейчас стоят у глазков и слушают. Позорься до конца, «мужик». Но пока они приедут, я соберу твои вещи.
— Какие вещи? — Игорь прижался лбом к холодному металлу двери, тяжело дыша. Пот заливал глаза.
— Твои трусы, носки и удочки. Я выброшу их в окно. Прямо сейчас. Или ты уходишь по-хорошему в свой гараж, или я устраиваю тебе стриптиз-шоу на весь двор. Будешь собирать свои дырявые майки с деревьев.
Игорь замер. Он представил эту картину: его вещи, летящие с балкона на потеху всему двору. Его унижение, помноженное на разбитый мотоцикл. Он знал Алину двадцать лет. Она никогда не бросала слов на ветер. Если она сказала, что выбросит — значит, выбросит.
— Ты не посмеешь… — просипел он, но уверенности в голосе уже не было.
— Считаю до трех, — ответила Алина. — Один.
Игорь отшатнулся от двери. Он почувствовал себя загнанным зверем. У него не было ключей от гаража — они остались в кармане куртки, которая висела в прихожей. У него не было денег — карта пуста. У него был только разбитый мотоцикл во дворе и молоток в памяти.
— Два.
— Алина, подожди! — закричал он в замочную скважину. — Где я спать буду? У меня там диван старый, на нем крысы спят! Там холодно! Ты что, хочешь, чтобы я сдох?
— Ты же хотел почувствовать вкус жизни, Игорь? — её голос был пропитан ядом. — Хотел ветра, свободы, настоящих мужских испытаний? Вот тебе испытание. Выживай. Ты же сильный, ты же не слюнтяй с институтом. Справишься.
— Три.
Послышался звук открываемой балконной двери. Сквозняк свистнул в щелях.
— Стой! Не надо! — Игорь попятился к лестнице. — Я ухожу! Слышишь? Ухожу! Не выкидывай ничего!
Он постоял еще секунду, надеясь, что она одумается, что щелкнет замок. Но замок молчал. Дверь стояла перед ним, как могильная плита его прошлой жизни. Монолитная, неприступная, чужая.
Игорь сплюнул на коврик, вытер мокрый лоб рукавом и медленно, шаркая ногами, побрел вниз. Каждый шаг давался с трудом. Он вышел из подъезда в яркий, режущий глаза солнечный день.
Во дворе было пусто. Зрители разошлись, потеряв интерес к затихшему скандалу. Посреди асфальта, как памятник человеческой глупости, стоял искореженный байк. Рядом валялись пакеты с продуктами. Банка с горошком выкатилась и блестела на солнце.
Игорь подошел к мотоциклу. Сесть на него было невозможно — сиденье превратилось в лохмотья. Он пнул переднее колесо. Байк качнулся и с грохотом завалился на бок, окончательно признавая свое поражение.
Игорь сел на лавочку напротив. Он сунул руку в карман в поисках сигарет, но пачка была пуста — он смял её в приступе ярости еще полчаса назад.
Он поднял голову и посмотрел на свои окна на втором этаже. Шторы были плотно задернуты. Ни щелочки, ни движения. Крепость была закрыта. Он остался один, наедине со своей свободой, которая оказалась на вкус как машинное масло и дешевая пыль. Алина не шутила. Его новая жизнь началась прямо сейчас, и в этой жизни у него не было ничего, кроме права идти в гараж и спать на старых покрышках, вспоминая, как он собственноручно разрушил свой дом за триста тысяч рублей…
