— Четыреста процентов годовых, Сережа. Четыреста. Мне только что звонил какой-то Тимур с акцентом, будто он жует гравий, и очень подробно описал, что именно сделает с моими коленями, если я не внесу первый платеж до завтрашнего обеда.
Надя стояла посреди гостиной, сжимая смартфон так, что побелели костяшки пальцев. Экран телефона был темным, но ей казалось, что аппарат до сих пор вибрирует от той грязи, которую на неё вылили минуту назад. Её голос не дрожал, в нем не было ни слез, ни испуга — только холодная, звенящая ярость, от которой сводило скулы.
Сережа даже не обернулся. Он сидел на корточках прямо на старом, потертом ковре, занимая половину свободного пространства комнаты. Перед ним, сверкая хромированными боками, высились четыре огромных автомобильных диска. Они выглядели здесь, в комнате с дешевыми обоями в цветочек, как инопланетные артефакты — хищные, агрессивно дорогие и абсолютно неуместные.
В комнате стоял тяжелый, удушливый запах химической полироли для металла, смешанный с кислым душком вчерашнего перегара. Сергей с любовью, почти с нежностью, натирал мягкой тряпочкой одну из спиц диска. Он делал это медленно, высунув кончик языка от усердия, словно художник, завершающий шедевр.
— Да не кипятись ты, Надюха, — лениво протянул он, не отрываясь от своего занятия. — Это же коллекторы, у них работа такая — жути нагонять. Скрипты, понимаешь? Никто твои колени трогать не будет. Это просто психологическое давление. Ты же умная баба, чего ведешься?
Он чмокнул губами, подул на блестящую поверхность и снова прошелся тряпкой, ловя свое отражение в зеркальном хроме.
— Ведусь? — Надя сделала шаг вперед. Ей хотелось ударить его ногой в спину, чтобы он уткнулся носом в этот чертов металл. — Ты вообще слышишь меня? Они назвали мои паспортные данные. Мою прописку. Мое место работы. Они знают, во сколько я выхожу из офиса. Откуда у них это, Сережа?
Сергей наконец соизволил повернуть голову. На его лице играла самодовольная, пьяноватая ухмылка человека, который уверен, что держит ситуацию под контролем.
— Ну так я дал, — просто ответил он, пожимая плечами. — А как иначе? Мне ж не одобряют ни хрена, ты знаешь. Кредитная история, мать её, испорчена по молодости. А тут вариант подвернулся. «Ласточку» надо было обуть. Ты посмотри на эту красоту! Это ж восемнадцатый радиус, ковка! Машина теперь совсем другой вид иметь будет. Солидный. Мужики во дворе удавятся от зависти.
Надя смотрела на него и не узнавала. Перед ней сидел не муж, а какое-то чужое, наглое существо в растянутой майке-алкашке, сквозь дыры которой просвечивала волосатая грудь. Ему было плевать. Ему было абсолютно все равно, что её только что смешали с грязью по телефону.
— Ты взял мой паспорт, пока я спала? — тихо спросила она, чувствуя, как внутри разгорается тошнотворное пламя. — Ты залез в мою сумку, нашел паспорт, сфотографировал его и отправил каким-то бандитам в микрозайм?
— Ну чего ты драматизируешь? «Залез», «украл»… Мы семья или где? У нас бюджет общий, — Сергей поднялся, отряхивая колени. Он был высок, широкоплеч и сейчас, нависая над дисками, казался себе королем жизни. — Я взял временно. Перекручусь, с зарплаты закину, перекрою. Зато сейчас скидка была бешеная. Такие тапки за полцены урвал! Ты радоваться должна, что у тебя муж хозяйственный, все в дом, все в семью. Машина — это лицо мужчины, Надя. А ты меня пилишь, как бензопила «Дружба».
Он потянулся к стоящей на полу банке пива, сделал смачный глоток и рыгнул, даже не пытаясь прикрыться рукой.
— Лицо мужчины? — переспросила Надя, с отвращением глядя на его опухшее от пьянства лицо. — У тебя нет лица, Сережа. У тебя вместо лица — эти железки. Сколько ты взял?
— Да копейки, — отмахнулся он. — Семьдесят кусков. Плюс проценты там накапали, страховку впарили… Короче, сотку отдать надо. Но это ерунда! Я сейчас тему одну мучу, скоро деньги будут.
— Семьдесят тысяч… — Надя опустила руку с телефоном. — У нас в холодильнике половина палки колбасы и десяток яиц. Я сапоги зимние второй год заклеиваю. А ты покупаешь диски за семьдесят тысяч на машину, которая стоит сто пятьдесят?
— Опять ты за свое! — Сергей поморщился, словно у него заболели зубы. — Ты мыслишь, как нищебродка, Надя. Узко мыслишь. Чтобы деньги шли, надо выглядеть соответственно. Статус нужен! Кто со мной будет дела вести, если я на ржавых штамповках езжу?
Он снова опустился на колени перед дисками, ласково поглаживая холодный металл. Для него эти куски сплава были живее и важнее, чем женщина, стоящая рядом.
— Ты вернешь их, — твердо сказала Надя. — Прямо сейчас. Грузи в машину и вези обратно в магазин. Или продавай на Авито. Мне плевать. Чтобы завтра к утру этих денег не было в долге.
Сергей рассмеялся. Громко, обидно, запрокинув голову.
— Ты дура, что ли? Я их уже обмыл! Какой возврат? Там следы установки есть, я примерял один во дворе. Да и чеки я… того. Выкинул. На хрен они нужны? Гарантия — это для лохов, нормальные пацаны на слово верят.
Надя почувствовала, как кровь стучит в висках, заглушая шум улицы за окном. Она смотрела на мужа и видела перед собой врага. Не просто бестолкового супруга, а расчетливого, подлого врага, который ударил в спину.
Она набрала в грудь воздуха, и слова вылетели из неё, как пули, чеканя каждый слог. Она больше не могла сдерживать ту фразу, которая крутилась у неё в голове с момента звонка.
— Ты взял мой паспорт и оформил на меня микрокредит, чтобы купить себе новые диски на машину, потому что тебе банки уже не дают! Ты подделал мою подпись и думал, я не узнаю, когда начнут звонить коллекторы? Ты не муж, ты крыса, которая ворует у своих! Я звоню в полицию и заявляю о мошенничестве прямо сейчас, а ты собирай свои тряпки и вали жить в гараж к своим дискам!
Сергей перестал улыбаться. Он медленно поднялся, и в его глазах блеснул недобрый огонек. Пивная банка в его руке хрустнула, сминаемая мощными пальцами.
— Рот закрой, — процедил он сквозь зубы, делая шаг к ней. — Ты кого крысой назвала? Я хозяин в доме. А ты сейчас договоришься. Положи телефон. Никуда ты звонить не будешь.
— Ты меня не слышишь, Надя? Я сказал — рот закрой. У меня от твоего визга давление скачет.
Сергей демонстративно отвернулся от жены и потянулся к пакету, брошенному у дивана. Оттуда с тихим шипением, словно ядовитая змея, появилась очередная банка дешевого пива. Щелчок ключа прозвучал в тишине комнаты как выстрел. Он сделал жадный глоток, кадык на его шее дернулся, пропуская ледяную жидкость внутрь.
Надя смотрела на него, и пелена ярости в её глазах начала сменяться ледяным спокойствием. Это было то самое страшное спокойствие, которое наступает у человека, стоящего на краю обрыва и понимающего: назад пути нет, только прыжок.
— Значит, ты не вернешь их, — не спросила, а утвердила она. Голос стал ровным, лишенным эмоций. — Ты не вернешь диски, потому что тебе важнее куски алюминия, чем то, что к нам завтра придут выбивать дверь.
— Да не могу я их вернуть! — рявкнул Сергей, с грохотом ставя банку на полированный бок одного из дисков, оставляя на идеальном хроме мокрый след. — Я же русским языком сказал: чеков нет. Я их в урну у магазина выкинул. На хрена мне макулатуру хранить? И вообще, я один диск уже царапнул, когда из багажника доставал. Всё! Товарный вид утерян. Это теперь моё. Наше. Семейное достояние.
Он говорил это с вызовом, выпятив челюсть, пытаясь задавить её своим нахрапом, как привык делать всегда. Раньше это работало. Раньше Надя пугалась, отступала, шла плакать в ванную, а потом молча готовила ужин, стараясь не шуметь. Но сегодня механизм сломался.
— Хорошо, — кивнула Надя. — Допустим. Но долг гасить надо завтра. Ты говорил про зарплату. Ты получил расчет на стройке? У тебя должно быть около сорока тысяч. Это покроет хотя бы половину, чтобы заткнуть коллекторов на пару дней. Где деньги, Сережа?
В комнате повисла тишина. Сергей отвел взгляд. Его бравада на секунду дала трещину, сквозь которую проглянул трусливый мальчишка, разбивший мамину вазу. Он начал ковырять ногтем этикетку на банке, избегая смотреть жене в глаза.
— Нет зарплаты, — буркнул он куда-то в сторону.
— Что значит «нет»? Тебе не заплатили? Кинули? — Надя напряглась, но внутри уже знала ответ. Она чувствовала этот ответ кожей, чуяла его в спертом воздухе квартиры.
— Заплатили, — неохотно выдавил он, а потом вскинулся, переходя в атаку, как загнанная крыса. — Но я хотел как лучше! Я хотел умножить! Понимаешь ты, курица? Я думал, подниму сейчас по-быстрому, закрою этот микрозайм, и еще на резину останется!
— Ты играл, — мертво произнесла Надя.
— Да, играл! — заорал он, вскакивая на ноги. — С пацанами в гараже в «очко» перекинулись. Сначала перло, реально перло! Я уже почти вдвое поднял! А потом… карта не пошла. Это всё из-за тебя! Я о тебе думал, нервничал, вот фарт и отвернулся. Ты вечно под руку гундишь, даже когда тебя рядом нет, твоя кислая рожа перед глазами стоит!
— Ты проиграл зарплату, — Надя проговаривала факты, словно забивала гвозди в крышку гроба их брака. — Ты украл мои паспортные данные, взял долг под дикий процент, купил безделушки, а единственные деньги, которые могли нас спасти, спустил в карты.
— Не спустил, а инвестировал в удачу! Не фортануло, бывает! — Сергей махнул рукой, словно отгоняя назойливую муху. — Чего ты меня лечишь? Я мужик, я решаю вопросы. Найду я бабки. Перезайму у кого-нибудь. У матери твоей займу, скажем, что на лечение надо. Придумаю что-то.
Он прошел мимо неё, грубо задев плечом, и направился на кухню. Надя, словно привязанная невидимой нитью, пошла следом.
На кухне царил тот же убогий быт, который она тянула на себе последние пять лет. Капающий кран, вытертый линолеум, гора немытой посуды в раковине, которую Сергей «забыл» помыть, пока сидел дома без работы.
Сергей рванул дверцу холодильника так, что зазвенели бутылки в дверце.
— Жрать есть че? — гаркнул он, шаря взглядом по пустым полкам. — Ты чем мужа кормить собираешься? Я с утра маковой росинки не видел, пока по городу мотался, вопросы решал. А тут шаром покати! Ты вообще хозяйка или кто?
Он выхватил с полки сиротливый кусок подсохшей колбасы, швырнул его на разделочную доску и схватил нож. Надя смотрела на его широкую спину, обтянутую грязной майкой, и чувствовала, как внутри неё умирает последняя капля жалости.
Сергей отрезал толстый, неровный ломоть колбасы. Хлеба не было. Он подцепил кусок прямо острием ножа и, не снимая, отправил в рот, громко чавкая. Жир потек по его подбородку. Он повернулся к Наде, все еще сжимая нож в руке, и его глаза, мутные от алкоголя и безнаказанности, сузились.
— Чего встала? — прожевывая, спросил он. — Яичницу сделай. Быстро. У меня от нервов аппетит проснулся. И не смотри на меня так, будто я тебе рубль должен. Ты жена, твое дело — быт обеспечивать и мужа поддерживать, а не деньги считать. Деньги — это мужское дело.
Он ткнул ножом в сторону плиты.
— Давай, шевелись. А то я сейчас злой стану.
Надя смотрела на лезвие ножа, которым он размахивал перед её лицом. В этот момент она поняла, что перед ней не просто безответственный дурак. Перед ней опасное, деградировавшее животное, которое считает её своей собственностью.
— Нет яиц, Сережа, — тихо сказала она. — Ты последние съел утром. И денег на новые у меня нет. Всё ушло на погашение процентов по твоему прошлому кредиту, о котором ты «забыл».
Лицо Сергея налилось кровью. Он швырнул нож в раковину, тот со звоном ударился о грязную тарелку.
— Ты бесполезная! — выплюнул он, надвигаясь на неё. — Ни пожрать приготовить, ни мужика понять. Только и умеешь, что ныть да телефон свой дрочить. Кстати, дай сюда трубу.
Он протянул руку ладонью вверх.
— Зачем? — Надя инстинктивно прижала сумочку, висевшую на плече, к себе.
— Затем. Позвоню пацанам, может, займут. А то у меня баланс в минусе. Давай сюда, быстро!
— Нет, — твердо сказала Надя. — Я не дам тебе телефон. Ты снова наберешь микрозаймов или проиграешь последние копейки в онлайн-казино.
— Ты че, попутала? — Сергей шагнул к ней вплотную, обдавая тяжелым запахом перегара и дешевого табака. Он был огромным, тяжелым и злым. — Я сказал — дай телефон! Или я сам возьму, но тебе это не понравится.
Он схватил её за ремешок сумки и резко дернул на себя. Надя пошатнулась, но устояла. В её правой руке, скрытой в недрах сумки, пальцы нащупали холодный, ребристый пластик. Она носила его с собой уже полгода, с тех пор как в соседнем районе напали на девушку, но никогда не думала, что враг окажется не в темной подворотне, а на её собственной кухне.
— Отдай, я сказал! — рыкнул Сергей, и его пальцы, толстые и грубые, словно сардельки, сжались на тонком кожаном ремешке сумки.
Он дернул резко, без предупреждения, с той тупой, бычьей силой, которую люди его склада применяют, когда аргументы заканчиваются, а желание доминировать застилает глаза. Надя не успела разжать пальцы. Рывок швырнул её вперед, она потеряла равновесие, больно ударившись бедром об угол кухонного стола. В глазах потемнело от острой вспышки боли, но сумку она не выпустила. Это был уже не вопрос телефона или денег. Это был вопрос выживания.
— Ты совсем больной? — выдохнула она, пытаясь восстановить равновесие, но Сергей не собирался останавливаться.
Он почуял её сопротивление, и оно взбесило его окончательно. В его пьяном, затуманенном мозгу Надя перестала быть женой, человеком, женщиной. Она превратилась в досадную помеху, в неисправный банкомат, который зажевал карточку и не выдает купюры.
— Ты, овца, ты берега не путай! — заорал он, наступая на неё всей своей массой. — Я муж! Я глава семьи! Мой телефон — это мой телефон, а твой телефон — это наш телефон!
Он замахнулся. Это не был удар кулаком, скорее тяжелая, унизительная оплеуха открытой ладонью, призванная не вырубить, а указать место. Надя инстинктивно пригнулась, и его ладонь со свистом рассекла воздух над её головой, зацепив лишь волосы.
От инерции промаха Сергея повело. Он грузно качнулся, сшибая плечом магнитики с холодильника, которые посыпались на пол с дробным пластиковым стуком.
— Ах ты ж тварь вертлявая… — прохрипел он, разворачиваясь. Его лицо стало багровым, вены на шее вздулись, как у перекачанного штангиста. — Ну всё. Сама напросилась. Сейчас я тебя научу родину любить.
Он двинулся на неё, растопырив руки, загоняя в угол между плитой и подоконником. Надя видела его глаза — пустые, налитые кровью, стеклянные. Там не было ни капли осознанности, только животная злоба и алкогольный угар. Он упивался своей силой, своим физическим превосходством. Он знал, что она весит в два раза меньше. Он знал, что ей некуда бежать из этой тесной кухни-клетушки.
— Сюда иди! — рявкнул он, делая выпад и хватая её за плечо. Пальцы больно впились в мягкую ткань домашней кофты.
Надя больше не думала. Страх, который сковывал её секунду назад, внезапно испарился, уступив место ледяной, расчетливой решимости. Время словно замедлилось. Она видела каждую пору на его потном носу, чувствовала смрадное дыхание, слышала тяжелый сип его легких.
Ее рука, всё это время находившаяся в сумке, сжала рифленую рукоять. Большой палец нащупал предохранитель и сдвинул его вверх. Загорелся маленький красный индикатор — глаз хищника в темноте сумки.
— Не трогай меня, Сережа, — сказала она тихо, почти шепотом.
— Чё ты там вякаешь? — он дернул её к себе, занося кулак для настоящего удара. — Сейчас ты у меня…
Надя выхватила руку из сумки. Черный, короткий прибор с двумя острыми шипами на конце уперся прямо в его потную шею, чуть ниже уха, там, где бешено билась жилка.
Сергей даже не успел понять, что это. Он, наверное, подумал, что это телефон или пульт от телевизора. В его мире женщины не давали сдачи. В его мире жертвы покорно ждали удара.
Надя нажала на кнопку спуска.
Сухой, трескучий звук разряда, похожий на звук ломающейся сухой ветки, прорезал кухонную тишину. Синяя электрическая дуга на долю секунды осветила перекошенное лицо мужа.
Эффект был мгновенным и страшным.
Глаза Сергея закатились так, что остались одни белки. Его рот раскрылся в беззвучном крике, но связки, парализованные спазмом, не смогли издать ни звука. Огромное, грузное тело, которое секунду назад излучало угрозу, вдруг выгнулось дугой, задрожало мелкой, противной дрожью и обмякло.
Его ноги подкосились, словно из них вынули кости. Хватка на плече Нади разжалась. Сергей рухнул назад, нелепо взмахнув руками, как подстреленная птица.
Он падал тяжело, бесконтрольно, спиной вперед — прямо в открытый проем двери, ведущий в гостиную. Инерция протащила его пару метров, и он с глухим, костяным стуком приземлился на пол.
Но падение не закончилось ударом об пол. Его левая рука и бок со всего размаха врезались в ту самую пирамиду из новеньких, сверкающих дисков, которую он с такой любовью выстроил посреди комнаты.
Грохот стоял невообразимый. Тяжелые металлические «катки» посыпались в разные стороны. Один из дисков, весом в добрый десяток килограммов, упал плашмя прямо на голень Сергея. Второй, звеня, покатился к стене и с размаху ударился о плинтус, оставляя на обоях черную полосу. Третий, самый верхний, с гулким звоном накрыл его плечо.
— А-а-а-а! — наконец прорвался голос сквозь паралич, но это был уже не рык льва, а жалкий, скулящий вой побитой собаки.
В воздухе остро запахло озоном — запахом грозы, смешанным с запахом страха.
Надя стояла в дверях кухни, опустив руку с электрошокером. Её грудь тяжело вздымалась, сердце колотилось где-то в горле, но руки не дрожали. Она смотрела на мужа, который корчился на полу среди разбросанного металла. Его «крутизна», его напускная важность, его «статус» — всё это валялось сейчас у её ног, дергаясь в конвульсиях и пуская слюни на ковер.
Сергей пытался встать, но мышцы еще не слушались его. Он скреб пальцами по полу, пытаясь отползти от сверкающих дисков, которые теперь причиняли ему боль. Он смотрел на жену снизу вверх, и в его взгляде, впервые за многие годы, читался настоящий, первобытный ужас. Он не узнавал эту женщину. Он не понимал, откуда в этой тихой, удобной Наде взялась сила, способная опрокинуть его мир.
— Ты… ты меня убила… — просипел он, хватаясь за шею, где краснели две точки ожога.
— Вставай, — холодно произнесла Надя. Она не испытывала к нему ни жалости, ни сочувствия. Только брезгливость, как к таракану, которого пришлось прихлопнуть тапком. — Вставай и убирайся отсюда. Представление окончено.
— Вставай, кому сказала! — голос Нади звучал глухо, словно из бочки, но в нем была такая свинцовая тяжесть, что Сергей, все еще путаясь в собственных конечностях, поспешил отползти к стене.
Его все еще трясло. Мышцы сокращались непроизвольными спазмами, напоминая о тысячах вольт, пронзивших тело минуту назад. Он попытался ухватиться за край дивана, чтобы подняться, но рука соскользнула, и он снова тяжело плюхнулся на пятую точку, прямо на рассыпанные по полу чеки и инструкции от микрозайма.
— Надя, ты че творишь… Ты же меня чуть на тот свет не отправила… — прохрипел он, разминая шею. В его глазах страх перемешивался с недоумением. В его вселенной бунт мебели против хозяина был событием невозможным, нарушающим законы физики.
— Я тебя предупреждала, — Надя шагнула к нему, не выпуская шокер из рук. Черная коробочка теперь казалась продолжением её руки, символом её новой власти. — Вставай и иди к двери. У тебя есть ровно минута, пока я не нажала кнопку еще раз. И поверь, Сережа, теперь я буду целиться ниже пояса.
Сергей судорожно сглотнул. Он видел её лицо — белое, как мел, с плотно сжатыми губами. В этом лице не было ни истерики, ни жалости. Это было лицо хирурга, который собирается ампутировать гангренозную конечность.
Кое-как, опираясь о стену и оставляя на светлых обоях влажные следы от потных ладоней, он поднялся. Ноги были ватными, колени подгибались.
— Дай хоть куртку взять, там дубак, — заныл он, косясь на вешалку в прихожей. — И ключи от машины.
— Нет, — отрезала Надя. Она подошла к входной двери и распахнула её настежь. Из подъезда пахнуло холодом, сыростью и жареной рыбой от соседей. — Ты пойдешь так. Как настоящий мужик, который «решает вопросы». Ты же горячий парень, Сережа, не замерзнешь. А ключи от машины… Ах да, она же оформлена на меня. Значит, ключи остаются дома.
— Ты не имеешь права! Это моя тачка! Я в неё душу вложил! — взвизгнул он, пытаясь изобразить возмущение, но Надя лишь дернула рукой с шокером, и он тут же втянул голову в плечи.
Она схватила его за лямку грязной майки и с силой, удивительной для её комплекции, толкнула в спину. Сергей, не удержав равновесия на ватных ногах, вывалился на лестничную площадку. Холодный бетон обжег ступни через тонкие носки.
— Надя, не дури! Соседи увидят! — зашипел он, пытаясь прикрыться руками. — Пусти домой, поговорим нормально! Я все верну, я займу!
— Поздно занимать, — Надя стояла на пороге, возвышаясь над ним, как статуя правосудия. — Но ты не переживай. Я не оставлю тебя с пустыми руками. Ты же так хотел эти диски? Ты же семью ради них продал? Забирай.
Она вернулась в коридор. Сергей с ужасом наблюдал, как она наклонилась, подхватила тяжелый, сверкающий диск двумя руками и, кряхтя от натуги, подтащила его к порогу.
— Это мое приданое тебе, — сказала она.
Надя размахнулась — насколько хватило сил — и вышвырнула тяжелый металлический круг на лестничную клетку. Диск с грохотом ударился о бетонный пол, выбив искры. Звук был ужасающий, скрежещущий, словно крик боли самого металла. Блестящий хром, которым так гордился Сергей, мгновенно покрылся сетью глубоких царапин.
— Нет! — заорал Сергей, бросаясь к своему сокровищу. — Ты че делаешь, сука?! Ты же его поцарапала! Он денег стоит!
— Лови следующий! — крикнула Надя.
Второй диск вылетел из квартиры следом. На этот раз она не просто кинула его на пол, а запустила его ребром вниз по лестничному пролету. Тяжелое колесо, набирая скорость, запрыгало по ступеням. Бам! Бам! Бам! Каждый удар отдавался в сердце Сергея, словно били его самого. Диск с жутким звоном врезался в железные перила этажом ниже и закрутился юлой, издавая пронзительный, вибрирующий гул.
— Мои диски! — выл Сергей, забыв про холод, про боль в шее, про то, что он стоит в трусах и майке посреди подъезда. Он кинулся вниз по лестнице, пытаясь спасти остатки своего «статуса».
— А вот и остальные! — Надя вошла в раж. Адреналин бурлил в крови, требуя выхода.
Третий и четвертый диски полетели вдогонку. Один из них гулко ударился о стену, отбив кусок штукатурки и оставив на ней глубокую вмятину. Другой с грохотом покатился вниз, сбивая Сергея с ног. Он упал на грязные ступени, обдирая колени, и прижал к себе поцарапанный, изуродованный кусок металла, как мать прижимает ребенка.
— Забирай свои цацки и вали в гараж! — голос Нади эхом разносился по всему гулкому подъезду, отражаясь от стен. Двери соседей начали приоткрываться, в щелях замелькали испуганные и любопытные лица, но Наде было плевать. Стыд исчез. Осталась только брезгливость и желание очистить своё пространство. — Спи с ними, ешь с ними, люби их! А меня в твоей жизни больше нет!
Она схватила с вешалки его куртку — старый, прокуренный пуховик — и швырнула его вниз, в пролет, прямо на голову скулящему мужу. Следом полетели его ботинки, один за другим, больно ударяя его по спине.
— Надя! Надя, открой! У меня же ничего нет! — кричал он снизу, пытаясь натянуть куртку на мокрое от пота тело. Он сидел на бетонном полу, окруженный побитыми дисками, жалкими обломками своей глупой мечты. Блеск хрома померк под слоем подъездной пыли и царапин.
— У тебя есть диски, Сережа. Ты сам сделал выбор, — ответила она.
Надя посмотрела на него в последний раз. Сверху вниз. Она увидела не мужа, не мужчину, а кучу мусора, которую она слишком долго хранила в своей квартире, надеясь, что она превратится во что-то ценное.
Она сделала шаг назад и с силой захлопнула тяжелую железную дверь.
Звук закрывающегося замка — щелк-щелк — прозвучал для неё как самая прекрасная музыка. Словно передернули затвор, но не для того, чтобы выстрелить, а чтобы поставить точку.
В квартире наступила тишина. Не звенящая, не тяжелая, а плотная, густая тишина пустого, но чистого пространства. Пахло озоном от шокера и немного — сквозняком с улицы. Запаха перегара больше не было. Надя прислонилась спиной к двери, сползла по ней на пол и закрыла глаза.
Её руки дрожали, но это была дрожь освобождения. Завтра будут коллекторы, звонки, смена замков, развод и долги. Но это будет завтра. А сегодня она вынесла мусор. И воздух в квартире впервые за много лет стал пригодным для дыхания…
