Ключ в замке повернулся туго, с неприятным скрежетом, будто механизм проржавел за те две недели, что Татьяны не было дома. Или кто-то пытался открыть его неродным ключом. Татьяна Сергеевна, женщина пятидесяти восьми лет, преподаватель сольфеджио с тридцатилетним стажем и закаленной в боях с подростками нервной системой, нахмурилась. Интуиция, этот встроенный женский радар, который безошибочно определял наличие спиртного в дыхании мужа даже по телефону, сейчас выла сиреной.
Она толкнула дверь бедром, втаскивая в прихожую тяжеленный чемодан на колесиках. Колесики жалобно скрипнули, встречаясь с родным паркетом. Татьяна выдохнула, стерла испарину со лба и приготовилась вдохнуть запах дома — смесь её любимого кондиционера для белья, старых книг и едва уловимого аромата кофе.
Вместо этого в нос ударил густой, плотный дух жареного лука, несвежих носков и дешевого табака. Так пахло в тамбуре электрички «Петушки — Москва» в час пик, но никак не в её, Татьяниной, вылизанной до блеска «трешке» на Соколе.
— Коля! — позвала она, сбрасывая туфли, которые за двенадцать часов дороги превратились в орудия пытки испанской инквизиции. — Николай!
Тишина. Только из кухни доносилось странное шкварчание и чей-то приглушенный смех. Женский.
Татьяна Сергеевна медленно выпрямилась. Спина, ради которой она, собственно, и ездила в этот чертов санаторий под Кисловодском, предательски хрустнула. Она прошла по коридору, отмечая детали, от которых у любой нормальной хозяйки задергался бы глаз. На вешалке висела незнакомая куртка из кожзама ядовито-рыжего цвета, пахнущая псиной. На полу валялись стоптанные кроссовки, грязные, с комьями засохшей земли, которые оставили на её светло-бежевом коврике черные печати. А рядом сиротливо жались Колины домашние тапочки — те самые, ортопедические, которые она купила ему за четыре тысячи на прошлый день рождения. Один тапочек был перевернут подошвой вверх, словно капитулировал перед вторжением.
Татьяна вошла на кухню.
Картина, представшая перед ней, была достойна кисти передвижников, если бы те решили изобразить бытовой распад личности. За её столом — её дубовым столом, который они с Колей реставрировали три месяца! — сидела компания.
Сам Николай, её муж, сидел во главе стола в майке, которую Татьяна давно перевела в разряд «на дачу, грядки копать». Вид у него был помятый, виноватый и одновременно какой-то расхлябанный. Напротив него расположилась женщина необъятных размеров. На ней был халат Татьяны. Тот самый, махровый, персиковый, который она надевала только после ванны. Халат на незнакомке трещал по швам, распахиваясь на груди и демонстрируя застиранную ночнушку. Рядом с женщиной, уткнувшись носом в тарелку с чем-то жирным, сидел щуплый мужичок с бегающими глазками, а на подоконнике, болтая ногами, пристроился подросток лет пятнадцати с телефоном.
На плите чадила сковорода. В раковине высилась гора посуды, напоминающая Пизанскую башню, только из жирных тарелок.
— Танечка? — голос Николая дрогнул, дав петуха. Он подскочил, задел локтем бутылку с пивом, та покачнулась, но чудом не упала. — Ты уже вернулась? Так рано? Ты ж должна была через неделю приехать?
— Сюрприз, — ледяным тоном произнесла Татьяна Сергеевна. В её голосе зазвенели те самые металлические нотки, от которых студенты музыкального училища обычно теряли способность попадать в ноты. — У нас, Коля, в корпусе трубу прорвало. Горячей воды нет, отопления нет. Решила, что дома лучше. Ошиблась, видимо.
Она перевела взгляд на женщину в своем халате. Та перестала жевать, вытерла губы тыльной стороной ладони и уставилась на Татьяну с таким выражением, будто это Татьяна ворвалась к ней в спальню, а не наоборот.
— Ой, Колюнь, это кто? — прогудела женщина басом. — Жена твоя, что ль? Интеллигенция приехала?
— Зина, тихо, — шикнул на неё Коля и кинулся к жене, пытаясь обнять. От него пахло пивом и чесноком. Татьяна отстранилась, как от чумного.
— Знакомься, Таня, — затараторил он, потея на глазах. — Это Зинаида. Троюродная сестра моего зятя по первой линии… ну, ты помнишь, я рассказывал? Из Тамбова они. Проездом. У них там, понимаешь, история вышла… Квартирный вопрос, суды… В общем, попросились перекантоваться пару дней. А тут ты.
— Пару дней? — Татьяна подняла бровь. Она подошла к столу и посмотрела на содержимое тарелок. Макароны по-флотски. Причем фарш был явно не из магазина, а домашний. Тот самый, который она крутила перед отъездом и замораживала «на черный день», чтобы Коле было что поесть. — Судя по количеству пустых бутылок под столом, «пара дней» затянулась на неделю.
— Ну, неделю, да, — вклинился щуплый мужичок, ковыряя вилкой в зубах. — Мы ж не чужие люди, хозяйка. Родня всё-таки. Кровь — не водица.
— А вы, простите, кто? — Татьяна смотрела на него сверху вниз, хотя ростом была невелика.
— Я Валерка, муж Зинки. А это — он кивнул на подростка, — Сенька, сын наш. Геймер, блин. Ни «здрасьте», ни «до свидания», всё в телефоне сидит.
Сенька даже не поднял головы.
— Очень приятно, — сказала Татьяна Сергеевна тоном, который означал «чтоб вы провалились». — Коля, можно тебя на пару слов? В спальню.
В спальне царил хаос. Нет, не так. В спальне прошел Мамай, потом вернулся, позвал друзей и устроил дискотеку. На их супружеской кровати, застеленной её любимым бельем из египетского хлопка, лежали какие-то тюки, сумки, развернутые газеты. На туалетном столике, среди её кремов, стояла пепельница. Полная окурков.
Татьяна почувствовала, как в висках начинает стучать молоточек мигрени.
— Коля, — тихо сказала она. — Что. Здесь. Происходит?
Николай, обычно спокойный инженер-проектировщик, сейчас напоминал провинившегося школьника, которого застукали за курением в туалете.
— Тань, ну пойми, — зашептал он, прикрывая дверь. — Позвонили внезапно. «Мы на вокзале, деваться некуда, нас кинули с квартирой». Ну что я мог сделать? Выгнать? Они ж с ребенком.
— С ребенком? Этому ребенку бриться пора, — Татьяна кивнула на дверь. — Коля, ты в своем уме? Ты поселил в нашем доме, в нашей спальне посторонних людей, пока меня нет? Ты разрешил этой… женщине надеть мой халат? Ты позволил им курить в спальне?!
— Они только один раз! Я ругался! — оправдывался Коля. — Тань, ну не будь ты мегерой. Людям помочь надо. У них беда.
— Беда у них, Коля, в головах. А у нас беда в кошельке, — Татьяна подошла к комоду и дернула верхний ящик. Пусто. Конверт с надписью «На ремонт балкона» исчез.
Она медленно повернулась к мужу. Лицо её побелело.
— Где деньги, Коля? Там было сорок тысяч.
Николай покраснел так густо, что стал похож на переспелый помидор.
— Тань… ну… им надо было. На адвоката. Они ж судятся. Обещали отдать. Как только суд выиграют, сразу отдадут. С процентами!
— С процентами? — Татьяна рассмеялась. Смех вышел страшным, каркающим. — Ты отдал наши деньги, отложенные на остекление, каким-то проходимцам из Тамбова, которых ты видел второй раз в жизни?
— Они не проходимцы! Они родня! Зина мне в детстве, когда я к бабке ездил, велосипед давала кататься!
— Велосипед. За сорок тысяч рублей. Хорошая аренда, — Татьяна села на край кровати, сдвинув чужую сумку. — Значит так, Николай Анатольевич. Я устала. Я хочу есть, мыться и спать. В своей постели. В своем халате. У тебя час.
— На что час? — не понял муж.
— На то, чтобы этот табор ушел в небо. Или на вокзал. Мне всё равно.
— Тань, ты что? На ночь глядя? Куда они пойдут? У них денег нет!
— А у нас есть? — Татьяна резко встала. — Ты отдал им всё. На что мы жить будем до твоей зарплаты? Две недели, Коля! У меня в кошельке полторы тысячи осталось после санатория. Ты чем думал? Тем местом, на котором сидишь?
— Нельзя так с людьми, — упрямо набычился Николай. В нем проснулась та самая дурацкая мужская солидарность, когда стыдно перед другом (или троюродным братом свата), но не стыдно перед женой. — Я мужик в доме. Я принял решение. Они останутся, пока не найдут жилье.
— Ах, ты мужик… — протянула Татьяна. — Хорошо. Раз ты мужик и принял решение, то ты и будешь разгребать последствия.
Она вышла из спальни и вернулась на кухню. Гости притихли, чувствуя напряжение, но продолжали жевать. Зинаида уже накладывала себе добавки.
— Приятного аппетита, — громко сказала Татьяна. — Надеюсь, макароны не переварены? Николай обычно передерживает.
— Да ничего, сойдет под водочку, — отозвался Валерка, наливая в рюмку. — Ты, хозяйка, не серчай. Мы люди простые.
— Я вижу. Настолько простые, что хуже воровства, — Татьяна подошла к холодильнику. Открыла. Пустота зияла в нем, как черная дыра. Исчезла палка сырокопченой колбасы. Исчез сыр. Исчезли яйца. Исчезли даже банки с домашним лечо, которые она закатывала осенью.
— А где продукты? — спросила она, не оборачиваясь.
— Так съели, — простодушно ответила Зина. — Вас-то нет, мужиков кормить надо. Аппетит у них ого-го. Сенька вон растет, ему белок нужен.
— Белок, значит, — Татьяна захлопнула холодильник. — Хорошо. Слушайте внимательно, дорогие родственники. Я — женщина интеллигентная, скандалы с битьем посуды не люблю. Но я также женщина злопамятная и очень расчетливая.
Она взяла стул, развернула его спинкой вперед и села напротив компании, как следователь на допросе.
— Квартира эта принадлежит мне. Коля здесь только прописан. Это раз. Деньги, которые Коля вам «одолжил», были отложены на целевые нужды. Это два. Продукты, которые вы сожрали за неделю, стоили примерно тысяч десять по нынешним ценам. Это три.
— Ты чего деньги считаешь? — возмутилась Зина, роняя вилку. — Мы ж не чужие! Родственникам помогать надо! Жлобы московские! У вас тут зарплаты миллионные, а вы за кусок колбасы удавитесь!
— У меня зарплата в музыкальной школе — тридцать пять тысяч рублей, — чеканя каждое слово, произнесла Татьяна. — Плюс пенсия. И на этот «кусок колбасы» я работаю с восьми утра до восьми вечера, слушая, как бездарные дети терзают фортепиано. А вы, здоровые лбы, сидите на моей кухне, пьете водку и учите меня жизни?
— Тань, прекрати, — взмолился вошедший Николай. — Не позорь меня.
— Это ты меня опозорил, Коля. Перед самой собой, — Татьяна посмотрела на мужа с такой жалостью, что тот поежился. — В общем так. Я сейчас иду в ванную. Надеюсь, там еще осталась горячая вода, которую вы не вылили. А когда я выйду, мы обсудим план вашего… пребывания.
Она ушла в ванную, захватив чистое полотенце. В ванной было сыро, на полу валялись мокрые тряпки, зеркало было заляпано зубной пастой. Тюбик её дорогой пасты для чувствительных зубов был выдавлен досуха и брошен в раковину. Шампунь — профессиональный, за две тысячи флакон — тоже исчез. Вместо него на бортике стоял какой-то «Шамту» за сто рублей.
Татьяна посмотрела на себя в зеркало. Усталое лицо, темные круги под глазами, седые корни волос. «Санаторий пошел на пользу», — усмехнулась она своему отражению. — «Особенно возвращение».
Она включила воду. Поплакать не получилось — злость выжгла слезы. Она мылась быстро, брезгливо стараясь не касаться стен душевой кабины, которая еще неделю назад сияла чистотой.
Выйдя из ванной, она обнаружила, что ситуация на кухне изменилась. Гости шушукались, а Коля сидел, обхватив голову руками.
— Мы тут посовещались, — начала Зина, скрестив руки на груди (халат снова угрожающе затрещал). — И решили. Раз ты такая нервная, мы завтра съедем. Найдем квартиру посуточно. Но сегодня переночуем. Имей совесть.
— Отлично, — кивнула Татьяна. — Ночуйте. Но у меня есть условия.
— Какие еще условия? — буркнул Валерка.
— Финансовые. Раз уж мы перешли на рыночные отношения. Ночевка в хостеле в Москве стоит минимум восемьсот рублей с человека. Вас трое. Итого две четыреста. Плюс ужин, который вы съели. Плюс амортизация постельного белья и воды. Округлим до пяти тысяч.
— Ты сдурела? — вылупил глаза Валерка. — С родни деньги брать?
— С родни — нет. А с нахлебников — да. Но так как денег у вас, по легенде, нет, вы отработаете.
— Чего? — Зина аж привстала.
— Того. Ты, Зинаида, сейчас моешь посуду. Всю. И плиту. И пол на кухне и в коридоре. Чтобы блестело. Валера берет пылесос и чистит ковер в гостиной, который вы загадили. А Сенька… — Татьяна посмотрела на подростка, который продолжал играть. — Сенька выносит мусор. Там три пакета накопилось.
— Да пошла ты! — вызверилась Зина. — Колька, ты слышишь, что твоя баба несет? Мы гости!
Николай поднял голову. В его глазах читалась мука. Он был меж двух огней: привычкой быть «хорошим парнем» и страхом перед женой, которая в гневе была страшнее атомной войны.
— Тань… ну правда… зачем так? Я сам помою.
— Нет, Коля. Ты не помоешь. Ты сядешь и будешь писать расписку.
— Какую расписку?
— О том, что ты взял из семейного бюджета сорок тысяч рублей и обязуешься вернуть их в течение двух месяцев. Иначе я продаю твою лодку.
В кухне повисла звенящая тишина. Лодка ПВХ с мотором была главной любовью Николая, его гордостью и смыслом жизни. Он копил на неё три года.
— Ты не посмеешь, — прошептал он.
— Посмею. И спиннинги продам. На Авито. Уйдут за милую душу, — Татьяна говорила спокойно, обыденно, словно обсуждала погоду. — Я не шучу, Коля. Мне надоело. Надоело быть понимающей, экономной и удобной. Я хочу жить в чистой квартире и знать, что у меня есть деньги на черный день. А если ты хочешь заниматься благотворительностью — пожалуйста. Но не за мой счет.
Зинаида, поняв, что пахнет жареным и что «интеллигентка» оказалась зубастой стервой, сменила тактику.
— Да ладно вам ругаться-то! — заголосила она примирительно. — Дело житейское! Помоем мы посуду, не развалимся! Руки не отсохнут! Валерка, вставай, бери тряпку!
— Не буду я ничего мыть! — взвился Валерка. — Я мужик!
— Мужик деньги в дом приносит, а не чужую водку пьет, — парировала Татьяна. — Либо моешь, либо я вызываю полицию. Скажу, что посторонние в квартире, регистрации у вас нет. А участковый у нас строгий.
Валерка злобно зыркнул, но встал.
Следующий час прошел под аккомпанемент звона посуды и ворчания Зинаиды. Татьяна сидела в кресле в гостиной, демонстративно читая книгу (хотя буквы прыгали перед глазами), и следила за процессом. Она чувствовала себя надсмотрщиком на плантации, но жалости не было. Была только глухая, тупая усталость.
Когда кухня была убрана (плохо, с разводами, но всё же чище, чем было), а мусор вынесен, Татьяна постелила гостям в гостиной на диване. Выдала старое белье, которое готовила на тряпки.
— Спальню освободите сейчас же, — приказала она. — Я буду спать там. И чтобы ни звука до утра.
Гости улеглись, бурча проклятия. Николай, как побитая собака, пришел в спальню. Татьяна уже лежала, отвернувшись к стене.
— Тань… — позвал он тихо.
— Спи, Коля.
— Я правда отдам. С халтуры отдам.
— Спи.
— Ты меня совсем не уважаешь, да? — вдруг спросил он с горечью.
Татьяна помолчала. Потом повернулась к нему. В свете уличного фонаря её лицо казалось старым и изможденным.
— Уважаю, Коля. Я тебя люблю. Дура старая, но люблю. Но уважение — это не когда ты позволяешь садиться себе на шею. Уважение — это когда ты бережешь то, что мы строили вместе. Ты не их пожалел, Коля. Ты себя потешил. Какой ты добрый, щедрый барин. А то, что я завтра буду думать, чем платить за коммуналку, тебя не волновало. Вот это и обидно.
Коля засопел, ворочаясь.
— Они завтра уйдут, — пообещал он. — Я сам их провожу.
— Надеюсь.
Утро началось не с кофе. Утро началось с крика.
— Где мой телефон?! — орал Сенька, бегая по квартире. — Мамка, я телефон на зарядку ставил на кухне, его нет!
Татьяна вышла из спальни в халате (своем, который удалось отобрать у Зины и постирать в режиме «кипячение» ночью).
— Что за шум?
— Телефон пропал! Айфон! — визжала Зинаида. — Это вы сперли! Специально, чтоб с нас ущерб взыскать! Отдавайте!
— Больно нужен мне ваш телефон, — фыркнула Татьяна. — Ищите лучше.
Поиски длились полчаса. Перевернули всё. Телефона не было. Зинаида уже грозилась вызвать полицию (забыв про угрозу Татьяны), Валерка матерился.
И тут Татьяна заметила, что входная дверь приоткрыта.
— Коля, ты дверь закрывал вчера?
— Конечно, — удивился Коля. — На нижний замок.
— А сейчас открыто.
Все замолчали. Татьяна вышла на лестничную площадку. Там было пусто. Она вернулась, оглядела прихожую.
— А где куртка Валерки? Рыжая такая?
Валерка метнулся к вешалке. Куртки не было.
— И кроссовки мои! — взвыл Сенька.
— И сумка моя с документами! — ахнула Зинаида, хватаясь за сердце.
Постепенно пазл сложился. Ночью, пока все спали (или делали вид), кто-то вошел в квартиру? Нет, замок был не взломан.
— Коля, — Татьяна посмотрела на мужа очень внимательно. — Ключи. Где второй комплект ключей, который ты давал Зине?
— Вон, на тумбочке лежали… — Коля пошарил рукой по трюмо. Ключей не было.
— Они ушли гулять ночью? — предположила Татьяна. — Дверь открыта…
— Да мы спали как убитые! — кричала Зина. — Обокрали! Люди добрые, обокрали! В гостях у родственничков!
Татьяна прошла на кухню. Окно было распахнуто настежь. Первый этаж. Решетки они с Колей собирались поставить как раз с тех денег, что лежали в конверте.
— Через окно, — констатировала Татьяна. — Кто-то влез или вылез через окно.
И тут её взгляд упал на стол. Там лежал листок бумаги, вырванный из школьной тетради в клеточку. На нем корявым почерком было написано:
«Спасибо за гостеприимство. Не поминайте лихом. Долг платежом красен. Валерка, прости, но с такой женой как у тебя, лучше в тюрьме, чем в Тамбове. Уехал на вахту. Сенька, учись хорошо. Зина, прощай. Твой брат Толян».
— Какой Толян? — Татьяна подняла записку.
Зинаида выхватила листок, пробежала глазами и плюхнулась на табурет, который жалобно скрипнул. Лицо её стало багровым.
— Толька… Брат мой… Он же с нами приехал… Но он сказал, что у друга ночевать будет…
— Значит, не у друга, — сказала Татьяна. — Значит, он заходил в гости. Ночью. Ключи-то у вас были.
— Он забрал телефон… и деньги мои… — завыла Зинаида. — И паспорт! Как мы теперь домой поедем?!
В квартире воцарился хаос нового уровня. Зинаида рыдала, Сенька ныл про телефон, Валерка бегал по кругу, проклиная шурина.
Татьяна смотрела на этот бедлам и вдруг почувствовала странное спокойствие. Точка невозврата была пройдена. Хуже уже не будет. Дно пробито, и снизу постучали.
— Тихо! — гаркнула она так, что задрожали стекла в серванте.
Все замерли.
— Значит так. Полицию вызывать бесполезно, искать вашего Толяна — ищи ветра в поле. У меня есть предложение.
— Какое? — шмыгнула носом Зинаида.
— Я покупаю вам билеты на автобус до Тамбова. Прямо сейчас, онлайн. Самый дешевый рейс. Даю с собой пакет с продуктами — крупа, макароны, тушенка (найду в кладовке). И вы уезжаете. Сию минуту.
— А как же… без документов? — растерялся Валерка.
— Копию паспорта покажете, у вас же есть в телефоне фото? А справку об утере возьмете дома, в своем Тамбове. Мне всё равно. Главное — чтобы через час вашего духа здесь не было.
— Ты нас выгоняешь? Обокраденных? — снова начала заводиться Зина.
— Я вас спасаю. От голодной смерти на московских улицах. Потому что кормить я вас больше не буду ни дня. Выбор за вами: вокзал или улица.
Через сорок минут квартира была пуста. Татьяна закрыла дверь на все замки, накинула цепочку и прислонилась спиной к холодному металлу.
Тишина. Благословенная тишина.
Она прошла на кухню. Коля сидел за столом и смотрел на записку Толяна, как на скрижали завета.
— Ну что, меценат, — сказала Татьяна, ставя чайник. — Чай будешь?
Коля поднял на неё глаза. В них стояли слезы.
— Тань… прости меня. Дурак я. Старый дурак.
— Дурак, — согласилась она легко. — Но свой. Родной дурак.
— Я деньги верну. Правда. Я на подработку устроюсь. В охрану пойду.
— Пойдешь, — кивнула Татьяна. — Куда ты денешься. И балкон мы застеклим. И решетки поставим. А пока…
Она достала из шкафчика припрятанную банку хорошего кофе, который не нашли мародеры, потому что она спрятала её в коробку из-под стирального порошка. Насыпала в турку. Аромат поплыл по кухне, перебивая запах перегара и лука.
— А пока, Коля, мы будем жить на твою заначку.
Коля вздрогнул.
— Какую заначку?
— Ту самую, которую ты прячешь в бачке унитаза. В герметичном пакете. Думаешь, я не знаю? Я там мою каждую неделю.
Николай покраснел до корней волос.
— Там немного… Тысяч десять… На спиннинг копил…
— Вот и отлично. Десять тысяч — это нам на две недели как раз хватит. На гречку и курицу. Доставай.
Коля покорно поплелся в туалет. Слышно было, как звякнула крышка бачка.
Татьяна Сергеевна улыбнулась. Она налила себе кофе, взяла любимую чашку (целую, слава богу!) и подошла к окну. За окном шумела Москва, ехали машины, спешили люди. Жизнь продолжалась.
Она вернулась. Она дома. И черт с ними, с деньгами. Главное, что она снова хозяйка в своем королевстве. А Коля… ну что Коля. Воспитательный процесс — дело долгое, педагогическое. Тридцать лет воспитывала, еще тридцать повоспитывает. Куда он денется с подводной лодки? Тем более, если лодку эту она пригрозила продать.
Татьяна сделала глоток. Кофе был горький, горячий и безумно вкусный. Вкус победы.
Коля вернулся с мокрыми купюрами в руках.
— Вот… просушить надо.
— Клади на подоконник. И садись пить чай. Пустой. Сахар тоже кончился.
— Ничего, — бодро сказал Коля, чувствуя, что гроза миновала. — Нам полезно. Для здоровья.
— Именно, — кивнула Татьяна Сергеевна. — Для здоровья и для ума.
Она посмотрела на мужа и вдруг подмигнула ему.
— Зато скучно не было, а, Коль? Сюжет для сериала.
— Да ну их к лешему, такие сериалы, — махнул рукой Николай. — Лучше «Поле чудес» посмотрим…
Они наслаждались тишиной, веря, что ад закончился. Наивные. Спустя две недели дверь класса распахнулась, и бледная секретарша прошептала то, от чего у Татьяны похолодело внутри…
