— Не забудь убрать за своим котом, лоток уже полный, — бросил Олег, натягивая ботинки в коридоре.
Он даже не обернулся. Просто бросил эту фразу через плечо, как бросают сумку на заднее сиденье машины — небрежно, не задумываясь. За мгновение до этого он трепал Барсика за ухом, дразнил его шнурком от ботинка, и рыжий кот, урча как маленький трактор, тёрся о его джинсы. Олег любил эту часть — игривую, приятную, необременительную. Он любил, когда кот встречал его у двери, любил лениво чесать его за ухом, глядя в телевизор. Всё, что не требовало усилий.
Мария молча стояла в дверном проёме кухни, держа в руках остывшую кружку с кофе. Она смотрела на его широкую спину, на то, как он поправляет воротник рубашки, и чувствовала, как внутри что-то окончательно замерзает. Не трескается, не ломается, а именно замерзает, превращаясь в гладкий, холодный монолит. «Твой кот». Он говорил это каждый раз. С тех самых пор, как крошечный рыжий комок появился в их доме, Олег провёл эту черту. Игры, ласка, весёлые фото в соцсетях — это был «наш кот». Но как только дело доходило до лотка, корма или визита к ветеринару — он мгновенно становился «её котом».
— Хорошо, — тихо ответила она, когда входная дверь уже закрылась.
Она осталась одна. Квартира погрузилась в утреннюю тишину, нарушаемую лишь мерным мурлыканьем Барсика, который теперь переключил своё внимание на неё и обвивал её ноги пушистым хвостом. Мария медленно прошла на кухню и поставила кружку в раковину. Из коридора, из угла, где стоял кошачий туалет, уже тянулся тот самый, ни с чем не сравнимый резкий запах. Запах, который Олег научился мастерски игнорировать. Он мог пройти мимо десять раз, сморщив нос, но ему и в голову не приходило взять совок и убрать. Это была её работа. Её обязанность. Её проблема.
Она присела на корточки и погладила кота. Барсик доверчиво ткнулся мокрым носом в её ладонь. Он не был виноват. Он был просто животным, частью их семьи, которую они — оба — решили завести. Но в сознании Олега семья, видимо, делилась на тех, кто создаёт уют, и тех, кто убирает грязь. И он своё место в этой иерархии определил давно и бесповоротно.
Мария встала. Она не пошла к лотку. Вместо этого её шаги были направлены в спальню. Она подошла к большому встроенному шкафу и с едва заметным усилием сдвинула в сторону тяжёлую зеркальную дверь. Половина Олега. Идеально отглаженные рубашки висели на плечиках одна к одной, как солдаты в строю. На полках аккуратными стопками лежали джемперы и футболки. Её взгляд скользнул по ним и остановился на одной, висевшей особняком, на отдельной вешалке, завёрнутой в полупрозрачный чехол.
Это была его святыня. Его реликвия. Чёрная, уже слегка выцветшая от времени футболка с потрескавшимся логотипом какой-то полузабытой рок-группы, которую он слушал в юности. Он купил её на своём первом в жизни концерте, и с тех пор она стала для него чем-то вроде боевого знамени. Он не носил её почти никогда, лишь изредка доставал, чтобы показать друзьям или просто подержать в руках, вспоминая «настоящие времена». Он хранил её для «особых случаев», которые так никогда и не наступали. Она была символом его свободы, его бунтарского прошлого, его личности, которая, как он считал, не растворилась в быту.
Мария расстегнула молнию чехла. В нос ударил едва уловимый запах старой ткани и чего-то ещё — запах его воспоминаний. Она аккуратно сняла футболку с вешалки. Ткань была мягкой, изношенной, но всё ещё крепкой. Она держала её в руках, ощущая её вес. Никаких сомнений. Никакого гнева. Только холодная, ясная цель. В голове прозвучали его слова: «Это твой кот, ты и убирай». Что ж, сегодня она уберёт. Но не своими руками.
Мария стояла посреди спальни, держа в руках чёрную ткань. Это было не просто старое барахло. Это было хранилище его юности, его лучших дней, его самоуважения. Священный Грааль, извлечённый из ковчега. Она прошла с ним через всю квартиру, и её шаги по паркету были тихими и выверенными, как у жрицы, несущей жертвенное подношение к алтарю. Алтарь располагался в коридоре. Он источал резкий, аммиачный запах пренебрежения.
Сначала — сам лоток. Она не собиралась смешивать одно с другим. Её действия не были хаотичным выплеском злости. Это был урок, и он должен был быть преподнесён по всем правилам. Она надела резиновые перчатки. Взяла совок. С методичной, почти хирургической точностью она начала вычищать пластиковый ящик. Каждый комок, который она подцепляла и бросала в мусорный пакет, был материальным воплощением его «это не моё дело». Она работала молча, сосредоточенно. Её дыхание было ровным. Когда лоток был идеально чист и засыпан свежим, пахнущим лавандой наполнителем, она сняла перчатки. Основная работа была сделана. Теперь — символическая.
Футболка Олега лежала на стиральной машине, куда она положила её, чтобы не мешала. Она взяла её. Развернула. Потрескавшийся от времени принт с черепами и розами смотрел на неё с укором, будто немое божество, которое сейчас осквернят. Мария не отвела взгляд. Она подошла к лотку и опустилась на колени.
Пол вокруг был усеян мелкими серыми гранулами наполнителя, которые Барсик разнёс на лапах. Местами виднелись пыльные разводы. Это была та самая серая зона ответственности, которую Олег игнорировал с таким же упорством, как и сам лоток. Она сложила футболку в несколько раз. Затем, одним решительным движением, начала вытирать пол.
Мягкая, дорогая хлопковая ткань, которая знала только тепло его тела и бережное хранение в чехле, теперь собирала на себя пыль, кошачью шерсть и острые крупинки силикагеля. Она тёрла методично, не пропуская ни сантиметра. Вот рукав, которым она вычищает угол за лотком. Вот воротник, который впитывает в себя грязный след от ботинка. А вот и центр композиции — легендарный принт, символ его бунтарского духа, — которым она с нажимом проводит по самому грязному участку, втирая в потрескавшуюся краску всю ту мелочную бытовую грязь, от которой он так старательно отгораживался.
Она не чувствовала злорадства. Не было и тени улыбки на её лице. Она чувствовала лишь странное, ледяное удовлетворение, какое чувствует садовник, обрезая больное, отмершее растение. Это было необходимо. Неизбежно. Когда пол вокруг лотка засиял чистотой, она встала.
Она посмотрела на то, во что превратилась его реликвия. Футболка была влажной, грязной, с прилипшими к ней гранулами. От неё исходил смешанный запах — запах пыли, лёгкий аромат чистящего средства и, конечно, тот самый, едва уловимый, но безошибочно узнаваемый дух кошачьего туалета. Она не стала её стирать. Не стала прятать. Она просто прошла в ванную комнату и, открыв крышку плетёной корзины для белья, бросила её туда. Футболка упала сверху на полотенца и носки Олега, грязный, скомканный комок позора, терпеливо ожидающий своего часа. Ловушка была взведена. Оставалось только дождаться, когда зверь вернётся в своё логово.
Олег вернулся домой в приподнятом настроении. День удался, начальник похвалил отчёт, а впереди маячили два заслуженных выходных. Он вошёл в квартиру, насвистывая, и по привычке бросил ключи на тумбочку. Барсик тут же выскочил ему навстречу, задрав хвост трубой.
— А, вот ты где, хулиган, — Олег наклонился и почесал кота между ушами. — Весь день спал, наверное?
Он прошёл на кухню, где Мария заканчивала мыть посуду. Она работала молча, её движения были спокойными и размеренными. Олег открыл холодильник, достал бутылку пива и с наслаждением сделал первый глоток.
— Димка написал, — сказал он, прислонившись к дверному косяку. — Помнишь Димку, басиста нашего? Прислал фотку с того самого феста, где мы выступали. Говорит, нашёл в старом альбоме. Я ему сейчас отвечу, скину фотку себя в той самой футболке. Пусть обзавидуется, что я её сохранил.
Мария не обернулась. Она лишь поставила последнюю тарелку в сушилку и начала вытирать раковину. Её молчание было плотным, осязаемым, но Олег, возбуждённый воспоминаниями, не обратил на это внимания. Он направился в спальню, к своему святилищу.
Раздвинув дверь шкафа, он замер. На отдельной вешалке, там, где всегда висел его артефакт в защитном чехле, было пусто. Он нахмурился, отодвинул пару рубашек, будто футболка могла сама собой спрятаться за ними. Пусто. Лёгкое недоумение начало сменяться раздражением.
— Маш, а ты не видела мою чёрную футболку? С концерта? — крикнул он из комнаты.
— В корзине для грязного, — донёсся её спокойный, ровный голос из кухни.
Олег застыл на секунду, пытаясь переварить информацию. В корзине для грязного? Как она могла там оказаться? Он её не носил уже лет пять. Может, она решила её постирать? Зачем? Бред какой-то. Он прошёл в ванную. Плетёная корзина стояла в углу. Он откинул крышку и заглянул внутрь. Сверху, на его же носках и вчерашнем полотенце, лежал влажный, скомканный чёрный комок. Неверяще, он протянул руку и вытащил его.
Запах ударил в нос первым. Острый, едкий запах кошачьего туалета, смешанный с запахом сырой пыли. Он развернул футболку. Она была мокрой, тяжёлой. К легендарному принту с черепами и розами прилипли серые гранулы наполнителя. Ткань была в грязных разводах. Он поднёс её ближе к лицу, и его мозг наконец сложил два и два. Этот запах. Эти гранулы. Расположение лотка в коридоре. Её невозмутимый голос.
Кровь ударила ему в голову. Мир сузился до этой мокрой, вонючей тряпки в его руках. Он вылетел из ванной, держа футболку перед собой на вытянутых руках, как неопровержимую улику. Мария стояла в коридоре, глядя на него. В её глазах не было ни страха, ни сожаления. Только холодное, отстранённое ожидание.
— Ты совсем ненормальная?! Зачем ты помыла полы вокруг лотка для кота моей любимой футболкой? Ты хоть понимаешь, что таких футболок больше нет?!
Он тряс этой тряпкой в воздухе, и с неё на паркет посыпались серые крупинки. Ярость искала выход, требовала физического действия. Его взгляд метнулся по сторонам и упёрся в закрытую дверь ванной. Не раздумывая, он шагнул к ней и со всей силы всадил кулак в тонкую деревянную филёнку. Сухой треск дерева, пронзительный и громкий. Руку обожгло болью, в двери зияла рваная дыра с торчащими щепками.
Он отдёрнул руку, тяжело дыша. Из разбитых костяшек сочилась кровь. Он посмотрел на свою руку, потом на дыру в двери, а затем снова на Марию. Она даже не вздрогнула. Она спокойно перевела взгляд с его окровавленной руки на проломленную дверь и обратно на его лицо.
— Может, хоть так ты что-то поймёшь, — произнесла она ледяным тоном. — Ты не замечаешь грязь, Олег. Она для тебя невидима, её не существует. Ты готов перешагивать через неё неделями. Я просто сделала её видимой. На том, что ты точно не сможешь проигнорировать.
Боль в разбитых костяшках на мгновение отрезвила Олега. Он смотрел на свою окровавленную руку, на щепки, торчащие из пробитой двери, и ожидал от Марии любой реакции: крика, упрека, может быть, даже испуга. Но она просто стояла, и её спокойствие было страшнее любого скандала. Её слова — «Я просто сделала грязь видимой» — повисли в воздухе, как приговор. Он понял, что его вспышка ярости, его пробитая дверь, его боль — всё это не произвело на неё никакого эффекта. Он пробил стену, но не смог пробить её броню.
И тогда его ярость, не найдя выхода в ней, нашла новую цель. Самую очевидную. Источник всего.
— Это всё из-за него, — прошипел он, переводя бешеный взгляд на рыжего кота, который испуганно жался к ногам Марии. — Этого твоего блохастого ублюдка. Надо было его сразу утопить.
Он сделал резкий шаг в сторону кота. Он не знал, что именно собирается сделать — пнуть его, схватить и вышвырнуть в подъезд, — но это было единственное, что ему оставалось. Уничтожить причину своего унижения.
Мария отреагировала мгновенно. Она не закричала. Она не бросилась на него с кулаками. Она просто сделала один шаг вбок и присела, загораживая кота своим телом. Она подняла на Олега взгляд — прямой, твёрдый, без тени сомнения. Этот взгляд говорил громче любых слов: «Только попробуй». Это была последняя черта, которую он не имел права пересекать. Испорченная футболка была вещью. Пробитая дверь — тоже. Но это было живое существо, и здесь компромиссов быть не могло.
Олег замер. Он смотрел на неё, прикрывающую собой кота, и в этот момент до него дошло. Он проиграл. Окончательно и бесповоротно. Его мир, где он был хозяином, где его слово было законом, а его удобство — приоритетом, рассыпался в прах. Перед ним сидела чужая женщина, которая выбрала вонючего кота вместо него. Так это выглядело в его голове.
— Я понял, — медленно, с расстановкой произнёс он. Злоба уступила место ледяной, презрительной обиде. — Я всё понял. Тебе этот кот дороже меня. Что ж, живи с ним. Живите тут вдвоём в своей грязи.
Он развернулся и быстро пошёл в спальню. Открыл шкаф и начал выдёргивать с вешалок рубашки и джинсы, комкая их и бросая на кровать. Он действовал быстро, по-деловому, будто выполнял неприятную, но необходимую работу. Он вытащил с полки спортивную сумку и стал запихивать в неё вещи. Затем вернулся в ванную. Его взгляд упал на испорченную футболку, всё ещё лежавшую на полу, куда он её уронил. Он брезгливо поморщился. Нашёл на полке полиэтиленовый пакет, двумя пальцами, словно подбирая дохлую крысу, взял футболку, засунул её в пакет и туго завязал. Этот узел он бросил в сумку поверх чистых вещей.
— Уезжаю к родителям, — бросил он, проходя мимо Марии, которая так и осталась сидеть на полу в коридоре, поглаживая кота. — Там меня хотя бы не заставляют в дерьме копаться. Там меня ценят.
Он обулся, подхватил сумку, в последний раз окинул взглядом квартиру: пробитую дверь, женщину на полу с котом, и на его лице отразилось только отвращение. Он открыл входную дверь и вышел, не обернувшись. Замок щёлкнул с оглушительной финальной точкой.
Мария осталась сидеть в тишине. Она смотрела на рваную дыру в двери ванной. На капли его крови на паркете. Барсик вылез из-за её спины и громко, благодарно замурчал, тычась головой ей в подбородок. Она подняла его на руки, прижала к себе, ощущая его тёплое, вибрирующее тельце. Она обвела взглядом квартиру. В ней только что произошёл ураган, оставивший после себя разрушения. Но впервые за многие месяцы, а может, и годы, она почувствовала, как её лёгкие наполняются чистым, свежим воздухом. Впервые она ощутила покой. От этого маленького пушистого комка проблем и беспорядка было в десятки раз меньше, чем от человека, который только что покинул её жизнь. И это было самое настоящее, простое счастье…
