— Лёх, ты на эту стену смотришь, как будто она у тебя последнюю котлету украла, — Вован отхлебнул пива прямо из горла, смачно крякнув. — Что, мешает?
Алексей провёл ладонью по старым бумажным обоям, на которых ещё виднелся выцветший узор в виде нелепых одуванчиков — наследство от предыдущих хозяев. Он действительно ненавидел эту стену. Она отсекала крошечную шестиметровую кухню от просторной, но всегда какой-то тёмной комнаты, превращая квартиру в набор тесных пеналов.
— Мешает, Вов. Дышать мешает. Тут Марина вечно крутится, я мимо прохожу — обязательно локтем задену. А в комнате темно, как в склепе. Свет от окна сюда вообще не попадает. Вот думаю, может, арку пропилить?
Вован рассмеялся так, что пиво в его бутылке пошло пузырями.
— Арку! Лёха, ты в каком веке живёшь? Арки — это девяностые, евроремонт для бедных. Сейчас лофт делают! Пространство, воздух! Сноси её к чертям собачьим, полностью! Поставишь сюда барную стойку, два стула высоких. Будете с Маринкой кофе пить по утрам, как в кино. Сразу европейский стандарт, понимаешь?
Он широким жестом очертил в воздухе контуры воображаемой стойки, и Алексей почти увидел её. Гладкая, блестящая, с подвесными светильниками. Да, это было совсем другое дело. Это был уровень.
— Снести… — задумчиво протянул Алексей. — А это можно? Она не несущая, думаешь?
— Да какая несущая, ты посмотри на неё! — Вован пренебрежительно стукнул по стене костяшками пальцев. Звук получился глухим и жалким. — Картонка! Пережиток совка. В современных домах вообще свободных планировок не боятся. Ты же мужик с руками, перфоратор есть. За день управишься. Представляешь, Маринка с работы приходит, а у неё вместо двух каморок — студия! Она же обалдеет от такого сюрприза. Сразу видно — хозяин в доме, не боится смелых решений.
Слова «хозяин в доме» и «смелые решения» подействовали на Алексея как заклинание. В последнее время он чувствовал себя скорее придатком к ипотеке, чем хозяином. А тут — такой шанс. Проявить себя, сделать что-то по-настоящему мужское, кардинальное. И Марину порадовать. Она ведь и сама жаловалась на тесноту.
— А давай! — решительно сказал Алексей, и его глаза загорелись диким, первобытным азартом. — А давай, чёрт возьми! Пока она на работе, как раз успею.
Через час, выпроводив Вована, Алексей уже стоял посреди кухни в старых трениках и с тяжёлым, брутальным перфоратором в руках. Этот инструмент он купил для мелких работ, повесить полку или карниз, но сейчас чувствовал, что этот зверь был создан для чего-то большего. Он ощущал себя скульптором, которому предстояло отсечь всё лишнее, чтобы явить миру шедевр. Он приставил длинное зубило к стене, примерно на уровне плеча, зажмурился и нажал на курок.
Инструмент взревел, как раненый зверь, и в стену ударил оглушительный визг металла, крошащего штукатурку. Комнату мгновенно наполнило облако едкой белой пыли. Стена вздрогнула, но устояла. Алексей отступил на шаг, прокашлялся и ухмыльнулся. Это было даже лучше, чем он думал. Это была битва. И он был в ней воином.
Следующие несколько часов он ничего не видел и не слышал, кроме своей цели. Он крушил, ломал, отрывал куски старой стены, обнажая её дряхлые внутренности — деревянную дранку, перепутанные провода, слежавшуюся за десятилетия стекловату. Пот заливал ему глаза, пыль скрипела на зубах, но он не останавливался. Азарт полностью поглотил его. Каждый отвалившийся кусок бетона был маленькой победой, приближающей его к мечте о светлой и просторной квартире.
Наконец, остался последний, нижний ряд кирпичей. Алексей, тяжело дыша, снёс и его. Он выпрямился и оглядел поле боя. Сквозь зияющий проём в комнату хлынул дневной свет, и пространство действительно преобразилось. Оно стало огромным, наполненным воздухом. Он сделал это. Он победил.
И в этот самый момент триумфа по дому прошла лёгкая, едва уловимая вибрация. Она прошла не по полу, а будто сквозь саму основу дома, заставив едва слышно звякнуть посуду в шкафу. Алексей нахмурился на секунду, но тут же отмахнулся от странного ощущения. Старый дом, усадка, наверное. Он слишком устал, чтобы думать о мелочах. Главное — сюрприз удался.
Алексей стоял посреди сотворённого им хаоса и чувствовал себя богом. Ну, или как минимум, модным дизайнером из телевизора. Пыль медленно оседала, и сквозь её клубы в комнату пробивались косые столпы вечернего солнца, освещая горы битого кирпича и куски штукатурки. Воздух! Вот оно, то самое слово, которое говорил Вован. Пространство наполнилось не только светом, но и ощущением свободы. Теперь это была не убогая «двушка» в панельном доме, а почти что пентхаус. Он уже представлял лицо Марины. Сначала шок, потом непонимание, а затем — восторг и восхищение. Она обнимет его и скажет, какой он молодец, какой решительный. Настоящий мужчина, который не боится менять мир вокруг себя.
Он удовлетворённо выдохнул, провёл рукой по взмокшим волосам, оставляя на них белую борозду, и сделал шаг назад, чтобы лучше оценить масштаб проделанной работы. Именно в этот момент сверху раздался тихий, но отчётливый скрип. Не такой, как бывает в старых домах, когда кто-то ходит. Это был сухой, протяжный треск, словно ломалась пересушенная ветка. Алексей замер и поднял голову. Прямо по центру потолка, там, где раньше была стена, пролегла тончайшая, едва заметная тёмная линия. Она тянулась от одного угла к другому, похожая на царапину от грифельного карандаша.
— Штукатурка, — пробормотал он сам себе, пытаясь придать голосу уверенности. — Старая, конечно. От вибрации потрескалась. Потом замажу, делов-то.
Он хотел отвернуться, заставить себя не смотреть, но взгляд снова и снова возвращался к этой зловещей ниточке. Ему показалось, или она стала чуточку длиннее? Нет, бред. Просто игра света и тени в облаках пыли. Он должен убрать этот мусор до прихода Марины, чтобы эффект был чистым, не смазанным видом разрухи. Он уже наклонился за пустым мешком, как вдруг в дверь ударили. Не постучали, а именно ударили — громко, требовательно, несколько раз подряд, будто тараном.
Алексей вздрогнул. Кто это может быть? Он медленно пошёл к двери, на ходу вытирая руки о штаны. Стук повторился, ещё более яростный и нетерпеливый. Он дёрнул за ручку и распахнул дверь. На пороге стоял Николай Петрович, сосед сверху. Его обычно добродушное лицо было багровым, седые волосы растрепались, а сам он стоял в домашнем халате, наспех запахнутом поверх майки-алкоголички.
— Ты что здесь устроил, идиот?! — без всякого приветствия прорычал сосед, тыча пальцем Алексею в грудь. — У меня дом ходуном ходит! У жены сервант с хрусталём поехал, половина бокалов вдребезги! У нас по полу трещины пошли, ты понимаешь это, деятель?!
— Николай Петрович, успокойсятесь, вы чего? — Алексей попытался выставить перед собой руки в примирительном жесте, но сосед был неумолим. — Я тут ремонт косметический делаю, ну, стенку… перегородку убираю. Немного пошумел, извините.
— Перегородку?! — взревел Николай Петрович так, что на лестничной клетке, кажется, задрожали стёкла. — У меня плита перекрытия просела, умник! Мне строители десять лет назад говорили, что эта стена у вас весь пролёт держит! Ты что наделал, горе-архитектор?! Я сейчас аварийку вызываю! И жилищную инспекцию! Тебя выселят отсюда к чёртовой матери, пока ты дом не сложил, как карточный!
Он не стал дожидаться ответа, развернулся и, продолжая изрыгать проклятия, зашагал вверх по лестнице. Алексей захлопнул дверь. Сердце колотилось где-то в горле. «Плита просела… держит пролёт…» — эхом отдавалось в голове. Бред какой-то. Старый паникёр. Какая несущая стена в панельке? Он медленно развернулся и посмотрел на своё творение. Светлое, просторное помещение теперь казалось зловещей ловушкой. А трещина на потолке… Она больше не была похожа на царапину. Она стала отчётливой, жирной и, кажется, начала потихоньку осыпаться мелкой белой крошкой.
Марина поднималась по лестнице, чувствуя приятную усталость после долгого рабочего дня. В сумочке лежала коробочка с её любимыми миндальными пирожными — маленькая награда за удачно сданный проект. Она предвкушала, как заварит ароматный чай, они с Алексеем сядут на кухне, и она будет рассказывать ему о своём суматошном дне. Эти тихие вечера были её гаванью, её островком спокойствия в шумном мире. Но уже на своей площадке она поняла, что гавань сегодня накрыло штормом.
Дверь квартиры Николая Петровича была распахнута, на площадке стоял он сам, его жена Тамара с мокрым полотенцем на лбу и двое мужчин в синих спецовках с надписью «Аварийная служба». Они о чём-то громко и сердито спорили. Воздух был густым и пах сырой известью и тревогой.
— Я вам русским языком объясняю, пошла деформация плиты! — гремел бас одного из мужчин в форме, указывая куда-то в сторону квартиры Марины. — Тут не просто трещина, тут прогиб! Нужно срочно ставить подпорки, пока всё перекрытие не сложилось!
Сердце Марины сделало болезненный кульбит и замерло. Она протиснулась мимо спорящих, не обращая внимания на их удивлённые взгляды. Дверь в её собственную квартиру была приоткрыта. Она толкнула её и шагнула внутрь. И попала в эпицентр персонального апокалипсиса.
Комнату и прихожую окутывало плотное облако белой пыли, которое медленно кружилось в лучах заходящего солнца, превращая всё вокруг в призрачный, нереальный пейзаж. Дышать было почти невозможно. Под ногами хрустели осколки бетона и штукатурки. А там, где должна была быть стена, отделяющая кухню от комнаты, зияла огромная, рваная дыра, похожая на рану в теле дома. Посреди этого разгрома, как памятник человеческой глупости, стоял её муж. Весь покрытый слоем серой пыли, с безумным и растерянным блеском в глазах, он всё ещё сжимал в руках огромный перфоратор, словно скипетр поверженного короля.
— Мариш, ты только не пугайся… — начал он, но голос его потонул в собственном жалком звучании. — Я сюрприз хотел… Тут теперь столько света… Мне Вован посовтовал лофт сделать… Воздуха, чтобы больше было… Я думал…
Марина его не слушала. Её взгляд скользнул по горам строительного мусора, по изуродованным обоям, а потом, ведомый каким-то внутренним ужасом, поднялся вверх. Трещина на потолке. Она была уже не ниточкой. Это был уродливый, расползающийся шрам, с краёв которого непрерывно сыпалась мелкая белая крошка, как песок в часах, отсчитывающих последние минуты их жизни в этой квартире. И в этот момент все звуки слились для неё в одну точку: грохот перфоратора, который она, видимо, слышала весь день, но не осознавала; яростные крики соседа; холодные, безжалостные слова инженера про «деформацию» и «подпорки». Всё сложилось в одну оглушительную, невыносимую картину полного и окончательного краха.
Она медленно повернула голову к мужу. Спокойствие, охватившее её, было страшнее любого крика. Пирожные, тихий вечер, её маленькая уютная жизнь — всё это он только что перемолол в пыль своим проклятым перфоратором.
— Ты снёс несущую стену между кухней и комнатой, пока я была на работе, потому что твой друг сказал, что так будет больше воздуха и лофт? У нас по потолку пошла трещина, и соседи сверху уже вызвали жилищную инспекцию! Нас оштрафуют и выселят, а квартиру опечатают! Бери свой перфоратор и иди жить в коробку из-под холодильника, дизайнер недоделанный!
Визг Марины оборвался так же резко, как и начался, оставив после себя густую, тяжёлую пустоту, которую не могла заполнить даже витавшая в воздухе цементная пыль. Алексей стоял, оглушённый, раздавленный её словами, которые впились в него куда больнее, чем осколки бетона в кожу. Перфоратор в его руке вдруг стал невыносимо тяжёлым, будто впитал в себя всю катастрофу этого дня. Он беспомощно смотрел на неё, пытаясь нащупать слова, которые могли бы склеить этот расколовшийся мир, хоть как-то объяснить, оправдать.
— Марин, подожди… Это… это же современный стиль, — его голос звучал жалко и неубедительно даже для него самого. — Я читал на форумах… Вован говорил… Я хотел как лучше, сделать сюрприз, чтобы у нас было просторно…
Он сделал шаг к ней, протягивая руку, но она отступила, и её лицо исказилось. Это была не злость. Это было что-то хуже. Её ярость не угасла, она свернулась внутри, как раскалённая пружина, превратившись в холодную, звенящую сталь. В её глазах больше не было ни любви, ни обиды — только ледяное, абсолютное презрение. Она его больше не видела. Она видела проблему, которую нужно было устранить.
Не сказав больше ни слова, Марина развернулась. Её движения стали резкими, точными и до ужаса осмысленными. Она прошла к тому месту, где валялись рулоны с мешками для строительного мусора, которые Алексей предусмотрительно купил. Выбрала самый большой и плотный, с силой дёрнула, отрывая его от рулона. Чёрный полипропиленовый саван громко зашуршал в её руках.
Алексей замер, не понимая, что она собирается делать. Убирать мусор? Сейчас? Но Марина подошла не к горам кирпичей. Она подошла к нему. Молча вырвала из его ослабевших пальцев перфоратор и с глухим стуком бросила его на дно мешка. Инструмент-убийца, орудие преступления. Затем она наклонилась и схватила его рабочие ботинки, стоявшие у порога, — те самые, в которых он топтал остатки их квартиры. Они полетели в мешок следом.
— Марина, что ты делаешь? Прекрати! — он попытался схватить её за руку, но она увернулась с такой брезгливостью, будто он был покрыт чем-то липким.
Она не ответила. Её миссия продолжалась. Она вошла в комнату, подошла к телевизору и методично начала отключать провода его игровой приставки. Чёрная коробка, пожиравшая его вечера, отправилась в мешок. За ней последовал джойстик и стопка рыболовных журналов с его прикроватной тумбочки — его маленький мир, его увлечения, его личное пространство, которое теперь перестало существовать в этом доме. Она сгребала его вещи без разбора, но с какой-то жуткой логикой, выбрасывая всё, что составляло его, Алексея, в этом доме.
— Это тебе для начала интерьера, — бросила она ледяным тоном, захлопывая перед его носом дверь.
Он дёрнул ручку. Заперто. Он ударил по двери кулаком, один раз, второй. Но из-за двери не доносилось ни звука. Щелчок замка прозвучал в его голове громче, чем рёв перфоратора несколько часов назад. Он остался один на лестничной клетке, покрытый пылью, в носках. Рядом с ним стояли хмурые инженеры из аварийки, а сверху, с площадки, на него с нескрываемым злорадством смотрел Николай Петрович. Снаружи, на зелёном газоне под их окном, чернел уродливым комком выброшенный мешок — фундамент его новой жизни в стиле «лофт». Жизни в коробке из-под холодильника…
