— Ты заложил в ломбард фамильные серьги моей прабабушки, которые я хранила для нашей дочери, чтобы отыграться на ставках? Валера, ты променял семейную реликвию девятнадцатого века на надежду, что «Спартак» забьет гол? — кричала жена, открыв пустую шкатулку, пока муж клялся, что «верняк сыграет» и он выкупит всё обратно с процентами.
Мария не трясла руками и не роняла шкатулку на пол. Она держала её крепко, побелевшими пальцами впиваясь в бархатную обивку, словно пыталась выжать из пустоты исчезнувшее золото. Внутри, в углублении, где еще утром лежали тяжелые, потемневшие от времени серьги с крупными рубинами, теперь осталась только пылинка и едва уловимый запах старого металла. Этот запах всегда напоминал ей детство и бабушкин комод, но сейчас он смешивался с запахом дешевого пива, который исходил от Валерия.
Валерий сидел на диване в позе мыслителя, утомленного мирской суетой. На журнальном столике перед ним светился экран планшета, расчерченный графиками и таблицами коэффициентов. Рядом стояла запотевшая банка светлого и тарелка с засохшими корками пиццы. Он даже не повернул головы в сторону жены, продолжая гипнотизировать бегущую строку спортивных новостей, лишь нервно дергал ногой в тапке.
— Маш, ну чего ты завелась на ровном месте? — его голос звучал тягуче и снисходительно, как у взрослого, объясняющего ребенку основы квантовой физики. — Ты мыслишь категориями домохозяйки. «Серьги», «прабабушка»… Это всё лирика. А я говорю про капитал. Про оборотные средства. Они лежали у тебя мертвым грузом десять лет. Пыль собирали. А сейчас они работают. Понимаешь? Работают на благо семьи.
Он наконец соизволил оторвать взгляд от планшета и посмотрел на нее мутными, но горящими каким-то нездоровым, лихорадочным огнем глазами. В этом взгляде не было вины. Там был только азарт и обида на то, что его гениальный план не ценят.
— Работают? — переспросила Мария. Голос её был сухим и шершавым, как наждачная бумага. — Ты украл вещь, которая стоит больше, чем твоя почка, и отнес её барыгам за копейки, чтобы зарядить на тотал больше? Ты хоть понимаешь, что ты сделал? Это не просто «побрякушки». Это история моего рода.
— Ой, да хватит этого пафоса, — поморщился Валерий, почесывая небритый подбородок. — Какая история? Два куска металла с камнями. Я их в ломбарде оценил — дали нормально, кстати. Хватило, чтобы перекрыть прошлый минус и зарядить на сегодняшнее дерби. Там коэффициент — сказка! Четыре и два! Ты считать умеешь? Я завтра пойду и выкуплю твои серьги. Еще и сверху принесу сотку. Купишь себе… не знаю, сапоги новые. Или мультиварку.
Он потянулся к банке с пивом, сделал глоток и громко рыгнул, даже не подумав извиниться. Для него ситуация была прозрачной: временные трудности, технический момент. Он искренне не видел разницы между закладом фамильных драгоценностей и взятием кредита в банке.
Мария смотрела на него и чувствовала, как внутри у неё что-то умирает. Не любовь — любви там давно не было, она выветрилась вместе с первыми проигранными зарплатами. Умирало уважение. Умирало ощущение безопасности. Она видела перед собой не мужчину, с которым прожила пять лет, а паразита. Существо, которое готово сожрать всё вокруг, лишь бы получить дозу адреналина.
— Ты не выкупишь их, Валера, — сказала она ровно. — Потому что «Спартак» может не забить. Или забить, но не столько. Или судья не даст пенальти. Ты проиграешь. Как проиграл машину в прошлом году. Как проиграл деньги, отложенные на ремонт.
— Не каркай! — рявкнул он, и лицо его мгновенно исказилось злобой. — Вот вечно ты под руку! Машину я не проиграл, а неудачно вложился, это разные вещи. А сейчас — верняк. Инсайд стопроцентный. У вратаря соперников травма, они второго номера ставят, а тот дырка. Ты хоть немного в тему вникни, прежде чем орать. Я тут, между прочим, аналитикой занимаюсь, а не в игрушки играю. Я семью из нищеты вытащить пытаюсь!
Он вскочил с дивана, задев коленом столик. Банка качнулась, но устояла. Валерий прошелся по комнате, размахивая руками. На нем были растянутые треники с вытянутыми коленями и майка с пятном от кетчупа на животе. «Инвестор», — с отвращением подумала Мария. «Финансовый аналитик в трусах».
— Из нищеты? — Мария захлопнула шкатулку. Звук получился глухим, похожим на выстрел с глушителем. — Мы в нищете, потому что ты не работаешь полгода. Потому что ты сидишь на моей шее и воруешь из дома вещи. Сначала блендер «сломался». Потом мой ноутбук «сгорел», и ты его якобы в сервис отнес. Теперь серьги. Что дальше, Валера? Мою почку поставишь на угловые?
— Не утрируй, — отмахнулся он, подходя к окну и нервно выглядывая на улицу, словно ждал там курьера с миллионом долларов. — Ноутбук реально в ремонте, просто запчасти долго идут. А серьги… Ну, психанул. Ну, нужны были деньги срочно. Окно возможностей, понимаешь? Оно открывается на час. Не успел — всё, поезд ушел. Я не мог ждать, пока ты с работы придешь и начнешь мозг выносить. Я принял мужское решение. Взял ответственность на себя.
— Ответственность? — Мария подошла к нему. Теперь она стояла так близко, что чувствовала кислый запах его тела. — Ответственность — это когда ты зарабатываешь и приносишь в дом. А то, что сделал ты — это кража. Крысятничество.
Валерий резко развернулся. Его лицо налилось краской. Он терпеть не мог, когда его тыкали носом в реальность. В его мире он был без пяти минут миллионером, которого просто временно преследует фатум.
— Заткнись! — прошипел он, брызгая слюной. — Не смей называть меня крысой! Я хозяин в этом доме! Я взял то, что лежит в моем доме! Значит, это общее! И я сам решу, как этим распорядиться. Выиграю — ноги мне целовать будешь. А сейчас уйди с глаз, не сбивай фарт. Матч через двадцать минут начинается.
Он толкнул её плечом, проходя обратно к дивану, и плюхнулся на продавленные подушки, снова погружаясь в светящийся мир коэффициентов. Для него разговор был окончен. Женщина побухтела и успокоилась, так всегда бывает. Главное — матч.
Мария осталась стоять посреди комнаты. Она посмотрела на ссутулившуюся спину мужа, на затылок с редеющими волосами. В этот момент она поняла: он действительно не вернет серьги. Он их уже проиграл в своей голове, даже если матч еще не начался. Для него эти камни были просто цифрами на экране, топливом для его болезни.
Она медленно выдохнула. Никаких слез. Слезы — это вода, а ей сейчас нужна была сталь. Мария молча развернулась и вышла в коридор. Там, в кармане пальто, лежал её телефон. Она достала его, разблокировала экран и нашла в списке контактов номер, который надеялась никогда не использовать для таких целей.
«Папа».
Она нажала кнопку вызова. Гудки пошли длинные, уверенные. Там, на том конце провода, был другой мир. Мир, где мужчины отвечали за слова, где воровство называли воровством, а не инвестицией.
— Алло, пап, — сказала она в трубку совершенно ровным голосом, глядя на свое отражение в зеркале прихожей. — Ты дома? Бери Андрея и приезжайте. Срочно. Нет, никто не умер. Пока. Просто Валера решил заняться бизнесом. Да. Серьги прабабушки. Да, те самые. Жду.
Мария убрала телефон в карман и вернулась в комнату. Валерий даже не заметил её отсутствия. Он сгорбился над светящимся экраном планшета, словно алхимик над колбой с эликсиром бессмертия. Его лицо освещалось ядовито-зелеными вспышками коэффициентов, меняющихся в реальном времени. В комнате стоял тяжелый, спертый дух немытого тела и дешевых чипсов с беконом — запах деградации, который Мария перестала замечать в рутине будней, но который сегодня ударил в нос с невыносимой резкостью.
— Смотри, Маш, смотри сюда! — Валерий ткнул пальцем в стекло, оставляя на нем жирный отпечаток. — Ты просто не врубаешься в математику процесса. Я же не на шару ставлю, это система! Называется «догон по четвертям», но адаптированная под футбол.
Он развернул планшет к ней, демонстрируя таблицы с цифрами, которые для Марии выглядели как бред сумасшедшего бухгалтера.
— Вот эти твои серьги… Ну сколько они там лежали? Пять лет? Десять? И что толку? — он говорил быстро, захлебываясь слюной, его руки дрожали мелкой, противной дрожью. — Это пассив, Маша! Мертвый груз! Кусок металла и два красных камня, которые никто не видит. А я превратил их в актив. Я дал им жизнь! Сейчас они в игре. Понимаешь? Через девяносто минут я превращу их стоимость в триста тысяч. А если зайдет экспресс — то и в полмиллиона!
Мария смотрела на мужа и видела незнакомца. Где тот парень, за которого она выходила замуж? Где тот веселый, немного безалаберный, но добрый Валера? Перед ней сидело существо с бегающими глазками, для которого не существовало ничего, кроме зеленой кнопки «Сделать ставку».
— Ты серьезно думаешь, что я поверю в этот бред? — тихо спросила она, не снимая пальто. Ей было холодно, словно в квартире отключили отопление, хотя батареи жарили вовсю. — Ты украл память о моей прабабушке, чтобы накормить свою зависимость. Ты наркоман, Валера. Только вместо иглы у тебя телефон.
— Опять ты за своё! Какая зависимость? — он раздраженно отмахнулся, но планшет из рук не выпустил. — Я инвестор! Рисковый, да. Но кто не рискует, тот не пьет шампанского! Ты же сама ныла, что сапоги прохудились, что на море хочешь. Вот я и стараюсь! Для нас стараюсь! А ты… ты просто неблагодарная. Я тут сижу, анализирую статистику, голову ломаю, нервы трачу, а ты мне «наркоман».
Он вскочил и начал мерить шагами комнату, едва не спотыкаясь о разбросанные носки. Его возбуждение нарастало по мере приближения начала матча.
— Ты пойми, это беспроигрышная стратегия! — убеждал он не столько её, сколько самого себя. — Я перекрылся на другом сайте. Если тут не зайдет, там отыграем по нулям. А если «Спартак» давит в первые пятнадцать минут — всё, мы в шоколаде! Я выкуплю твои побрякушки завтра же утром. Клянусь! Я даже проценты сверху заплачу этому барыге в ломбарде. Ты только не зуди под ухом!
Мария присела на край кресла, стараясь не касаться грязных подлокотников. Она смотрела на него с пугающей ясностью. Все его слова про «миллионы», про «заботу о семье», про «новые сапоги» были лишь шумом. Белым шумом, маскирующим простую истину: он продал бы и её саму, если бы букмекер принимал ставки на людей.
— Покажи мне квитанцию, — потребовала она ледяным тоном.
— Какую квитанцию? — Валерий замер, бегая глазами по комнате.
— Залоговый билет из ломбарда. Я хочу знать, во сколько ты оценил честь моей семьи.
— Да какая разница! — взвизгнул он. — Нормально оценил! Там всё честно. Бумажка в куртке, в коридоре. Некогда мне сейчас по карманам лазить, команды на поле выходят! Гимн играет!
Он плюхнулся обратно на диван и схватил пульт, прибавляя громкость. Комнату заполнил рев трибун. Валерий подался вперед, впиваясь взглядом в зеленый газон на экране, его челюсть напряглась, на виске забилась жилка. Он полностью отключился от реальности, где существовала жена, долги и кража. Сейчас он был там, на стадионе, управлял судьбами мира силой своей мысли и украденными деньгами.
Мария посмотрела на часы. С момента звонка прошло двадцать минут. Отец жил в соседнем районе, брат — чуть дальше, но они наверняка ехали вместе.
— Валера, — позвала она его сквозь шум телевизора.
— Ну что еще?! — он даже не обернулся, его шея покраснела от напряжения. — Угловой подают! Отстань!
— Я звонила отцу. Они с Андреем будут здесь через десять минут.
Валерий замер. Словно кто-то нажал кнопку «пауза» на пульте управления его телом. Медленно, очень медленно он повернул голову. В его глазах фанатичный блеск сменился животным страхом. Он знал её отца. Николай Петрович, бывший начальник цеха, человек тяжелый, как чугунная болванка, и прямой, как рельс. Он никогда не любил зятя, считая его «скользким типом», и терпел только ради дочери.
— Зачем? — голос Валерия дрогнул и сорвался на петушиный визг. — Ты чё, совсем больная? Зачем ты их позвала? Мы же сами разберемся! Это наши семейные дела!
— Семейные дела закончились в тот момент, когда ты открыл мою шкатулку, пока я была на работе, — отрезала Мария. — Теперь это дело о воровстве. И решать его будут мужчины.
— Ты… ты предательница! — зашипел он, вскакивая с дивана. Планшет полетел на мягкую обивку. — Ты хочешь меня опозорить? Перед твоим папашей? Да он меня со свету сживет! Маша, звони им! Скажи, что пошутила! Скажи, что серьги нашлись! Скажи, что они за диван закатились!
Он подбежал к ней, пытаясь схватить за руки. Его ладони были потными и липкими.
— Я сейчас всё верну! — тараторил он, брызгая слюной. — Я отменю ставку! Там есть функция «кэш-аут»! Потеряю немного, но верну деньги! Маша, ну не губи! Ну дай шанс! Я же люблю тебя! Я же для нас…
— Не трогай меня, — Мария брезгливо отстранилась, стряхивая его руки. — Ты не сможешь ничего вернуть. Ты уже всё проиграл. Еще до начала матча.
В этот момент в дверь позвонили. Звонок был не коротким и вежливым, а длинным, требовательным, вдавливающим кнопку в стену. Так звонят не гости. Так звонят хозяева жизни, пришедшие за своим.
Валерий отшатнулся от жены, его лицо посерело. Он метнул взгляд на телевизор, где комментатор радостно объявил о начале матча, потом на пустую шкатулку на комоде, и, наконец, на дверь. Он понял, что его «беспроигрышная стратегия» только что дала сбой, который не перекроет ни один коэффициент.
— Открой, — сказала Мария, не двигаясь с места. — Это к тебе. Твои инвесторы приехали.
Валерий шаркающей походкой направился в прихожую. Ноги у него стали ватными, а в животе образовался ледяной ком, который не мог растопить даже выпитый алкоголь. Он приоткрыл дверь, и в душную, прокуренную квартиру ворвался запах мокрого асфальта, дешевого табака и холодной осенней улицы.
На пороге стояли двое. Николай Петрович, отец Марии, в старой кожаной куртке, которая видела еще перестройку, казался огромным и тяжелым, как могильная плита. Рядом переминался с ноги на ногу Андрей, младший брат жены — крепкий, жилистый парень с коротким ежиком волос и взглядом, в котором не читалось ничего хорошего.
— З-здравствуйте, Николай Петрович, — проблеял Валера, пытаясь изобразить радушие, но губы растянулись в кривой, жалкой ухмылке. — А мы тут… футбол смотрим. Проходите, конечно. Чай будете? Или покрепче? У меня настойка есть…
— Отойди, — коротко бросил тесть. Он не разулся, просто шагнул вперед, оттесняя зятя плечом к вешалке. Тяжелые ботинки гулко стукнули по ламинату, оставляя грязные следы.
Андрей молча зашел следом, захлопнув дверь с такой силой, что штукатурка над косяком едва заметно сыпанула белой пылью. Он даже не посмотрел на Валерия, сразу направившись в комнату, где сидела сестра.
Валерий засеменил следом, чувствуя себя нашкодившим школьником, которого сейчас будут пороть ремнем. Но в глубине души, под слоем страха, всё ещё тлела обида. «Дикари, — думал он. — Приперлись, грязь развели. Никакого понятия о личном пространстве. Сейчас я им всё объясню. Я им цифры покажу. Они же мужики, должны понять азарт».
В гостиной Николай Петрович остановился посреди комнаты, оглядывая «поле битвы»: разбросанные вещи, пустые банки, открытый ноутбук и работающий телевизор, где комментатор захлебывался восторгом от опасного момента у ворот «Спартака».
— Ну и где? — спросил отец, не глядя на дочь. Он смотрел прямо на Валерия, и от этого взгляда у «инвестора» пересохло в горле.
— Что где? — Валера попытался включить дурачка, но голос предательски дал петуха.
— Билет, — Николай Петрович протянул широкую, мозолистую ладонь. — Залоговый билет. Давай сюда.
— Николай Петрович, вы не понимаете! — Валерий начал жестикулировать, пытаясь заполнить тишину словами. — Это временная мера! Краткосрочный займ под залог актива! У меня стратегия, понимаете? Стратегия! Вот, посмотрите на экран! Коэффициент уже упал, значит, я был прав! Сейчас забьют, и я завтра же утром выкуплю серьги. Я даже хотел Маше шубу купить с выигрыша!
Андрей, который до этого стоял у окна, молча подошел к столу. Он взял планшет, на котором плясали графики, посмотрел на него пару секунд, как на таракана, и с сухим треском переломил его об колено. Экран хрустнул, посыпались мелкие осколки стекла. Андрей небрежно швырнул обломки на диван.
— Э! Ты чё творишь?! — взвизгнул Валера, дернувшись к своей «рабочей станции». — Это же денег стоит! Ты больной?!
Андрей резко развернулся и, схватив зятя за грудки, впечатал его в стену. Удар выбил из легких Валерия воздух вместе с остатками смелости. Лицо брата оказалось в сантиметре от его лица.
— Больной здесь только ты, Валера, — тихо, почти ласково произнес Андрей. — Ты украл у моей сестры. Ты украл у нашей семьи. Ты думаешь, мы приехали слушать твои сказки про коэффициенты? Где бумага?
— В куртке… — просипел Валерий, чувствуя, как кулак Андрея сжимает ворот его растянутой футболки. — В прихожей… В кармане…
Андрей отпустил его, брезгливо вытер руку о джинсы и кивнул на коридор.
— Неси. Бегом.
Валерий, спотыкаясь, метнулся в прихожую. Руки тряслись так, что он не сразу попал в карман пуховика. Он нащупал смятый клочок розовой бумаги — тот самый билет из «Ломбарда 24». В этот момент по телевизору раздался разочарованный гул трибун. «Спартак» пропустил.
Валерий замер. В голове пронеслась паническая мысль: «Всё. Не отыграюсь». Но тут же мозг, отравленный лудоманией, подкинул спасительную идею: «Второй тайм! Во втором тайме они всегда прибавляют! Еще не всё потеряно!»
Он вернулся в комнату и, стараясь не смотреть в глаза родственникам, протянул бумажку тестю. Николай Петрович разгладил квитанцию на ладони, поднес её к глазам, щурясь без очков.
— Сорок тысяч рублей? — прочитал он, и его голос стал тяжелым, как кувалда. — Ты сдал рубины девятнадцатого века за сорок тысяч?
— Там оценка занижена! — торопливо затараторил Валера. — Это ломбард, они всегда занижают! Я же говорю, я выкуплю! Завтра! С зарплаты! Ну, то есть, с выигрыша!
Николай Петрович медленно поднял глаза. В них не было ярости, только бесконечное, свинцовое презрение. Так смотрят на собаку, которая нагадила на ковер не по глупости, а назло.
— С какого выигрыша, убогий? — спросил он. — Ты же слышал. Пропустили твои кривоногие. Ноль-один. Твои сорок тысяч уже у дяди букмекера в кармане. Ты просрал не просто деньги, Валера. Ты просрал память моей матери.
— Да это просто вещи! — сорвался Валерий, чувствуя, что его загоняют в угол. — Железки! Вы тут трагедию разыгрываете, а я о будущем думаю! Я миллионы поднять хотел! А вы… вы просто мещане! Вам лишь бы копейку зажать!
— Заткнись, — Андрей сделал шаг вперед, и Валерий инстинктивно вжался в спинку дивана. — Сядь. И пиши.
Андрей достал из внутреннего кармана сложенный листок бумаги и ручку. Бросил их на журнальный столик, прямо в пятно от пиццы.
— Что писать? — Валерий сглотнул.
— Расписку, — сказал отец. — Что ты, такой-то такой-то, взял в долг у своей жены сумму, эквивалентную рыночной стоимости серег. Мы их оценивали в прошлом году у ювелира. Триста пятьдесят тысяч рублей.
— Сколько?! — глаза Валерия полезли на лоб. — Да вы что, охренели? Какие триста пятьдесят? Я их за сорок сдал! Вы меня на бабки поставить хотите? Это рэкет! Я в полицию позвоню!
Николай Петрович усмехнулся. Это была страшная усмешка, от которой у Валерия по спине пробежал холодок.
— Звони, — спокойно сказал тесть. — Прямо сейчас звони. И расскажи товарищу майору, как ты украл драгоценности из квартиры. Это сто пятьдесят восьмая статья, Валера. Кража. Срок реальный, учитывая, что ты безработный и характеристика у тебя так себе. Хочешь на зону? Там тебе быстро объяснят про коэффициенты и стратегии.
Валерий затравленно посмотрел на жену. Мария стояла у окна, скрестив руки на груди, и смотрела на улицу. Она была здесь, но её словно не было. Никакой поддержки. Никакой жалости.
— Маш… — позвал он тихо. — Ну скажи им. Это же наши дела. Мы же семья.
Мария не обернулась.
— Пиши, Валера, — сказал Андрей, нависая над ним. — У тебя минута. Или мы вызываем наряд, и ты едешь в отделение прямо в этих тапках. А там разговор будет другой. И поверь, расписка тебе покажется сказкой.
Валерий дрожащей рукой взял ручку. Его мир рушился. «Беспроигрышная стратегия» обернулась долговой ямой, из которой ему не выбраться. Он сел за столик, отодвинув в сторону коробку от пиццы, и начал выводить буквы, которые ставили крест на его спокойной жизни.
— Я, Валерий Сергеевич… — диктовал Андрей, стоя за его спиной, — обязуюсь вернуть…
Валера писал, а по телевизору комментатор бодро вещал о начале второго тайма. Игра продолжалась. Только Валера из неё уже выбыл. Окончательно и бесповоротно.
— Подпись поставь. И расшифровку. Полностью: фамилия, имя, отчество. Чтобы ни одна экспертиза не подкопалась, — голос Андрея звучал над ухом Валерия, как лязг затвора.
Валерий выводил буквы с трудом. Ручка скользила в потных пальцах, оставляя на бумаге неровные, дерганые линии. «Обязуюсь вернуть… в срок до…» Каждое слово давалось ему с физической болью, словно он отрезал от себя куски плоти. Он понимал, что подписывает себе приговор, но животный страх перед двумя крепкими мужчинами и перспективой реальной тюремной камеры был сильнее жадности.
На экране телевизора, который никто так и не выключил, шла восемьдесят пятая минута матча. Счет оставался неизменным: 0:1. «Спартак» проигрывал. Надежда на чудо таяла вместе с секундами, и каждый тик таймера на табло отдавался в голове Валерия глухим ударом.
— Всё, — он бросил ручку на стол. Она покатилась и ударилась о край тарелки с засохшей пиццей. — Довольны? Я подписал. Теперь выметайтесь из моего дома. У меня голова раскалывается.
Николай Петрович медленно взял листок, поднес его к глазам, проверяя каждую букву. Его лицо, изрезанное глубокими морщинами, оставалось каменным. Он аккуратно сложил расписку вчетверо и убрал во внутренний карман куртки, ближе к сердцу, словно это была самая ценная вещь в комнате.
— Из твоего дома? — переспросил тесть, и в его голосе прозвучало искреннее удивление. — Ты, Валера, видно, от нервов совсем берега попутал. Этот дом оплачивает моя дочь. Ремонт здесь делал я с Андреем. Мебель покупала Маша. Твоего здесь — только запах перегара и долги.
— Ключи, — коротко бросил Андрей, протягивая руку ладонью вверх.
Валерий вжался в диван. До него только сейчас начал доходить истинный смысл происходящего. Это была не просто воспитательная беседа. Это была казнь.
— Вы не имеете права… — пробормотал он, бегая глазами от жены к её родственникам. — Маша! Ты что, молчать будешь? Они меня на улицу выгоняют! На ночь глядя! Я же муж твой, в конце концов! У меня прописка…
Мария наконец оторвала взгляд от окна. Она посмотрела на него так, словно видела впервые. В её глазах не было ни злости, ни сочувствия — только брезгливая усталость, с которой смотрят на раздавленное насекомое.
— Прописка у тебя в общежитии, в Капотне, Валера. Ты сам настоял, чтобы не выписываться, ради какой-то льготы, — её голос был ровным, безжизненным. — А здесь ты жил, потому что я так хотела. Больше я не хочу.
— Да пошли вы! — Валерий вскочил, пытаясь изобразить оскорбленное достоинство, но колени предательски дрожали. — Ладно! Раз вы так… Я уйду! Но вы еще пожалеете! Когда я поднимусь, когда я реально заработаю, вы ко мне на коленях приползете! Машка, ты первая прибежишь, будешь просить прощения, но я не прощу! Слышишь?
Он метнулся к шкафу-купе, стоявшему в углу, и дернул дверцу.
— Куда? — Андрей преградил ему путь, уперев руку в грудь Валерия.
— Вещи собрать! — взвизгнул Валера. — Или вы меня голым выставите? Я имею право забрать свою одежду! Мой пуховик, мои джинсы, приставку… Приставку я сам покупал! С выигрыша в прошлом году!
— Приставку ты покупал, когда занял у нас с матерью двадцать тысяч и «забыл» отдать, — напомнил Андрей, не убирая руки. — Так что «плойка» остается в счет погашения процентов. А вещи…
Андрей окинул зятя оценивающим взглядом. На Валере были растянутые треники с пузырями на коленях, застиранная майка и домашние тапки на босу ногу.
— Ты пришел в этот дом в одних трусах и с зубной щеткой, — сказал Николай Петрович, подходя ближе. — Вот так и уйдешь. Считай это восстановлением исторической справедливости. Баланс должен сходиться, Валера. Ты же любишь цифры.
— Вы звери… — прошептал Валерий, пятясь к выходу из комнаты. — На улице ноябрь! Там дождь! Я заболею! Я на вас в суд подам за истязания!
— В суде тебе придется объяснять, куда делись фамильные драгоценности, — спокойно парировал тесть. — А насчет погоды… Не сахарный, не растаешь. Адреналин согреет. Ты же любишь риск? Вот и рискни добежать до метро без куртки. Ключи давай.
Валерий судорожно шарил по карманам треников, хотя прекрасно знал, что ключей там нет. Они лежали в прихожей, на тумбочке. Андрей проследил за его взглядом, шагнул в коридор, взял связку и демонстративно опустил её в свой карман. Металл звякнул, как тюремные кандалы.
— На выход, — скомандовал брат жены.
Валерий посмотрел на Марию в последний раз. Это был взгляд утопающего, который надеется, что ему бросят круг.
— Маша… — заскулил он. — Ну скажи им! Ну хоть куртку! Ну хоть ботинки! Я же человек!
Мария молча подошла к столу, взяла пульт и нажала красную кнопку. Телевизор погас, обрывая крики комментатора. В квартире наступила звенящая тишина, нарушаемая только тяжелым дыханием Валерия.
— Ты не человек, Валера, — тихо сказала она. — Ты функция. Функция по уничтожению денег и нервов. А функциям одежда не нужна. Уходи.
Андрей взял его за локоть — жестко, но без ударов — и потянул в коридор. Валерий попытался упереться ногами, но сил сопротивляться двум мужикам у него не было. Его протащили по ламинату, как мешок с мусором.
В прихожей Николай Петрович открыл входную дверь. Лестничная площадка встретила их холодным сквозняком и запахом жареной капусты от соседей.
— Проваливай, — сказал тесть, подталкивая его в спину.
Валерий вылетел на бетонный пол подъезда, едва не потеряв равновесие. Его тапки звонко шлепнули по плитке. Он развернулся, лицо его было перекошено от ненависти и страха.
— Твари! — заорал он, срывая голос. — Будьте вы прокляты со своими побрякушками! Я отыграюсь! Вы слышите? Я всё равно отыграюсь! Я богаче вас всех буду! Вы у меня еще…
Дверь перед его носом захлопнулась с тяжелым, окончательным звуком. Щелкнул один замок, затем второй. Лязгнула задвижка.
Валерий остался стоять в полумраке лестничной клетки. Лампочка над головой мигала, грозя вот-вот перегореть. Он посмотрел на свои ноги в дешевых тапках, на голые руки, покрывшиеся гусиной кожей от холода. В кармане треников вибрировал телефон — единственное, что ему позволили оставить.
Он дрожащими руками достал смартфон. Экран засветился, ослепляя его в темноте подъезда. Пришло уведомление от приложения букмекера.
«Матч окончен. Счет 0:2. Ваша ставка проиграна».
Валерий сполз по стене на корточки. Он не чувствовал холода бетона. В голове пульсировала только одна мысль: сорок тысяч долга ломбарду, триста пятьдесят тысяч по расписке, и ноль на счету. А еще — абсолютная, звенящая пустота впереди.
Где-то за дверью слышались приглушенные голоса. Там продолжалась жизнь. Там было тепло, там была еда, там был диван. Но для него этот мир теперь был так же недосягаем, как и Марс.
— Сука… — выдохнул он, сжимая телефон так, что побелели костяшки. — Просто не повезло. Просто судья — козел. В следующий раз… В следующий раз точно верняк будет.
Он поднялся, зябко обхватил себя руками за плечи и, шлепая тапками, начал медленно спускаться по лестнице вниз, в холодную ноябрьскую ночь, навстречу своей новой, одинокой жизни. Азарт всё еще тлел в его глазах, выжигая последние остатки здравого смысла.
В квартире стало тихо, но это была не та благословенная тишина, что наступает после ухода шумных гостей. Это была вакуумная, давящая пустота, в которой всё ещё вибрировало эхо криков и ругани. Воздух казался наэлектризованным, пропитанным злобой и адреналином.
Андрей дважды провернул ключ в замке, проверил задвижку и только потом отошел от двери. Он шумно выдохнул через нос, расправляя плечи, словно только что сбросил тяжелый мешок, и брезгливо вытер ладони о джинсы.
— Ну всё, — бросил он, не глядя на сестру. — Ушел «инвестор». Теперь пусть голубям свои стратегии рассказывает.
Николай Петрович прошел в кухню, по-хозяйски отодвинул стул ногой и тяжело опустился на него. Табуретка жалобно скрипнула под его весом. Он не спешил утешать дочь. Вместо этого он барабанил толстыми пальцами по столешнице, глядя на Марию исподлобья, тяжелым, сверлящим взглядом. В этом взгляде не было ни капли сочувствия, только холодный расчет и плохо скрываемое раздражение.
— Ну что, дочь, — голос отца звучал глухо и жестко, как стук молотка по дереву. — Довольна? Устроила цирк?
Мария стояла в дверном проеме, скрестив руки на груди. Ей хотелось принять душ, смыть с себя этот день, смыть запах перегара Валерия, смыть липкий страх. Но вместо этого ей приходилось держать оборону перед собственной семьей.
— Я устроила? — переспросила она, чувствуя, как внутри закипает новая волна гнева. — Это он украл серьги. Это он проиграл деньги. Я просто защищалась.
— Защищалась она… — Николай Петрович криво усмехнулся. — Ты, Маша, дура. Я тебе это пять лет назад говорил, когда ты этого слизня в дом привела. Говорил? Говорил. А ты нос воротила. «У нас любовь», «он перспективный». Вот тебе твоя перспектива — в тапках на морозе.
— Пап, не начинай, — процедила Мария. — Мне сейчас не до твоих нотаций. Спасибо, что приехали, помогли выставить. А теперь, пожалуйста, езжайте домой. Я хочу побыть одна.
— Ишь ты, быстрая какая, — отец хлопнул ладонью по столу. — «Езжайте». Мы, значит, должны срываться, лететь через весь город, марать руки об этого урода, а нам даже чаю не нальют? Ты серьги просрала, Мария. Фамильные. Мать их берегла как зеницу ока, в голодные девяностые не продала. А ты позволила какому-то игроману снести их в скупку за копейки.
— Я их верну, — твердо сказала Мария, хотя уверенности в этом у неё не было никакой. — Я подам заявление, полиция изымет их как вещдок…
— Дура ты набитая, — перебил её Андрей, заглядывая в холодильник. Он достал оттуда банку пива, оставленную Валерием, открыл её с пшиком и сделал большой глоток. — Какая полиция? Какой вещдок? Ломбард их уже завтра на переплавку пустит или продаст своим. Валерка твой подписал договор, он был собственником на момент сдачи. Ты ничего не докажешь, только нервы вымотаешь. Прощайся с камешками. Нет их больше.
Мария посмотрела на брата, который допивал пиво её мужа, стоя посреди её кухни. В этот момент она отчетливо поняла: они приехали не спасать её. Они приехали, чтобы насладиться её крахом. Чтобы в очередной раз самоутвердиться за её счет, ткнуть носом в ошибку, как нашкодившего котенка.
— Поставь банку, — сказала она ледяным тоном.
— Чего? — Андрей поперхнулся.
— Поставь банку и уходи. Оба уходите.
Николай Петрович медленно поднялся. Он навис над столом, опираясь на кулаки. Его лицо налилось кровью.
— Ты как с отцом разговариваешь? — прорычал он. — Мы тебе жопу прикрыли! Если бы не мы, он бы тебя сегодня до нитки обобрал, а завтра бы еще и кредит на тебя повесил! Ты нам в ноги кланяться должна!
— Кланяться? — Мария шагнула в кухню, глядя отцу прямо в глаза. Страха больше не было. Всё сгорело. — За что? За то, что вы всю жизнь меня контролируете? За то, что ты, папа, любого моего мужчину с дерьмом смешивал? Валера, конечно, подонок, но ты его таким сделал в своих глазах еще до того, как он первую ставку сделал. Ты же мне жизни не давал! «Не тот», «не так», «не там работаешь». Вот я и выбрала того, кто хоть слово поперек тебе сказать не мог. Назло тебе выбрала!
— Ах ты дрянь неблагодарная… — прошипел отец. — Назло? Ну вот и живи теперь назло. Без мужа, без денег и без семьи. Мы для неё всё, а она… Пошли, Андрей. Нечего тут делать. Пусть сама в своем дерьме ковыряется.
— Подожди, пап, — Андрей сжал пустую банку, металл хрустнул в его кулаке. — А с распиской что? Кто деньги возвращать будет? Валерка пустой, с него взять нечего. А серьги наши были, общие. Бабка завещала, чтобы в семье остались. Машка их потеряла — пусть Машка и платит.
Мария замерла. Она перевела взгляд с отца на брата.
— Что? — тихо спросила она. — Ты хочешь, чтобы я тебе заплатила за серьги, которые украл мой муж?
— А почему нет? — Андрей пожал плечами, нагло ухмыляясь. — Ты же хозяйка, ты за имуществом следить должна. Ты его в дом пустила. Значит, твой косяк. Триста пятьдесят тысяч, как в расписке. Пополам — сто семьдесят пять мне. Папе не надо, он гордый, а мне деньги нужны. У меня ипотека.
— Вон, — прошептала Мария.
— Что?
— ВОН ОТСЮДА! — заорала она так, что зазвенели стекла в кухонном шкафу. — Вон из моей квартиры! Оба! Чтобы духу вашего здесь не было! Вы такие же, как он! Только он деньги воровал, а вы душу жрете! Не дам я вам ни копейки! Пошли вон!
Она схватила со стола тяжелую керамическую солонку и замахнулась. В её глазах было столько бешенства, что двое здоровых мужчин невольно попятились.
— Психичка, — сплюнул Андрей, швыряя смятую банку в раковину. — Вся в мать. Такая же истеричка.
— Пошли, сын, — Николай Петрович брезгливо одернул куртку. — Пусть сдыхает тут одна. Приползет еще. Когда жрать нечего будет, приползет. Только я дверь не открою. Запомни, Мария: у тебя больше нет отца. Считай, что я умер.
Они вышли в коридор, громко топая. Мария не двинулась с места, пока не услышала, как хлопнула входная дверь. Не так окончательно, как за Валерием, а злобно, с оттяжкой, так, что содрогнулись стены.
Она осталась одна.
В квартире пахло смесью дешевого пива, пота трех мужчин и безнадежностью. Мария опустила руку с солонкой и поставила её на место. Руки не дрожали. Дыхание было ровным. Внутри у неё образовалась ледяная пустыня, где не было места ни слезам, ни жалости, ни сомнениям.
Она подошла к окну. На улице было темно. Фонарь освещал кусок мокрого асфальта и пустую скамейку. Валерия там уже не было. Отца и брата — тоже. Все исчезли, растворились в ноябрьской ночи, оставив её разгребать руины собственной жизни.
Мария прошла в комнату, перешагнула через валяющиеся на полу носки мужа, даже не поморщившись. Она села за стол, смахнула крошки от пиццы и открыла крышку своего старенького, чудом уцелевшего ноутбука.
Экран засветился холодным голубым светом, отражаясь в её сухих глазах.
Она открыла браузер и вбила в поисковую строку: «Подать заявление на развод госуслуги». Пальцы быстро бегали по клавиатуре, вводя данные. ФИО. Дата регистрации брака. Причина развода. В графе «причина» она на секунду задумалась, а потом напечатала одно короткое слово: «Несовместимость».
Отправив заявление, она открыла новую вкладку. Сайт МВД. «Подать обращение».
«Я, Мария Николаевна, заявляю о факте хищения имущества, совершенного моим супругом…»
Она писала сухо, канцелярским языком, перечисляя факты, даты и суммы. Никаких эмоций. Только цифры и факты. Она методично забивала гвозди в крышку гроба своего прошлого. Ей не нужны были адвокаты, чтобы знать: она посадит его. Или заставит бегать от приставов до конца жизни. И ей не нужны были родственники, чтобы выжить.
Когда последняя точка была поставлена, Мария закрыла ноутбук. Она встала, подошла к шкатулке, которая так и стояла открытой на комоде. Пустое бархатное гнездо смотрело на неё черным глазом.
Мария взяла шкатулку, подошла к мусорному ведру и, не колеблясь ни секунды, выкинула её туда, прямо поверх грязной банки из-под пиццы и картофельных очистков.
— Ставки сделаны, — сказала она в пустоту квартиры. — Ставок больше нет.
Она выключила свет на кухне и пошла спать. Завтра ей нужно было идти на работу. А жизнь… Жизнь только начиналась. Жесткая, холодная, но, наконец-то, её собственная…
