Она была дочерью человека, который более сорока лет стоял на самых высших руководящих постах Советского Союза.
«Люся вся в папу!» — часто замечали те, кто был знаком с их семьей. И правда, она была на него удивительно похожа: те же небесно-голубые глаза, сдержанная улыбка, волевая и слегка замкнутая натура, очень требовательная к себе.
«Ничего, Косыга, еще поработаешь»
Ее отец, Алексей Николаевич Косыгин, начал свою политическую карьеру еще при Сталине и руководил кабинетом министров больше, чем кто-либо в истории нашей страны. Это был интеллигентный, образованный человек, компетентный в делах государства, чуждый интригам, взяткам и борьбе за власть во имя власти.
Косыгин сознательно дистанцировался от всех политических группировок и, возможно, поэтому избежал репрессий и смог оставаться во власти аж при трех Генсеках.
— Ну как ты, Косыга? Ничего, ничего, еще поработаешь, — говорил ему Иосиф Виссарионович незадолго до своей смерти. И как в воду глядел.
Алексей Николаевич без всякого высокомерия относился к простым людям и всегда мог найти правильный тон в общении с ними. В народе его уважали. Наверно, он был единственным членом Политбюро, о ком, если и слагали анекдоты, то делали это как-то по-доброму.
На работе Косыгин был холоден, замкнут и даже мрачен, но в кругу близких раскрывался как чуткий и отзывчивый человек с хорошим чувством юмора. Он был бесконечно предан супруге Клавдии Андреевне и души не чаял в своей единственной дочери Люсе.
Среди детей советской номенклатуры было много примеров, когда они вырастали капризными и избалованными. Людмила Алексеевна оказалась из другого теста. Даже позже войдя в круг мировой политической элиты, она осталась простым и скромным человеком. У супруги Косыгина часто спрашивали:
— А что у вас только одна дочь?
— Одна, зато какая! — с неизменной гордостью отвечала Клавдия.
«Вы же заморозите дитя. Давайте, я с вами хоть до станции доеду»
Родилась единственная дочь Косыгина в 1928 году в старинном русском городке Киренске, что стоит на реке Лене в Иркутской области. Этого места Люся совершенно не помнила, потому что через два года их семья переехала в родной для Алексея Николаевича Ленинград.
Он, уже получив свою первую руководящую должность в Ленском союзе кооператоров, решил продолжить образование и поступил в Текстильный институт. Молодая супруга Клава, бросив сытую жизнь на золотых приисках, безропотно отправилась вслед за мужем.
Финансовое положение семьи значительно ухудшилось, и все то время, что Алексей учился, они жили на зарплату Клавдии, которая устроилась бухгалтером в корабельные мастерские Кронштадта. Работа была непростая, требующая иногда многодневных плаваний.
Пока родители были заняты, с маленькой Люсей сидела няня Анна Николаевна Кузакова — простая женщина с эвенкийскими корнями. Она помогала их молодой семье еще в Сибири, а когда они зимой, в лютую стужу, уезжали из Киренска, вызвалась их проводить:
— Вы же заморозите дитя. Давайте, я с вами хоть до станции доеду — это же неделя пути.
Когда Косыгины садились в поезд, решено было взять няню с собой. Она стала полноправным членом их семьи и по сути главным человеком в доме: вырастила Людмилу, потом нянчила ее детей и даже ее внучку Катю. Аннушка, так ее звали дома, могла поворчать и на самого Председателя Совета Министров:
— Куда идешь, Алексей Николаич в обуви? Я же только что убралась!
И Косыгин покорно разувался. Без Аннушки невозможно было представить их дом. Она без какой-либо охраны ходила с Люсей, а потом и с ее детьми по магазинам, стояла в тех же очередях, покупала те же продукты, что и все.
Позже из Сибири переехала и теща Алексея Евдокия Прохоровна, а еще с ними до самой смерти жила его родная сестра Мария, инвалид с детства. Клавдия ее всячески опекала, но ее болезнь во многом повлияла на решение Косыгиных ограничиться одним ребенком.
«Не папина дочка, а именно дочь своего отца»
Личность Люси с ранних лет формировалась в атмосфере доброты, милосердия, уважения к простому народу. Ее никогда не баловали, но она была со всех сторон обожаемым ребенком, в которого вложили всю душу.
Ее родители оба являлись сильными, волевыми личностями, удивительно тонко чувствовали и дополняли друг друга, но по эмоциональному складу были совсем разными. Дочь больше пошла в отца: всегда держала дистанцию, не терпела вторжения в личное пространство.
У них с отцом было одинаковое отношение к жизни, своим обязанностям, к близким и родным людям. Верность и добросовестность — оба отличались этим. Поэтому я могу вам с полным правом ее аттестовать как дочь своего отца. Причем, не папина дочка, а именно дочь своего отца, — говорил Юрий Фирсов, помощник Алексея Косыгина.
Через несколько лет Алексей заканчивает учебу и его скромную стипендию сначала заменяет зарплата мастера, потом начальника цеха, и в конце концов — директора фабрики, а после начинается его стремительная политическая карьера. В 1939 году семья уже переехала из Ленинграда в Москву.
Клавдия всегда верила в своего мужа и теперь спокойно уходит с работы, посвятив все свое время семье. Очень открытая и общительная хохотушка, она стала душой их дома.
Неунывающая мать семейства всегда компенсировала замкнутый нрав Алексея Николаевича и их дочери Люси, создавая некоторую «беззаботность» в доме. Клавдия Андреевна умела дружить, любила людей и очень хорошо в них разбиралась. В кремлевских кругах даже ходили слухи, что она оказывает влияние на Косыгина по части кадровых вопросов.
Мама, если сравнивать ее с Клавдией Андреевной, была человеком другого склада. Для бабушки самым главным был дом, а мама формировалась в другое время, когда женщины, хорошо это или нет, во всем стремились сравняться с мужчинами, — вспоминала позже Татьяна, дочь Людмилы.
«Люся отличалась очень большой скромностью»
Во время войны Косыгин был направлен в блокадный Ленинград, где стал главным организатором «дороги жизни» через Ладожское озеро, за что ему был вручен орден Боевого Красного Знамени. Это была единственная награда, которой особо гордился Алексей Николаевич. Клавдия Андреевна с дочерью в это время находились в Уфе, в эвакуации.
После войны семья поселилась в Москве в правительственном доме на улице Грановского. Школу Люся окончила в победном 1945-м с золотой медалью. Было самое время определяться с профессией. В то время как раз от исторического факультета МГУ был отдельно выделен Институт международных отношений (будущий МГИМО). Сюда она и поступила.
В нашем институте были и такие дети высокопоставленных людей, особенно среди девочек, которые шикарно одевались, носили драгоценности, меняли шубы, ходили с охраной. Но Люся отличалась очень большой скромностью, — вспоминала ее однокурсница Рита Поповкина.
Приходила на свидания с няней
Поступив в институт, Люся Косыгина выбрала не только профессию, но и будущую судьбу. Ведь именно здесь она встретила свою единственную любовь. Джермен Гвишиани, или Джерри, как его называли приятели, родился в Грузии, но в Москву приехал из Владивостока, где тогда работал его отец, генерал НКВД и соратник Берии.
Джерри мечтал стать моряком, но однажды случайно узнал о новом институте, где готовят работников дипломатической службы, и решил попробовать свои силы.
Он прилично владел английским, окончил школу с медалью и с честью выдержал вступительные экзамены, однако первые месяцы учебы его разочаровали настолько, что юноша собирался все бросить и вернуться на Дальний Восток.
Но тут он разглядел среди шикарно одетых студенток скромную Людмилу и задержался из-за нее в Москве. Именно она уговорит его закончить институт, но после Джермен все-таки исполнил свою давнюю мечту, отслужив четыре года на флоте.
Джерри очень красиво ухаживал, со всей свойственной грузинам широтой и страстностью. Замкнутая Люся, воспитанная в строгих нравах, поначалу всего этого смущалась. По настоянию матери на первые свидания она приходила с …Аннушкой.
Два или три раза юноша появлялся у Косыгиных дома, где успел познакомиться с Клавдией Андреевной и ее матерью Евдокией Прохоровной, но Алексея Николаевича ни разу не застал.
«В мужья ты можешь выбрать, кого хочешь, но выбираешь его один раз»
Первая встреча с будущим тестем случилась в Архангельском на даче, когда уже стало понятно, что у Люси и Джерри все серьезно. Принял его Косыгин как всегда вежливо, но суховато, а после обеда предложил зятю сыграть в бильярд, где и расспросил того о детстве, родителях и дальнейших планах на жизнь. А потом неожиданно сделал замечание:
— По-моему, вы не раскрываете всех своих возможностей. А надо это делать. Это же игра. Только глупые люди обижаются на проигрыш.
Джермен тогда решил немного поддаться из уважения к хозяину дома, но тот его быстро раскусил. Впрочем, этот инцидент никак не повлиял на их дальнейшие отношения. Когда Люся заговорила с родителями о замужестве, от них никаких возражений не последовало. Хотя внушение дочери они тогда сделали более чем серьезное, на всю жизнь:
— Люся, в мужья ты можешь выбрать, кого хочешь, но выбираешь его один раз. И приводишь к нам одного мужа. Мы будем его любить также, как тебя, но это должно быть раз и навсегда.
Через три месяца, в январе 1948 года Людмила и Джерри поженились, в конце того же года родился их первенец Алеша, а позже и дочка Танечка.
В трудную минуту она всегда вспоминала совет отца: «Помягче, помягче бери!»
Сразу после свадьбы молодые стали жить отдельно. Для обоих это был второй курс института и они решили перейти в одну группу, чтобы и на учебе не разлучаться. К занятиям Люся относилась очень серьезно и даже рождение детей не сбило ее с делового настроя. Академический отпуск она не брала, а неизбежно возникавшее отставание в учебе наверстывала с завидным упорством.
После окончания службы в ВМФ Джермен выбрал карьеру в научной сфере. Людмила же долгие годы работала по специальности в Главном архивном управлении МИД СССР, имела ученую степень кандидата исторических наук, достигла звания Советника первого класса.
Поначалу у нее были амбиции сделать дипломатическую карьеру, дослужиться до посла, но потом она поняла, что выше головы не прыгнешь. Кроме революционерки Коллонтай тогда ни одна советская женщина до такого высокого уровня в дипломатии еще не поднималась. Кстати, ее внучка Катя сейчас является почетным консулом в Княжестве Монако.
Те, кто знал Людмилу по службе, вспоминали ее крутой нрав. Она была довольно властной, но мудрой женщиной — могла деликатно направлять людей в ту или иную сторону, не нанося им обид. В трудную минуту она всегда вспоминала совет отца: «Помягче, помягче бери!»
«Я сейчас Люсе позвоню!»
Детьми по семейной традиции занималась няня Аннушка и она их очень любила, но воспитание не было ее прерогативой. Когда ребятишки начинали уж слишком шалить, она пускала в ход свою главную угрозу:
— Я сейчас Люсе позвоню!
После этого на час или два в доме воцарялась тишина. Людмила была строга и требовательна как к себе, и так и к детям. Они всей семьей часто приезжали в Архангельское по выходным. Днем дети катались на лыжах и коньках или ходили с дедом на рыбалку, потом собирались все вместе, Клавдия Андреевна накрывала вкусный стол.
— Джерри, сыграй что-нибудь, а мы попоем, — говорил Косыгин зятю. Джермен прекрасно играл на нескольких музыкальных инструментах, а вот тесть, хоть и в кругу близких охотно подпевал, но фальшивил безбожно.
А по вечерам Алексей Николаевич любил поговорить с Таней и Алешей на самые разные темы — от политики до философии. Он очень любил своих внуков, разговаривал с ними всерьез, как со взрослыми, что им, конечно, очень льстило, и они иногда даже специально готовились к таким беседам.
«Хозяйкой дома теперь будет Люся»
Многое в семье Косыгиных-Гвишиани изменилось после того, как тяжело заболела Клавдия Андреевна. Кремлевские врачи проглядели онкологию, и ее не стало за считанные месяцы. Алексей Николаевич в последнее время от нее не отходил, даже бывало ночевал в соседней палате, а потом ехал оттуда на работу.
Казалось, тесно общаясь с Алексеем Николаевичем многие годы, я хорошо знаю его, однако в середине 60-х годов он открылся мне с неожиданной стороны в тяжелое для всей семьи время, связанное с болезнью Клавдии Андреевны, — говорил его зять Джермен Гвишиани.
Обычно супруга сопровождала Алексея Николаевича в составе делегаций в зарубежных поездках, как того требовали протокольные мероприятия. В феврале 1967 года, когда готовился визит в Великобританию, Клавдия Андреевна уже не вставала. С отцом полетела Людмила и совершенно не потерялась там среди мировой элиты.
Ни единым жестом Косыгины тогда не выдали, как они волнуются за то, что происходит дома. В череде мероприятий они с трудом находили возможность позвонить домой, и только когда Алексей Николаевич слышал в трубке супругу, его голос мог дрогнуть:
— Клавочка, ну как ты?
Накануне Первого мая ей стало совсем плохо. Близкие не отходили от Клавдии ни на минуту, но Косыгину надо было присутствовать на трибуне Мавзолея, проигнорировать это он никак не мог. Когда он вернулся в палату, супруги уже не стало.
Когда простились с Клавдией Андреевной, Косыгин сказал:
— Хозяйкой дома теперь будет Люся. И так будет до конца моей жизни.
С тех пор Людмила сопровождала отца в международных командировках, присутствовала на всех неофициальных встречах, где блестяще справлялась и с обязанностями его личного переводчика. Ее английский всегда хвалили.
Иногда Косыгин брал на такие встречи и свою повзрослевшую красавицу-внучку Татьяну.
«А как здорово, друзья, что Люська у меня директор библиотеки!»
Свалившееся на Алексея Николаевича горе разделило его жизнь на два этапа, сделало его безучастным к повседневной жизненной суете. Без любимой Клавочки он почувствовал себя осиротевшим. Все домашние хлопоты легли на Людмилу.
Чтобы не оставлять отца в одиночестве в полной воспоминаний квартире и быть поближе к нему, Люся попросила, чтобы их всех переселили в только что отстроенный и еще незаселенный дом для членов ЦК КПСС. Квартира отца теперь располагалась просто этажом ниже, она всегда могла к нему заглянуть.
В 1973 году Людмила Алексеевна оставила дипломатическую работу и перешла на должность директора Всесоюзной государственной библиотеки иностранной литературы.
Все также скромна, молчалива, задумчива, после работы она спокойно шла на остановку, садилась на троллейбус и ехала домой, хотя как директор могла воспользоваться служебной машиной, или как жена академика Гвишиани приехать на его транспорте. Отец это одобрял, цитируя классиков: «Доченька, без честности нельзя, как без хлеба».
Алексей Николаевич с большим уважением и нежностью относился к дочери. Он дожил до ее пятидесятилетия, которое по традиции отмечали с самыми близким в Архангельском.
Не было только Клавдии Андреевны и все понимали, что время никак не смягчило ему эту боль потери, когда в золотой юбилей дочери рядом нет самого любимого и родного человека – жены и матери. Поздравив Люсю с юбилеем, Косыгин улыбнулся:
– А как здорово, друзья, что Люська у меня директор библиотеки! Какая хорошая работа! Вот пойду на пенсию, обязательно стану работать в библиотеке, буду сидеть и книжки почитывать. Красота – сиди и почитывай.
«Ничего больше сделать не могу — они ничего не хотят слушать. Бесполезно!»
Но мечтам Алексея Николаевича не суждено было сбыться. Он покинул свой пост после второго инфаркта в октябре 1980 года, а через два месяца его не стало.
Жизнь все больше пригибала его, он чувствовал наступление старости, да и отношения с Брежневым были крайне напряженными. Его экономической реформе так и не дали развернуться, Косыгин понимал, что все для него кончилось — во власти происходит нечто такое, чего он остановить не может. Он очень переживал.
Ничего больше сделать не могу — они ничего не хотят слушать. Бесполезно! — говорил Косыгин своему помощнику Соколовскому.
Единственная дочь была самым близким для него человеком. После ухода из жизни Алексея Николаевича, последнего представителя из рода Косыгиных, Людмила сочла возможным взять его фамилию и стала Гвишиани-Косыгина.
Она пережила своего отца на 9 лет. 13 января 1990 года, после нескольких лет мужественной борьбы с онкологией, ее жизнь прервалась. Архив семьи Косыгиных Людмила передала дочери Татьяне. Сын Алексей пошел по стопам своего отца Джермена Михайловича и стал ученым.
