— Ты снял все деньги с нашего накопительного счета, которые мы откладывали на первоначальный взнос по ипотеке, и проиграл их на ставках? Паша, мы жили впроголодь два года ради этой квартиры! А ты спустил нашу мечту в унитаз! — орала Елена, глядя на банковскую выписку, пока парень сидел на кухне, обхватив голову руками и бормотал, что верняк не зашел.
Её голос звучал не визгливо, а с какой-то металлической скрежещущей нотой, словно кто-то водил гвоздем по стеклу. Телефон в её руке не дрожал. Она держала его крепко, так, что побелели костяшки пальцев, будто это был не гаджет, а единственный камень, которым она могла защититься от наступающего безумия. Экран светился холодным голубым светом, высвечивая уродливую правду: «Баланс: 0 рублей 00 копеек». А ниже, красным списком, шли списания. Десять тысяч. Пятьдесят тысяч. Снова десять. Сто. Транзакции шли одна за одной, как пулеметная очередь, расстрелявшая два года их жизни.
Павел не поднимал глаз. Он сидел за кухонным столом, покрытым дешевой клеенкой с рисунком подсолнухов, которые давно стерлись от постоянного трения локтями. Перед ним стояла кружка с остывшим чаем, на поверхности которого уже образовалась темная, неприятная пленка. Он сгорбился так сильно, что позвонки выпирали сквозь тонкую домашнюю футболку.
— Лен, ну не ори ты так, соседи услышат, — наконец выдавил он, глядя куда-то в угол, где отклеился плинтус. — Я же объясняю. Это была система. Математическая модель. Там коэффициент был три и восемь. Это должно было сработать. Просто в конце матча судья добавил пять минут… Это форс-мажор.
— Форс-мажор? — Елена подошла к столу вплотную. Она чувствовала не ярость, а тупую, ноющую пустоту в желудке. — Форс-мажор, Паша, это когда цунами смывает дом. А то, что ты сделал — это выстрел мне в спину. Ты помнишь, как мы копили эти деньги? Ты помнишь прошлую зиму?
Она обвела рукой кухню. Взгляд зацепился за старый холодильник, который гудел, как трактор, и требовал разморозки каждую неделю. За шкафчики, дверцы которых не закрывались плотно.
— Я ходила в осенних ботинках в минус двадцать, потому что мы решили отложить лишние пять тысяч, — чеканила она каждое слово. — Ты помнишь, как я лечила зуб в бесплатной поликлинике без нормальной анестезии, потому что «надо потерпеть ради квартиры»? Мы жрали пустые макароны и курицу по акции, у которой срок годности истекал в день покупки. Мы два года не были в отпуске, даже на речку не ездили, чтобы бензин не тратить. И всё это… Всё это ушло на какой-то коэффициент три и восемь?
Павел дернул плечом, словно отгоняя назойливую муху. Его раздражал этот тон. Не крик, а именно этот бухгалтерский подсчет страданий.
— Ну чего ты начинаешь перечислять? Я тоже терпел. Я тоже в старой куртке ходил. Я хотел как лучше! — он наконец поднял на неё глаза. В них не было раскаяния, только мутная усталость и какое-то детское, глупое недоумение, почему его не жалеют. — Я хотел, чтобы мы не эту однушку в ипотеку брали на тридцать лет, а сразу двушку. И чтобы ремонт нормальный. Я хотел удвоить сумму, Лен! Представь: два с половиной миллиона превращаются в пять. За один вечер! Мы бы сразу въехали!
Елена смотрела на него и видела совершенно незнакомого человека. Этот мужчина с недельным небритым лицом и бегающим взглядом говорил о деньгах, как о фантиках. Для неё каждый рубль на том счету был пропитан её усталостью, её невыпитым кофе в кафе, её отказом от новой помады, её сверхурочными часами на работе, когда глаза слезились от монитора. А для него это были просто цифры на экране, фишки в игре.
— Ты хотел как лучше? — переспросила она тихо. — Ты даже не спросил меня. Ты взял общий доступ, зашел в приложение, пока я спала, и начал переводить. Во сколько это началось? В выписке первая транзакция в час ночи. Ты сидел здесь, на этой самой кухне, пил чай и методично сливал нашу жизнь букмекеру. Ты о чем думал в этот момент, Паша? О нас? Или о том, какой ты будешь крутой, когда выиграешь?
— Я думал о результате! — огрызнулся он, ударив ладонью по столу. Чай в кружке плеснул на клеенку. — Хватит делать из меня монстра. Я не пропил их, не на баб потратил. Я инвестировал в шанс! Да, не повезло. Да, «Реал» пропустил. Бывает! Но это не повод ставить крест на всем. Деньги — это наживное.
— Наживное… — повторила Елена, чувствуя, как внутри закипает холодная, злая энергия. — Два года, Паша. Семьсот тридцать дней ограничений. Ты называешь это «наживным»? Ты хоть понимаешь, что сейчас мы стоим не на нуле, а в глубокой яме? Нам за аренду этой халупы платить через три дня. А на карте, — она снова ткнула экраном телефона в его сторону, — ноль. Чем ты платить собрался, инвестор хренов?
Павел почесал затылок, и этот жест, такой привычный и домашний, сейчас вызвал у Елены приступ тошноты.
— Ну, займу у кого-нибудь. У Толика перехвачу. Или микрозайм возьму до зарплаты, — легкомысленно бросил он. — Что ты трагедию раздуваешь? Подумаешь, месяц перебьемся. Я с премии отдам.
— С какой премии? — Елена усмехнулась, и эта усмешка была страшнее крика. — Тебя лишили премии в прошлом месяце за опоздания. Ты думаешь, я не знаю? Ты врешь мне на каждом шагу. И про премию врал, и про то, что бросил курить, хотя от тебя несет табаком за версту. И про этот счет… Ты ведь не вчера начал, да?
Она пролистала историю операций вниз.
— Месяц назад — минус пять тысяч. Две недели назад — минус три. Ты «щупал почву», да? Проверял, замечу я или нет. Я не проверяла счет, потому что доверяла тебе. Я думала, мы команда. А ты крысятничал. По чуть-чуть, а потом решил сорвать куш.
Павел резко встал. Стул с противным скрежетом поехал по полу. Ему надоело оправдываться. Позиция виноватого жала ему в плечах, и он решил сменить тактику.
— Хватит меня отчитывать, как пацана! — рявкнул он, и лицо его пошло красными пятнами. — «Крысятничал», «воровал»… Это наши общие деньги! Я имею на них такое же право, как и ты! Я мужик, я принимаю финансовые решения. Да, рискнул. Кто не рискует, тот не пьет шампанского. А ты со своим куриным мышлением так и будешь всю жизнь копейки считать и акции в «Пятерочке» высматривать.
Елена смотрела на него, и в голове укладывался пазл. Перед ней стоял не просто безответственный дурак. Перед ней стоял человек, который презирал её за ту самую экономию, на которой он сам настаивал два года назад. Он презирал её труд. И, что самое страшное, он абсолютно не жалел о содеянном. Он жалел только о том, что ставка не сыграла.
Павел начал расхаживать по тесной кухне. Три шага от окна до холодильника, разворот, три шага обратно. Его движения были рваными, дерганными, словно внутри него работал неисправный механизм, который вот-вот заклинит. От него пахло кислым потом и дешевыми сигаретами, которые он курил тайком на балконе, думая, что запах выветрится.
— Ты смотришь на это как обыватель, — бросил он, не останавливаясь. В его голосе появились менторские нотки, которые пугали Елену больше, чем его крик. — Ты видишь «потратил». А я вижу «инвестировал в вероятность». Я три месяца следил за второй лигой Японии. У них там статистика железная. Я высчитал коридор. Понимаешь? Коридор!
Он резко остановился перед ней и начал чертить пальцем в воздухе какие-то невидимые графики. Его глаза лихорадочно блестели. Это был не блеск слез или раскаяния, а сухой, фанатичный огонь человека, который увидел мираж и принял его за оазис.
— Смотри, — он тыкал пальцем в пространство перед её носом. — Первая ставка не заходит — это статистическая погрешность. Я удваиваю. Вторая не заходит — это аномалия. Я снова удваиваю. На третьем шаге вероятность выигрыша — девяносто восемь процентов. Девяносто восемь, Лена! Это вернее, чем вклад в твоем сраном Сбербанке под пять процентов годовых, которые инфляция сжирает быстрее, чем ты успеваешь договор подписать.
Елена слушала этот бред и чувствовала, как пол уходит из-под ног. Он говорил о деньгах, на которые они могли купить стены, крышу, безопасность, будущее. А он превратил их в «коридоры» и «вероятности».
— Паша, ты проиграл два миллиона, — произнесла она сухо, стараясь пробиться сквозь его броню безумия. — Какая Япония? Какая статистика? Ты просто отдал наши деньги дяде, который владеет сайтом. Ты понимаешь, что никакой системы не существует? Это лохотрон.
— Заткнись! — он взмахнул руками так резко, что Елена невольно отшатнулась. — Не смей называть мою стратегию лохотроном! Ты просто не хочешь вникать. Тебе проще сидеть в своем болоте и ныть. Вот поэтому у меня и не зашло! Из-за тебя!
Он ткнул в неё пальцем, и этот жест был полон обвинения.
— Из-за меня? — она даже растерялась от такой наглости.
— Да, из-за тебя! — Павел снова начал мерить шагами кухню, распаляя себя все больше. — Ты вечно ходишь с кислой рожей. «Ой, нам не хватает денег», «ой, сапоги порвались», «ой, гречка подорожала». Ты создаешь вокруг меня негативное поле! Я сажусь анализировать матч, а у меня над ухом твое ментальное нытье висит. Ты сглазила мою удачу своим недоверием!
Он схватил со стола пачку сигарет, вытряхнул одну, но тут же смял её в кулаке и швырнул в раковину.
— Я чувствовал, что надо ставить на тотал меньше, — продолжал он, уже разговаривая сам с собой, но так, чтобы она слышала. — Чувствовал! Но потом вспомнил твой взгляд, когда ты на цены в магазине смотришь. Этот взгляд затравленной собаки. И меня переклинило. Я решил рискнуть по-крупному, чтобы раз и навсегда избавить нас от этой нищеты. Чтобы ты заткнулась наконец и улыбнулась. А ты… Ты даже сейчас стоишь и душишь меня своим скепсисом.
Елена смотрела на мужа и видела, как он виртуозно переворачивает реальность. Ещё пять минут назад он был жалким неудачником, проигравшим всё. А теперь, в его искаженном мире, виноватой становилась она. Виновата тем, что экономила. Виновата тем, что не верила в чудеса. Виновата тем, что была слишком приземленной для его «гениальных» планов.
— То есть, я правильно понимаю, — медленно проговорила она. — Я виновата в том, что ты вор?
— Я не вор! — взвизгнул Павел. — Я муж! Я глава семьи! Я пытался заработать! Если бы выиграл, ты бы сейчас прыгала до потолка и шампанское пила, и не спрашивала бы, откуда деньги. Ты бы сразу забыла про свою мораль. Лицемерка!
Он подошел к окну и уперся лбом в стекло. Его плечи подрагивали.
— Ты просто не понимаешь масштаба, — пробубнил он в стекло. — Я почти отбил половину в перерыве. Там был лайв. Надо было просто дожать. Просто еще немного ресурса.
Он резко развернулся к ней. Выражение его лица изменилось. Злоба ушла, уступив место какому-то липкому, заискивающему азарту. Он подошел к ней вплотную, нарушая личное пространство, и схватил за руки. Его ладони были влажными и горячими.
— Ленка, послушай, — зашептал он скороговоркой, глядя ей прямо в глаза безумным, расширенным взглядом. — Я знаю, где ошибся. Я понял алгоритм. Сейчас в Лиге Чемпионов идет серия. Я посмотрел расклады. Если сейчас зайти с нормальной суммой, я все верну. Клянусь тебе, все верну и еще сверху принесу. Мы купим тебе шубу. Купим машину. Ты только не психуй сейчас.
Елена попыталась вырвать руки, но он держал крепко, до боли сжимая её запястья.
— Отпусти, — сказала она.
— Подожди, ты не слышишь! — он тряхнул её руки. — Мне нужно отыграться. Нельзя уходить в минус. Это закон рынка. Если уходишь в минус — ты лох. Надо фиксировать прибыль. У тебя есть кредитка? Та, которую тебе на работе предлагали? С лимитом в триста тысяч?
Елена замерла. Внутри неё что-то оборвалось. Последняя тонкая ниточка, связывающая её с этим человеком, лопнула с сухим звоном. Она смотрела на него и не узнавала. Это был не Паша, с которым они ели мороженое в парке. Не Паша, который носил её на руках. Это был наркоман, которому нужна доза. И ради этой дозы он был готов продать не только их прошлое, но и её будущее.
— Ты хочешь, чтобы я взяла кредит? — переспросила она безжизненным голосом.
— Да не кредит! — поморщился он, словно она сказала глупость. — Просто оборотные средства. На пару дней. Я подниму банк, выведу деньги, закрою карту в грейс-период, и мы ничего не потеряем. Процентов ноль! Лен, ну включи голову. Это же элементарно. Дай мне шанс все исправить. Ты же жена мне или кто? Поддержи мужа в трудной ситуации!
Он улыбался. Улыбался той самой кривой, заискивающей улыбкой, от которой веяло безумием. Он действительно верил в то, что говорил. Он не видел пропасти. Он видел только возможность отыграться. И Елена поняла, что дна в этой яме нет.
Елена резко вырвала руки. Это движение потребовало усилий, словно она отдирала себя от липкой паутины. Она отступила к кухонной столешнице, чувствуя спиной холодный край раковины. Между ними образовалось полметра пустоты, но воздух в кухне стал таким плотным и тяжелым, что казалось, его можно резать ножом.
— Триста тысяч? — переспросила она. Голос её был тихим, лишенным эмоций, будто у робота, у которого села батарейка. — Ты хочешь загнать меня в долги, чтобы отыграть то, что уже не вернуть? Паша, ты себя слышишь? Ты предлагаешь лечить гангрену, отрезая здоровые куски плоти.
— Какая гангрена? О чем ты вообще? — Павел всплеснул руками, его лицо перекосило от раздражения. Ему казалось, что он разговаривает со стеной. — Я тебе предлагаю бизнес-план! Это плечо, финансовый рычаг! Все богатые люди живут в кредит, Лена! Они берут чужие деньги, прокручивают их и получают прибыль. А ты вцепилась в свою зарплатную карту, как бабка в пенсионное удостоверение.
Он снова начал наступать на неё, загоняя в угол. Его уверенность в собственной правоте была пугающей. В этот момент он не видел перед собой любимую женщину. Он видел препятствие. Банкомат, который сломался и не выдает купюры.
— У меня верняк на вечер, — продолжил он, понизив голос до хриплого шепота, в котором звучала угроза. — Если я сейчас не поставлю, мы потеряем всё окончательно. Ты понимаешь это? Если я не отыграюсь, то эти два года действительно прошли зря. А если ты дашь мне карту, к утру у нас снова будет два миллиона. Ну? Что ты теряешь?
— Я теряю остатки самоуважения, — ответила Елена, глядя ему прямо в переносицу. — И я не дам тебе ни копейки. Ни кредитку, ни наличные, ни золото, которое подарила бабушка. Ничего. Источник закрыт, Паша.
Лицо Павла изменилось. Маска обиженного гения сползла, обнажив хищный оскал загнанного зверя. Он ударил кулаком по стене, прямо над её головой. Штукатурка посыпалась ей на плечо мелкой белой перхотью.
— Ах, так? — прошипел он. — То есть ты хочешь, чтобы я остался неудачником? Тебе нравится видеть меня на дне? Да ты просто завидуешь! Ты боишься, что я поднимусь и стану независимым, и тогда ты не сможешь мной помыкать. В этом дело, да? Ты хочешь держать меня на коротком поводке своей жалкой зарплаты!
Он начал метаться по кухне, хватая предметы и тут же швыряя их обратно. Солонка полетела на стол, рассыпав соль. Полотенце упало на пол.
— Я найду деньги! — орал он, брызгая слюной. — Слышишь? Я без тебя справлюсь! Я пойду в микрозаймы. Наберу во всех конторах по тридцать тысяч. Да, там проценты бешеные, но мне плевать! Я отыграюсь и швырну тебе эти деньги в лицо! Но тогда не проси у меня ни шубу, ни моря. Сама будешь на свои копейки жить!
Елена слушала его и чувствовала, как внутри умирает страх. На смену ему приходила ледяная ясность. Она вдруг поняла, что этот человек готов сжечь их дом, лишь бы согреться на пять минут. Он говорил о микрозаймах с такой легкостью, словно речь шла о покупке хлеба. Он был готов подписать любые кабальные договоры, повесить на их адрес коллекторов, угрозы, звонки по ночам — и всё это ради призрачного шанса увидеть на экране смартфона слово «Выигрыш».
— Ты понимаешь, что микрозаймы придут ко мне? — спросила она. — Мы в браке. Мы прописаны здесь. Они вынесут всё из этой квартиры. Они будут звонить мне на работу. Ты хочешь уничтожить и мою карьеру тоже?
— А ты не доводи! — рявкнул Павел. — Дай карту, и никаких микрозаймов не будет. Видишь? Это ты меня толкаешь в яму. Это твой выбор, Лена! Ты своими руками создаешь проблемы, а потом строишь из себя жертву. Спасительница хренова!
Он подошел к ней вплотную, нависая всей своей массой.
— Знаешь, кто ты? — выплюнул он ей в лицо. — Ты предательница. В ЗАГСе говорили: «в горе и в радости». Вот оно, горе. А ты что делаешь? Сливаешься? Крысы бегут с корабля, Лена. Вот ты кто. Крыса.
Елена молчала. Слова больше не имели смысла. Любые аргументы разбивались о бетонную стену его зависимости. Он был болен, но эта болезнь была заразной, и она грозила убить её социальную жизнь. Она смотрела на него и видела не мужа, а паразита, который уже высосал все соки и теперь требовал добавки, угрожая уничтожить носителя.
В её голове, где еще полчаса назад царил хаос и паника, вдруг щелкнул невидимый тумблер. Эмоции отключились. Остался только холодный расчет. Инстинкт самосохранения, который спал годами под одеялом любви и доверия, проснулся и забил тревогу. «Беги или умри», — сказал инстинкт. Но бежать было некуда. Значит, нужно было избавляться от угрозы.
— Мне нужно подумать, — сказала она тихо. Это была ложь, но ей нужно было выиграть время и пространство.
Павел воспринял это как знак слабости. Его глаза загорелись торжеством. Он решил, что дожал её, что сломал её сопротивление.
— Вот и правильно, — он сразу сбавил тон, голос стал масляным, покровительственным. — Подумай, Ленусь. Включи голову. Мы же одна семья. Я сейчас пойду покурю, успокоюсь, а ты пока найди карту. И не дури. Всё будет нормально. Я всё разрулю.
Он подмигнул ей — этот жест выглядел чудовищно в данных обстоятельствах — схватил пачку сигарет со стола и направился к балконной двери.
— Только давай быстрее, — бросил он через плечо. — Матч через сорок минут начинается. Надо успеть завести деньги на счет.
Дверь балкона хлопнула. Сквозь стекло Елена видела, как он чиркнул зажигалкой, жадно затянулся и начал нервно вышагивать по узкому пространству лоджии, глядя в экран телефона. Он уже был там, в игре. Он уже тратил те деньги, которых у него не было.
Елена осталась на кухне одна. Тишина давила на уши, но это была благословенная тишина. Она посмотрела на рассыпанную соль на столе, на грязную кружку, на пустой холодильник. Её взгляд упал на часы. Сорок минут. У неё было сорок минут, пока он ждет начала своего воображаемого триумфа.
Она медленно выдохнула, чувствуя, как сердце замедляет бег, входя в ритм решительных действий. Больше не было «мы». Был только он — враг, сидящий на балконе, и она — женщина, которая должна выжить. Она развернулась и пошла в коридор, где в кладовке лежали большие, плотные черные мешки для строительного мусора, оставшиеся после ремонта у родителей. Настало время генеральной уборки.
Елена рванула рулон черных мешков для строительного мусора. Плотный полиэтилен поддался с резким, визжащим звуком, похожим на вскрытие нарыва. Она не пошла на кухню допивать чай и не села на диван, чтобы оплакивать свою горькую судьбу. Времени на рефлексию не было. Таймер тикал: пока Павел на балконе выкуривает свою нервозность, ей нужно было вырезать эту опухоль из своей жизни.
Она ворвалась в спальню и распахнула дверцы шкафа-купе. Оттуда пахнуло его дезодорантом — резким, сладковатым запахом, который раньше казался ей приятным, а теперь вызывал рвотный позыв. Елена развернула первый мешок, встряхнула его, наполняя воздухом, и принялась за работу.
— Первый пошел, — прошептала она сама себе, сгребая с полки стопку его футболок.
Она не складывала вещи. Она не проверяла карманы. Она просто сгребала всё подряд — джинсы, домашние шорты, свитера, которые сама же дарила ему на прошлый Новый год — и трамбовала их в черное нутро пакета. Вещи сопротивлялись, цеплялись рукавами за края, но Елена действовала с механической безжалостностью пресса для утилизации отходов. Пластиковые плечики хрустели и ломались, когда она срывала с них рубашки, но она даже не замедлялась, бросая обломки пластика туда же, в общую кучу.
В один мешок полетело зимнее пальто вперемешку с грязным бельем из корзины в ванной. В другой отправилась его обувь: кроссовки, зимние ботинки, домашние тапки с дурацкими мордами собак. Она не искала пары. Левый ботинок мог оказаться на дне первого мешка, а правый — торчать из горловины второго. Это больше не имело значения. Это были не вещи мужа. Это был мусор, который занимал место в её квартире.
На столе лежал его ноутбук. Игровая мышь светилась ядовито-зеленым светом, подмигивая ей. Рядом валялись наушники. Елена на секунду замерла. Это были дорогие вещи. «Инструменты инвестора», как он их называл.
— Инвестируй в это, — зло выдохнула она и смахнула технику со стола прямо в полупустой мешок с носками и трусами. Ноутбук гулко ударился о зарядное устройство, но ей было плевать, треснул экран или нет.
Четыре огромных, распираемых изнутри бесформенных тюка стояли посреди комнаты через пять минут. Елена затянула завязки на горловинах, затянула туго, до белых пальцев, словно перекрывала кислород всему прошлому. Тяжело дыша, она потащила их в коридор. Пластик шуршал по ламинату, как погребальный саван. Она вытолкала мешки за пределы квартиры, на грязный кафель лестничной клетки, прямо к мусоропроводу, но не стала спускать их вниз — они бы просто не пролезли. Она оставила их кучей, похожей на баррикаду.
Вернувшись в квартиру, она встала у входной двери. Сердце колотилось где-то в горле, но руки больше не дрожали. Она услышала, как скрипнула балконная дверь. Шаги. Шлепанье босых ног по полу.
— Лен, ну ты чего там затихла? — голос Павла звучал уже бодрее. Видимо, никотин и фантазии о будущем выигрыше сделали свое дело. — Нашла карту? Давай резче, там коэффициент падает!
Павел зашел в коридор, потирая руки. На его лице играла предвкушающая улыбка, которая мгновенно сползла, превратившись в гримасу ужаса, когда он увидел распахнутую настежь входную дверь и Елену, стоящую в позе вышибалы ночного клуба. За её спиной, в подъезде, чернела гора его барахла.
— Это что? — спросил он, глупо моргая. — Ты уборку затеяла? Зачем вещи вынесла?
— Это не уборка. Это дезинфекция, — ледяным тоном ответила Елена. — Твои вещи в коридоре. Там всё. Одежда, обувь, твой драгоценный ноутбук. Забирай и проваливай.
Павел замер, не в силах переварить информацию. Его мозг, заточенный под коэффициенты и ставки, отказывался принимать этот новый расклад.
— Ты чокнулась? — наконец выдавил он, делая шаг к ней. — Какой проваливай? Матч через десять минут! Мне нужно зайти в аккаунт! Верни ноут, дура!
Он попытался протиснуться мимо неё в комнату, но Елена толкнула его в грудь обеими руками. Толкнула со всей силы, на которую была способна, вложив в этот толчок всю боль последних двух часов. Павел, не ожидавший отпора, пошатнулся и отступил назад, на лестничную площадку, едва не споткнувшись о собственные мешки.
— Ты не понял, — четко проговорила она, глядя на него сверху вниз, так как порог квартиры был выше уровня пола в подъезде. — Квартиры у тебя больше нет. Жены у тебя нет. Денег у тебя нет. У тебя есть только твоя «система» и эти пакеты.
— Ты не имеешь права! — заорал Павел, его лицо налилось кровью. — Это и мой дом! Я здесь прописан! Я сейчас полицию вызову! Ты не можешь меня выгнать, истеричка!
Елена усмехнулась. Это была страшная усмешка, лишенная всякого тепла.
— Вызывай, — спокойно кивнула она. — Давай, звони. Только учти, что я уже написала заявление о краже денег с моего счета. Электронное обращение уже ушло. Статья 158 УК РФ, Паша. Кража в крупном размере. Как думаешь, кому они поверят? Жене, у которой пропали накопления, или безработному лудоману, который спустил два миллиона за ночь?
Это был блеф. Она ничего не успела написать, но Павел этого не знал. Он знал только то, что действительно украл эти деньги. Страх, липкий и холодный, мгновенно погасил его агрессию. Он замер, глядя на неё с открытым ртом.
— Ты… Ты тварь, — прошипел он, и в его глазах появились слезы бессильной злобы. — Ты меня подставила! Я хотел отыграться ради нас! А ты… Ты меня ментам сдать хочешь?
— Я хочу, чтобы ты исчез, — отрезала Елена. — У тебя есть минута, чтобы забрать свой мусор и убраться, пока я не вызвала наряд, чтобы дополнить заявление показаниями. Ключи. Сюда.
Она протянула ладонь. Павел судорожно пошарил в кармане шорт, достал связку ключей и швырнул их в неё. Металл больно ударил её по ключице и со звоном упал на пол.
— Подавись своей квартирой! — крикнул он, хватая первый попавшийся мешок. Он выглядел жалко: в домашней футболке, босиком, стоящий посреди грязного подъезда в обнимку с мусорным пакетом. — Я поднимусь! Слышишь? Я миллионы заработаю! А ты так и сгниешь здесь, считая копейки! Ты еще приползешь ко мне, будешь умолять, чтобы я вернулся! Но я не посмотрю на тебя!
— Прощай, инвестор, — сказала Елена.
Она сделала шаг назад и с силой захлопнула тяжелую металлическую дверь. Грохот эхом разлетелся по этажам, ставя жирную, окончательную точку. Щелкнул замок, проворачиваясь на два оборота. Потом задвижка ночного сторожа.
Елена прижалась лбом к холодной стали двери. С той стороны слышались глухие удары, маты, шуршание пакетов и удаляющиеся шаги босых ног по бетону. Потом хлопнула дверь лифта, и наступила тишина.
Она сползла по двери на пол, сидя в пустом коридоре. На полу валялись ключи, которые он швырнул. Она подняла их, сжала в кулаке до боли. В квартире было тихо. Пусто. Но впервые за два года в этой пустоте можно было дышать. Никаких слез не было. Было только четкое осознание, что завтра ей придется начинать жизнь с нуля, с пустым счетом, но зато без гири на ногах, которая тянула её на дно. Она встала, перешагнула через ключи и пошла на кухню, чтобы наконец выкинуть ту проклятую кружку с остывшим чаем…
