Марина переступила порог квартиры и замерла. Домашний воздух после больничной стерильности показался густым, как кисель. Игорь стоял в прихожей, не двигаясь с места, словно не решаясь подойти.
— Ну вот… мы и дома, — сказала Марина, неловко улыбаясь и покачивая конверт с дочкой.
Игорь кивнул, взял сумку из её руки и прошёл на кухню. Марина сглотнула ком в горле. Не так она представляла этот момент.
— Хочешь взять её? — спросила она, входя следом.
— Потом, — отрезал он, не поднимая глаз. — Ты, наверное, устала. Ложись. Чай будешь?
Его голос звучал как у чужого человека — вежливо и отстранённо. Марина посмотрела на мужа пристальнее. За три дня, что они не виделись, он будто постарел — или это просто тени от настольной лампы так легли на лицо?
— Игорь, что-то случилось?
— Ничего. Просто устал.
Малышка заворочалась в конверте. Игорь бросил на неё быстрый взгляд и отвернулся к окну.
— Маме звонил? — спросила Марина, присаживаясь на краешек стула.
— Да. Она… передавала поздравления, — он запнулся и добавил: — У неё сегодня давление.
— Понятно, — прошептала Марина, чувствуя, как внутри всё сжимается от неясной тревоги.
Они поужинали в тишине. Игорь включил телевизор и смотрел новости, пока она кормила дочь. Когда Марина укладывала малышку, он так и не зашёл в детскую.
«Может, просто устал, — думала она, лёжа в темноте и прислушиваясь к его шагам в соседней комнате. — Мужчины ведь по-другому переживают появление ребёнка… Завтра всё наладится».
Пустота
Разбудил её плач дочки. Марина открыла глаза и потянулась к кроватке. На часах было восемь утра. Странно, что Игорь не разбудил её, обычно он уходил на работу в семь и всегда заглядывал попрощаться.
Убаюкав малышку, Марина вышла на кухню. Тишина в квартире казалась оглушительной.
— Игорь?
Никто не ответил. На столе белел сложенный вчетверо листок. Марина развернула его, чувствуя, как холодеет всё внутри.
«Уехал к маме. Мне надо подумать».
Всего пять слов. Ни «люблю», ни «вернусь». Даже имени не подписал.
Марина бросилась в спальню. Распахнула шкаф — половина полок пустовала. Исчезла его любимая куртка с вешалки в прихожей. На тумбочке не было часов, которые он всегда снимал на ночь.
Дрожащими пальцами Марина набрала его номер. Длинные гудки, затем механический голос: «Абонент временно недоступен».
Она опустилась на стул, сжимая в руке записку. Попыталась вспомнить вчерашний вечер — было ли что-то, чего она не заметила? О чём он думал, смотря в одну точку за ужином?
Малышка снова заплакала, и Марина, вздрогнув, поспешила в комнату. Прижала дочку к груди, покачивая и шепча: «Всё хорошо, маленькая, папа просто… он вернётся…»
Она пыталась дозвониться весь день. К вечеру телефон Игоря уже не подавал признаков жизни — выключен.
На следующее утро в дверь позвонили. Почтальон протянул конверт.
«Уведомление о расторжении договора аренды жилого помещения. Вам необходимо освободить квартиру в течение 14 дней».
Марина перечитала строчки трижды, прежде чем поняла их смысл. Они снимали эту квартиру четыре года, но договор всегда оформлял Игорь. И она никогда не задумывалась, с кем именно.
Имя владельца в уведомлении звучало до боли знакомо: Галина Семёновна Воронина.
Горькая правда
— Значит, вы утверждаете, что не знали о том, что квартира принадлежит вашей свекрови? — юрист за массивным столом смотрел на Марину поверх очков.
Она покачала головой, прижимая к себе спящую дочку.
— Мы въехали сразу после свадьбы. Игорь сказал, что договор аренды плюс право выкупа… Я видела, как он каждый месяц переводил деньги. Думала… — голос Марины дрогнул. — Думала, мы копим на свою квартиру, а эту снимаем.
Юрист пролистал документы.
— Договор заключен между Ворониной Галиной Семеновной и Ворониным Игорем Степановичем. Вы не указаны как сторона договора. Более того, — он вытащил один лист, — здесь чётко прописано, что собственник вправе расторгнуть договор в одностороннем порядке.
— Но я его жена! У нас ребёнок! Неужели нельзя что-то сделать?
Юрист снял очки, устало потёр переносицу.
— Формально, Марина Александровна, эта квартира всегда была собственностью вашей свекрови. Вы не приобрели никаких прав на неё за время проживания. К сожалению, если она требует освободить помещение…
— Четыре года, — прошептала Марина. — Мы прожили там четыре года. Я выбирала шторы, краску для стен… — Она сдержала рвущиеся слёзы. — Я думала, это наш дом.
— Вы можете подать на алименты, — юрист протянул ей визитку. — И на раздел совместно нажитого имущества. Но с жильём… боюсь, перспектив мало.
Марина вышла из кабинета, чувствуя, как подкашиваются ноги. На улице моросил мелкий дождь. Она машинально накрыла дочку краем куртки, хотя та спала в слинге, прижатая к материнской груди.
Впервые в жизни Марина почувствовала себя абсолютно беспомощной. Всего неделю назад у неё был муж, дом, будущее. Теперь у неё только крохотная дочка и четырнадцать дней на то, чтобы исчезнуть из квартиры, которую она считала своей.
У чужого порога
Дверь открылась не сразу. Марина стояла на площадке, прижимая к груди спящую Машеньку, и чувствовала, как за дверью кто-то притаился, рассматривая её в глазок.
Наконец замок щёлкнул. Галина Семёновна стояла на пороге — прямая, как струна, в домашнем халате, но с уложенными волосами и полным макияжем.
— Зачем пришла? — спросила она вместо приветствия.
— Мне нужно поговорить с Игорем.
Свекровь поджала губы.
— Его нет.
— Галина Семёновна, — Марина сделала глубокий вдох, — я получила уведомление о выселении. Мне некуда идти с ребёнком. Дайте мне хотя бы месяц, чтобы найти жильё…
— Не моя проблема, — отрезала женщина. — Я не обязана тебя содержать.
— Содержать? — Марина почувствовала, как к горлу подкатывает ком. — Четыре года мы платили за квартиру. Игорь говорил, что это наше жильё!
Свекровь усмехнулась.
— И ты, конечно, ему поверила. Странно, что такая умная девочка не додумалась проверить документы.
В этот момент малышка проснулась и захныкала. Марина попыталась её успокоить, но дочка разразилась громким плачем.
— Видишь, даже собственная дочь тебя не слушается, — бросила Галина Семёновна, морщась от детского крика. — Квартира моя. Я тебя не звала. Собирайся.
— А Игорь знает, что вы меня выселяете?
Что-то в лице свекрови дрогнуло.
— Игорь мой сын. Он всегда делает то, что я считаю правильным.
Марина почувствовала, как внутри поднимается бессильная ярость.
— А вы считаете правильным выбросить на улицу его жену и дочь?
Галина Семёновна поджала губы.
— На твоём месте я бы поехала к своей мамочке. У тебя ведь есть мать? Вот пусть и заботится, — она взялась за ручку двери. — У тебя всё?
Дверь захлопнулась прямо перед носом Марины, оставив её одну на лестничной клетке с плачущим ребёнком на руках.
В родных стенах
Старая детская кровать скрипнула под весом Марины. Машенька уже спала в самодельной люльке — корзине для белья, которую мама выстелила пелёнками. Марина разглядывала потолок своей комнаты. Те же трещинки, что и пятнадцать лет назад. Тот же плакат с котятами, выцветший по краям. Засохший букетик полевых цветов, который она собрала перед выпускным.
Всё как прежде — и всё по-другому.
За стенкой мама тихо звякала посудой. Она не задала ни одного вопроса, когда Марина появилась на пороге с ребёнком и двумя сумками. Просто обняла, забрала внучку и сказала: «Твоя комната ждёт тебя».
Марина повернулась набок, и слёзы, наконец, хлынули — беззвучные, горячие. Она уткнулась в подушку, чтобы мама не услышала. Первый раз за эти безумные дни она позволила себе по-настоящему заплакать.
Ещё месяц назад у неё была налаженная жизнь — муж, квартира, планы. Она представляла, как будет показывать дочке их семейные фотографии, водить в парк, где они гуляли с Игорем, рассказывать истории о том, как познакомились…
А теперь она лежит в своей детской кровати, слушая скрип половиц в маленькой квартирке на окраине города. Мама на пенсии, денег едва хватает на жизнь. Как она будет растить здесь ребёнка? Чем платить за жильё, когда закончатся декретные?
Дверь тихонько приоткрылась. Мама присела на краешек кровати, положила тёплую ладонь на плечо Марины.
— Поплачь, доченька, — сказала она тихо. — Легче станет.
— Мам, мне так стыдно. Я всё испортила.
— Ничего ты не испортила, — мамина рука гладила её по волосам, как в детстве. — Жизнь бывает разной. Сегодня — плохо, завтра — лучше.
— Куда мне идти с ребёнком? Что делать?
— А никуда не надо идти. Дом у тебя есть, — просто ответила мама. — Маленький, конечно, но наш. А дальше — разберёмся, — она помолчала. — Ты сильная, Маришка. Всегда была сильнее, чем думала.
Чужая судьба как зеркало
В кафе было малолюдно — буднее утро, разгар рабочего дня. Марина нервно поглядывала на часы, периодически проверяя, не проснулась ли Машенька в коляске. Встреча казалась глупой затеей, но что ей было терять?
Светлана появилась ровно в назначенное время — стройная женщина лет тридцати пяти, в строгом костюме, с короткой стрижкой. Не раздумывая, она направилась к Марининому столику.
— Вы — Марина? Я — Света, — она протянула руку для рукопожатия. — Племянник Галины Семёновны был моим мужем. Недолго, правда.
Принесли кофе. Светлана отпила и заговорила без предисловий:
— Когда Ольга мне позвонила и рассказала о вашей ситуации, я сразу узнала почерк Галины. Один в один моя история. Только у меня детей не было, и выбросили меня ещё быстрее.
— И что вы сделали? — тихо спросила Марина.
— Сначала — рыдала, конечно, — пожала плечами Светлана. — Потом злилась. А потом нашла хорошего адвоката, — она достала из сумочки визитку. — Вот, держите. Анатолий Викторович. Специализируется на семейных делах. Недёшево, но он того стоит.
Марина посмотрела на карточку.
— У меня нет денег на хорошего адвоката.
— У него есть рассрочка. И потом… — Светлана наклонилась ближе, — он ненавидит таких, как Галина. Поверьте, он возьмётся.
— Но что я могу сделать? Квартира действительно принадлежит свекрови…
— Слушайте, — Светлана подвинула к ней блокнот. — Вот моя история. И история Кати, первой жены Андрея. И Вали — бывшей невестки средней сестры Галины. Видите схему? Сначала идёт свадьба, потом жёны въезжают в якобы «семейное» жильё, которое на самом деле принадлежит родственникам. Обычно — маме. Потом, когда приходит время, их выставляют за дверь.
Марина пробежала глазами записи.
— Но зачем?
— Власть, — просто ответила Светлана. — И деньги, конечно. В вашем случае — и квартиры, и мужья остаются в семье. Ничего не уходит на сторону.
Машенька завозилась в коляске. Марина склонилась над ней, поправляя одеяльце.
— Знаете, — вдруг тихо сказала Светлана, глядя на ребёнка, — вы не первая. Но вы можете быть последней, кто им даст отпор.
Что-то в её тоне заставило Марину поднять глаза.
— Почему вы мне помогаете?
— Потому что четыре года назад, когда я оказалась на вашем месте, мне никто не помог, — Светлана допила кофе. — Звоните Анатолию. Скажете, что от меня.
Маленькие шаги
— Распишитесь здесь и здесь, — Анатолий Викторович подвинул к Марине документы. — Это заявление на алименты. Учитывая возраст ребёнка, суд должен рассмотреть его в ускоренном порядке.
Марина поставила подпись трясущейся рукой.
— Не переживайте так, — мягко сказал адвокат, забирая бумаги. — Алименты — это несложно. А вот с жильём придётся повоевать.
— Но вы же сами сказали, что квартира принадлежит свекрови…
— Формально — да. Но есть нюансы. Вы вели совместное хозяйство на протяжении четырёх лет?
— Да.
— Вы вкладывали деньги в ремонт, обстановку?
— Конечно! Мы с Игорем всё делали вместе. Я дизайн изучала, обои подбирала, мебель…
— Отлично, — он записал что-то в блокнот. — Есть чеки, подтверждения оплаты?
Марина задумалась.
— Мы обычно расплачивались с карты Игоря.
— А квитанции об оплате квартиры?
— Он всегда сам платил… Я только видела, что он переводит деньги каждый месяц.
Адвокат нахмурился.
— Ладно, всё равно запросим выписки. У вас есть совместные фотографии в квартире? Праздники, семейные события? Может, записи в соцсетях: «наш новый диван», «наша гостиная»?
— Конечно! — глаза Марины загорелись. — У меня все праздники в инстаграме! И ремонт я снимала, и как мы мебель собирали!
— Замечательно, — Анатолий Викторович улыбнулся. — Это уже что-то. Теперь нам нужны свидетели, которые подтвердят, что вы воспринимали эту квартиру как свой общий с мужем дом.
Марина начала перечислять:
— Наши друзья, соседи, моя мама… Коллеги приходили на новоселье…
— Вот и славно, — адвокат закрыл блокнот. — У нас есть шанс доказать, что это совместно нажитое имущество, даже если формально оно записано на свекровь. Но нужно будет доказать, что вы не знали о её правах на квартиру.
Машенька, спавшая в переноске на полу, вдруг проснулась и захныкала. Марина наклонилась, достала бутылочку.
— А пока суд да дело, — сказал адвокат, наблюдая, как она кормит дочь, — мы подадим ходатайство о невозможности выселения вас с ребёнком до решения вопроса об алиментах и разделе имущества. По крайней мере, выиграем время.
Выйдя из офиса, Марина впервые за долгие дни почувствовала проблеск надежды. Она больше не была беспомощной жертвой — у неё появился план.
Неожиданная просьба
Поздний звонок заставил Марину вздрогнуть.
— Да, — сухо ответила она, увидев на экране имя Игоря.
— Мама в больнице. Инсульт, — его голос был каким-то надтреснутым.
Марина промолчала. Даже не знала, что должна чувствовать.
— Она про внучку спрашивала.
— И что я должна сделать? — не сдержалась Марина.
— Приезжай. На полчаса. Машу привези.
Она почти отказала, но что-то остановило.
В палате пахло лекарствами и увядающими цветами. Галина Семёновна лежала бледная, без косметики — совсем другой человек.
— Вот, привела внучку познакомиться с бабушкой, — сказала Марина.
Машенька смешно заморгала, разглядывая незнакомую женщину, и неожиданно потянула к ней ручки.
— Дай подержать, — попросила Галина Семёновна.
Марина помедлила, но положила дочку рядом со свекровью. Та дрожащими пальцами коснулась щёчки малышки.
— Глаза твои, — прошептала она. — Как ты в детстве…
И вдруг заплакала — беззвучно, одними глазами. Что-то жалкое было в этом плаче, что-то настоящее.
— Ты хорошая мать, — сказала она вдруг. — Прости меня, если сможешь.
Марина стояла, оглушённая этими словами, не зная, что ответить.
То, чего не ждали
Нотариус был сухонький, с седыми висками. Марина сидела напротив, теребя ремешок сумки. Зачем Игорь настоял на её присутствии? Что ей делать на оглашении завещания?
Галина Семёновна не справилась — второй удар оказался смертельным.
— Приступим, — нотариус надел очки. — Последняя воля Ворониной Галины Семёновны, заверенная за три дня до её кончины.
Игорь сидел, опустив голову. Осунувшийся, чужой.
Марина не вслушивалась в казённые фразы. Счета, дача, машина — всё Игорю, как и должно быть.
— «Принадлежащую мне квартиру по адресу…» — нотариус назвал знакомый адрес, — «завещаю внучке, Ворониной Марии Игоревне».
Марина вскинула голову:
— Что, простите?
Нотариус чуть улыбнулся:
— Квартира переходит вашей дочери. А вам, как законному представителю, права проживания и распоряжения. До её совершеннолетия.
— Но… почему?
— Мама передумала, — тихо сказал Игорь. — Вызвала нотариуса перед вторым ударом.
— Здесь есть приписка, — добавил нотариус. — «Ты заслуживаешь этой квартиры больше других. Так ты точно сохранишь её для внучки».
Своё место
— Мам, глянь! — Машка протянула кривоватого журавлика. — Сама сделала!
Марина оторвалась от перевода, который обещала сдать к вечеру:
— Красотища! Ставь к остальным.
За полгода на фрилансе она обзавелась клиентами. Лингвистическое образование наконец приносило деньги.
Звонок разрезал тишину квартиры. Марина открыла — на пороге Игорь с коробкой в руках.
— К Маше, — сказал он виновато. — Можно?
Дочка, услышав голос отца, вылетела из комнаты:
— Папа! Смотри, я журавликов научилась!
— Здорово! — подхватил он дочь на руки. — А это тебе. С днём рождения.
— Спасибо! Можно открыть?
— Иди на кухню, — кивнула Марина. — Кофе будешь? — спросила она у бывшего мужа.
Пока дочка распаковывала подарок, они сидели за столом. Странно, но ни злости, ни обиды. Только спокойная уверенность.
— Слушай, — заговорил он вдруг. — Может, попробуем снова? Маше нужен отец. И ты так здорово всё обустроила…
Она отпила кофе:
— У Маши есть отец. Ты можешь видеться с ней, когда захочешь. Но мы с тобой — это уже прошлое.
— Почему?
— Потому что я заслуживаю большего, чем быть запасным вариантом, — просто сказала она. — Теперь я это знаю.
В кухню влетела счастливая Машка с огромной плюшевой собакой:
— Спасибо, папочка! Она такая красивая!
Марина встала:
— Поиграй с папой, я закончу работу.
Проходя мимо зеркала, она ловит своё отражение. Во взгляде больше нет ни страха, ни отчаяния — только уверенность женщины, которая знает себе цену.
