— Ты что наделала?! — Дверь распахнулась с такой силой, что ударилась о стену, оставив на обоях свежую вмятину. Олег влетел в прихожую, и его лицо было перекошено гримасой, которую Даша никогда раньше не видела. Это была не злость, не обида — это была смесь ярости и брезгливости. Он сжимал в руке телефон так, будто хотел раздавить его в порошок. — Мать звонит, ревёт! Какой, к чёрту, кредит?! Какие «стартовые пакеты»?!
Даша, сидевшая в гостиной за ноутбуком в окружении стопок глянцевых каталогов и банок с разноцветными порошками, подскочила с места. Но на её лице не было ни страха, ни вины. Наоборот, оно озарилось широкой, неестественно восторженной улыбкой. Она бросилась к нему навстречу, её глаза горели фанатичным огнём, который он начал замечать всё чаще в последние месяцы, но никогда ещё он не был таким ярким и пугающим.
— Олежек, это прорыв! Я знала, я знала, что она всё поймёт! Твоя мама — умнейшая женщина! Она наконец-то увидела перспективу, она поняла, что это бизнес будущего! Это инвестиция в наше с ней счастье! Мы скоро будем на Мальдивах, милый! Я уже смотрела бунгало!
Она попыталась обнять его, прижаться к нему, разделить свою эйфорию, но он отшатнулся от неё, как от прокажённой. Её слова, её безумный оптимизм на фоне только что услышанных сдавленных рыданий матери в телефонной трубке, казались ему чем-то чудовищным, запредельным. Он смотрел на неё — на свою жену, с которой прожил семь лет — и не узнавал. Перед ним стояла чужая, одержимая женщина, говорящая заученными рекламными слоганами с какого-то дешёвого тренинга.
— Мальдивы? — переспросил он шёпотом, от которого по спине пробежал холодок. Он медленно прошёл в комнату, оглядывая хаос, в который превратилась их гостиная. Везде были эти проклятые банки, брошюры с отфотошопленными улыбками «лидеров», на стене, где раньше висела их свадебная фотография, теперь красовался флипчарт с нарисованными от руки графиками роста и кружочками, символизирующими привлечённых «партнёров». Их дом превратился в сектантский офис. — Ты заставила пенсионерку, мою мать, влезть в долги ради вот этого?! Ради этих банок с мелом?! Ты обобрала её!
Даша нахмурилась, её улыбка на мгновение дала трещину, но тут же вернулась на место, став ещё более натянутой и агрессивной. Это была маска уверенности, которую она, видимо, репетировала перед зеркалом.
— Я не обобрала её! Я дала ей шанс! Шанс вырваться из нищеты, в которой она сидит всю свою жизнь! Шанс стать финансово независимой, а не считать копейки до пенсии! Это ты ничего не понимаешь! Ты мыслишь категориями наёмного рабочего, ты боишься успеха, боишься больших денег! Твоя мать оказалась смелее и дальновиднее тебя! Она не просто вложила деньги, она сделала инвестицию! Она теперь инвестор, а не пенсионерка!
Он смотрел на неё и чувствовал, как внутри всё каменеет. Она не просто оправдывалась. Она произносила эту речь с гордостью. Она искренне верила, что облагодетельствовала его мать, загнав её в кредитную кабалу. Это был не спор, где можно было найти компромисс или достучаться до здравого смысла. Это был разговор с говорящей стеной, обклеенной мотивационными плакатами. Он понял, что она не притворяется. Она искренне верит в ту чушь, которую несёт. И от этого осознания ему стало по-настоящему страшно. Он понял, что это конец. Не просто ссоры. Конец всего.
— Инвестор? — Олег медленно, с какой-то хищной грацией, прошёл вглубь комнаты. Он остановился у журнального столика, который теперь напоминал алтарь, заставленный яркими пластиковыми банками. Он взял одну из них в руку, повертел, взвесил. Она была почти невесомой. — Она вложила сто пятьдесят тысяч, которые откладывала себе на зубы, в банку с сухим молоком и красителем. И теперь она инвестор? Даша, ты хоть слышишь себя? Ты повторяешь чужие слова, как попугай.
Его голос был на удивление спокоен. Этот звенящий, холодный тон был страшнее любого крика. Он пробирал до костей. Даша скрестила руки на груди, принимая оборонительную позу, но её глаза не отводили вызова.
— Это не сухое молоко! Это уникальный белковый коктейль с биодоступными витаминами! Его разрабатывали лучшие нутрициологи! Ты просто ничего не знаешь о продукте, поэтому и несёшь эту чушь! Ты даже не попытался разобраться!
— А что тут разбираться? — он поставил банку на место с таким тихим стуком, будто клал надгробный камень. — Есть производитель. Есть себестоимость этого порошка — три копейки за ведро. А есть вы — армия адептов с промытыми мозгами, которые продают его друг другу с бешеной наценкой, создавая иллюзию бизнеса. Это не бизнес, Даша. Это финансовая пирамида, прикрытая никому не нужным товаром. Верхушка гребёт деньги, а такие, как моя мать, остаются с долгами и никому не нужным складом этого «чудо-порошка» на балконе.
Он говорил медленно и отчётливо, разрубая каждое слово, как топором. Он пытался пробиться через эту броню восторженного идиотизма, апеллируя к логике, к здравому смыслу, к той Даше, которая раньше умела считать деньги и смеялась над рекламой «магазинов на диване».
— Ты мыслишь как нищий! — выпалила она, и в её голосе зазвучали заученные интонации её «наставника» с вебинаров. — Ты видишь только расходы, а я вижу активы! Каждый «стартовый пакет» — это актив! Это возможность построить свою структуру, свою команду! Люди идут за мной, Олег! Они видят во мне лидера! А ты? Что видишь ты? Только проблемы. Потому что ты сам — проблема. Ты — якорь, который тянет меня на дно! Ты боишься моего успеха!
Она сделала шаг к нему, и её лицо исказилось от праведного гнева.
— Да, я так и знала! Ты просто боишься, что я начну зарабатывать больше тебя! Что я стану независимой! Что тебе больше некем будет помыкать! Тебе удобно, чтобы я сидела дома и варила тебе борщи, пока ты просиживаешь штаны в своём вонючем офисе за свои копейки! А я хочу большего! Я достойна большего! И твоя мать это поняла, в отличие от тебя!
Он молча смотрел на неё. Каждое её слово, каждая наглая, перевёрнутая с ног на голову фраза, была для него как удар под дых. Она не просто защищалась. Она нападала, используя самые грязные приёмы. Она взяла его заботу о матери и вывернула её наизнанку, превратив в мужской шовинизм и зависть. Он вдруг с ужасающей ясностью осознал, что человека, которого он любил, больше нет. Её тело было здесь, в их квартире, но её разум, её душа были захвачены этой уродливой, хищной идеологией. И эта идеология сейчас говорила с ним её ртом, смотрела на него её глазами. И в этих глазах не было ничего, кроме холодного, расчётливого презрения.
Олег молча смотрел на неё. Каждое её слово, каждая наглая, перевёрнутая с ног на голову фраза, была для него как удар под дых. Но что-то внутри него вдруг переключилось. Горячая, бурлящая ярость, которая толкала его в квартиру, схлынула, уступив место ледяному, почти стерильному спокойствию. Он вдруг увидел всю картину с отстранённостью хирурга, разглядывающего безнадёжную опухоль. Спорить с ней было так же бессмысленно, как читать лекцию по астрофизике камню. Она не слышала его. Она слышала только голоса в своей голове — голоса «наставников», «лидеров» и «бриллиантовых директоров».
Он медленно обошёл её, словно обходя препятствие на дороге. Его взгляд скользнул по флипчарту. Кружочки, стрелочки, проценты… Детские каракули, изображающие путь к успеху. Путь, который начался с обмана его матери. Он подошёл к книжному шкафу, где на полке, среди их старых книг, теперь стояли в ряд брошюры с названиями вроде «Мышление миллионера» и «Разорви свои цепи». Он взял одну, полистал. Глянцевая бумага, дешёвая печать, фотографии арендованных лимузинов и счастливых лиц с неестественно белыми зубами. Это было так глупо, так примитивно, так пошло, что он почувствовал волну тошноты. Но это работало. Это сработало на его жене, а через неё — на его матери.
— Якорь, значит? — тихо произнёс он, не оборачиваясь. Он положил брошюру на место, аккуратно, будто боясь испачкаться. — Это я тяну тебя на дно? Я, который работал на двух работах, чтобы мы закрыли ипотеку на пять лет раньше? Я, который оплатил те курсы дизайна, на которые ты так хотела пойти, а потом бросила через месяц? Я, который чинил эту чёртову машину каждое воскресенье, чтобы ты могла ездить на свои встречи с этими… — он на мгновение запнулся, подбирая слово, — …успешными людьми?
Он повернулся к ней. На его лице не было больше гнева. Только безмерная, холодная усталость. Он смотрел на неё так, как смотрят на чужого, неприятного человека, с которым случайно оказались в одном помещении.
— Ты втянула в свою пирамиду мою мать, и она взяла кредит на твой чудо-порошок?! Ты не просто дура, Даша, ты — опасная дура! Собирай свои каталоги, и проваливай к своим успешным лидерам! Я не буду жить с мошенницей!
Он произнёс это ровным, бесцветным голосом, и от этого каждое слово впивалось в кожу, как осколок стекла.
— Дуракам можно сочувствовать. Их можно пытаться спасти. Но ты опасна. Ты, как заразная болезнь, готова сожрать всё вокруг себя ради своей иллюзии. Ты готова уничтожить собственную семью.
Даша вздрогнула. Не от страха, а от оскорбления. Её лицо окаменело, маска восторженности сменилась маской высокомерного презрения.
— Да как ты…
— Молчи, — оборвал он её, и в его голосе прорезался металл. Он сделал шаг вперёд, и она инстинктивно отступила. — Просто молчи и слушай. Собирай свои каталоги, свои банки, свои графики и проваливай к своим успешным лидерам. Я не буду жить с мошенницей.
Это было сказано. Слово, которое витало в воздухе, наконец было произнесено. Мошенница. Оно повисло между ними, окончательное и бесповоротное.
— Я верю в одно, — его голос стал тихим и смертельным, — что я больше не хочу видеть тебя в этом доме. У тебя есть час, чтобы собрать свои порошки и исчезнуть. Иди, строй свой бизнес. Но где-нибудь очень, очень далеко от моей семьи.
Час. Это слово прозвучало не как ультиматум, а как приговор. Но Даша не закричала, не бросилась ему в ноги с мольбами. Она замерла на секунду, и её лицо, бывшее то восторженным, то презрительным, вдруг стало совершенно пустым, как у манекена в витрине. Затем на её губах появилась странная, кривая усмешка. Она выглядела так, будто только что решила сложную задачу и осталась довольна результатом.
— Хорошо, — сказала она спокойно, даже буднично. — Я поняла. Ты делаешь свой выбор.
Олег ничего не ответил. Он просто стоял, прислонившись к дверному косяку, и наблюдал за ней. Он был зрителем в первом ряду на представлении, где рушилась его собственная жизнь. Он не чувствовал ни жалости, ни злости. Только пустоту и холодное, отстранённое любопытство: что она будет делать дальше?
Даша не бросилась в спальню собирать платья и косметику. Её движения были медленными, точными и демонстративными. Она подошла к своему рабочему месту — к столу, заваленному каталогами. Взяла большую картонную коробку, в которой ей доставили последнюю партию товара, и начала методично, одну за другой, складывать в неё банки с порошками. Она обращалась с ними с нежностью и аккуратностью, с какой мать пеленает младенца. Каждую банку она протирала от пыли краем кофты, прежде чем поставить в коробку. Это было её сокровище. Её будущее. Её Мальдивы.
Затем она так же аккуратно сложила стопки каталогов и брошюр. Сняла со стены флипчарт со своими графиками, аккуратно свернула его в трубку и перевязала ленточкой. Она собирала не вещи из прошлой жизни. Она эвакуировала свой новый мир, свой штаб, свой алтарь. На их общие вещи — книги, фотографии, сувениры из поездок — она даже не смотрела, будто они были невидимым фоном, мебелью в съёмной квартире.
Олег молча следил за каждым её движением. Этот ритуальный сбор был страшнее любой истерики. Она не просто уходила. Она стирала себя из этой квартиры, из его жизни, но забирала с собой ту часть себя, которая и стала причиной всего этого кошмара. Она спасала монстра, который её сожрал.
Когда коробка была заполнена, а стол опустел, она выпрямилась и оглядела комнату. Её взгляд остановился на стене, где висела их большая свадебная фотография в простой деревянной раме. Он увидел, как она смотрит на неё, и внутри у него всё сжалось в ледяной комок. Он ждал.
Даша подошла к фотографии. Она не сорвала её со стены, не швырнула на пол. Она осторожно сняла её с гвоздя, как нечто ценное. Повернула к себе, несколько секунд разглядывала улыбающиеся лица — своё и его. Затем она посмотрела на Олега. В её глазах не было ни ностальгии, ни сожаления. Только холодный, аналитический интерес.
— Знаешь, я только сейчас поняла, в чём твоя главная проблема, — произнесла она тихим, ровным голосом. — Ты всегда был тормозом. Ты боишься рисковать, боишься расти. Ты хочешь сидеть в своём тёплом болотце до самой пенсии. А я — нет.
Она подошла к мусорному ведру на кухне. И, не говоря больше ни слова, аккуратно, без злости и пафоса, поставила фотографию в раме внутрь, прислонив её к стенке ведра, среди картофельных очистков.
Затем она взяла свою коробку, свою сумочку и направилась к выходу. В прихожей она обернулась.
— Не звони мне. Успешные люди не тратят время на общение с неудачниками. Это отравляет энергетику. И матери своей передай, чтобы не ждала возврата инвестиций. Бизнес — это риск. Она должна была это понимать.
Она открыла дверь, вышла на площадку и тихо прикрыла её за собой. Щёлкнул замок. Олег остался один в квартире, наполненной запахом её духов и её «чудо-порошка». Он не смотрел на пустое место на стене. Он смотрел на вмятину на обоях у входной двери. Маленький шрам, оставшийся от начала конца. И впервые за весь вечер он почувствовал что-то, кроме гнева и пустоты. Он почувствовал облегчение. Словно из дома наконец вынесли труп…
