Лена вздрогнула, когда голос мужа, острый и холодный, как осколок льда, вонзился в уютную тишину квартиры. Она только что вошла, сбросив на пуфик сумку и усталость долгого рабочего дня. Мечтала лишь о горячем душе и минуте покоя. Но Кирилл, стоявший в дверях спальни, всем своим видом напоминал натянутую струну, готовую вот-вот лопнуть.
— Что случилось? — Лена устало потерла виски. Головная боль, тлевшая с самого обеда, вспыхнула с новой силой.
— Что случилось? — передразнил он, и в его голосе зашипела неприкрытая ярость. — У моей мамы сегодня день рождения. Ты не забыла?
Сердце пропустило удар. Забыла. В круговерти отчетов, срочных совещаний и клиентских правок этот день просто вылетел из головы. Она виновато подняла глаза на мужа.
— Кирилл, прости, я…
— «Прости»? И это все? — он шагнул к ней, и Лена инстинктивно отступила назад, к двери. — Ты хоть понимаешь, как ей обидно? Она ждала твоего звонка весь день! Весь! День!
Он чеканил слова, вбивая их, как гвозди. Лена чувствовала себя прижатой к стене, маленькой и виноватой. Но вместе с виной в душе поднималась и другая волна — глухое раздражение.
— Я замоталась, правда, — попыталась она оправдаться. — Этот проект… он выжимает все соки. Я хотела позвонить вечером.
— Вечером? — Кирилл усмехнулся, но смех его был злым и безрадостным. — Вечером, когда она уже легла спать с мыслью, что невестке на нее наплевать? Гениально, Лена, просто гениально!
Он отошел к окну и с силой ударил ладонью по подоконнику. Фикус в горшке испуганно вздрогнул.
— Моя мама для меня — святой человек. Она всю жизнь на меня положила. А ты… ты даже не можешь набрать номер и сказать пару теплых слов. Это так сложно?
Лена молчала. Что она могла сказать? Любое слово сейчас прозвучало бы как жалкое оправдание. Она действительно забыла. Но разве это повод для такого скандала? Разве ее многочасовая работа, обеспечивающая им обоим комфортную жизнь, ничего не значит?
— Ты делаешь это специально, — вдруг заключил Кирилл, обернувшись. Его глаза сузились. — Тебе просто неприятна моя семья. Ты всегда ищешь повод, чтобы их унизить, проигнорировать.
— Это неправда! — возмутилась Лена, чувствуя, как обида вытесняет вину. — Я никогда…
— А Рождество? — перебил он. — Помнишь, как ты опоздала на три часа? Вся семья сидела за столом, ждала только тебя. Мама тогда чуть не плакала.
— У меня была авария на работе! Я же объясняла! — Лена чувствовала, как дрожит ее голос. — Прорвало трубу в серверной, я не могла все бросить!
— Работа, работа, работа! — передразнил он. — У тебя всегда есть оправдание. Одно важнее другого. Только вот моя мама в список твоих приоритетов, видимо, не входит.
Он говорил так уверенно, с такой непоколебимой правотой, будто был судьей, а она — преступницей, чья вина уже доказана. Лена смотрела на него и не узнавала. Куда делся тот любящий, понимающий мужчина, за которого она выходила замуж пять лет назад? Перед ней стоял чужой, злой человек, для которого мнение его мамы было важнее чувств собственной жены.
— А твои родители? — вдруг выпалила она. — Когда у моего отца был юбилей, ты поздравил его по смс. По смс, Кирилл! И даже не приехал, сославшись на головную боль. Это было уважение?
Кирилл на мгновение опешил.
— Это другое, — наконец процедил он. — Не смей сравнивать. Мой поступок и твой — это небо и земля. Я хотя бы поздравил.
— Ах, вот как? Значит, тебе можно, а мне нельзя? У тебя — «другое», а у меня — «преступление»?
Напряжение в комнате достигло предела. Воздух, казалось, загустел и начал потрескивать. Лена поняла, что это не просто ссора из-за забытого дня рождения. Это был прорыв плотины, которую они оба неосознанно строили годами из мелких обид, недомолвок и взаимных уступок, которые на самом деле были не уступками, а тихим отступлением.
Она вспомнила, как Тамара Петровна, ее свекровь, с милой улыбкой критиковала ее борщ — «немного пресноват, Леночка, я вот всегда свеколку отдельно тушу». Как сокрушенно вздыхала, глядя на пыль на книжной полке, — «ах, бедная девочка, совсем тебе некогда домом заняться». Как дарила ей на праздники то кухонный комбайн («чтобы мужа чаще радовала»), то книгу «Домоводство для начинающих». Кирилл никогда не замечал этих уколов. Для него мама была идеалом, а ее слова — проявлением заботы. Любые попытки Лены указать на двойное дно этих «заботливых» фраз натыкались на стену непонимания: «Ну что ты придумываешь? Мама просто хочет как лучше!»
И вот сейчас этот «лучший» сценарий разыгрывался во всей красе. Кирилл, воспитанный в парадигме «мама всегда права», не видел и не хотел видеть ничего, кроме «оскорбления», нанесенного его матери. Его уверенность в собственной правоте была абсолютной. Он не сомневался, он знал. Знал, что Лена не права, что она эгоистка, что она плохая невестка. И эта его слепая уверенность бесила больше всего.
— Я устала, Кирилл, — тихо сказала Лена, отворачиваясь к двери. — Я больше не могу это обсуждать.
— Устала? Удобная позиция. Сбежать, когда нечего сказать в свое оправдание, — бросил он ей в спину.
Она не ответила. Просто молча сняла туфли, прошла в спальню и закрыла за собой дверь. Ей нужно было остаться одной. Тишина давила на уши. Лена села на край кровати и обхватила голову руками. Слезы подступали к горлу, но она не давала им воли. Плакать — значило признать свое поражение.
Она просидела так, наверное, с полчаса. Из гостиной не доносилось ни звука. Может, ушел? Или сидит, дуется? Лена встала и подошла к двери, прислушалась. И услышала его голос. Он говорил по телефону. Тихо, вкрадчиво.
— Да, мамуль… Нет, не поздравила… Представляешь? Я ей слово, она мне — десять… Говорит, работа у нее… Ну да, какая там работа важнее дня рождения матери… Ты только не расстраивайся, пожалуйста. Главное, что я тебя люблю. Ты же знаешь… Она просто… ну, другой человек, не нашего поля ягода… Да, да, я поговорю с ней еще. Пожестче. Она должна понять…
Лена почувствовала, как ледяной холод сковывает ее изнутри. «Не нашего поля ягода». Так вот кто она для него. Чужая. Неправильная. Та, которую нужно «ломать» и «воспитывать». Он не просто жаловался. Он советовался с мамой, как лучше ее, Лену, проучить. Они были заодно. А она — одна против них двоих.
Дверь спальни тихонько открылась. Вошел Кирилл. В руках у него была чашка с чаем.
— Вот, выпей, — сказал он примирительно, будто и не было этого разговора. — Остынь немного.
Он поставил чашку на прикроватную тумбочку. Его лицо выражало снисходительное всепрощение. Он, великий и мудрый, готов был простить ее, неразумную.
— Ты поговорил с мамой? — ледяным тоном спросила Лена.
Кирилл вздрогнул от ее тона.
— Да, поговорил, — он нахмурился. — Успокоил ее. Она очень переживает.
— Переживает, что я ее не поздравила? Или что у нее такой замечательный сын, а невестка — чудовище?
— Лена, прекрати! — повысил он голос. — Ты ведешь себя неадекватно!
— Неадекватно? — она рассмеялась тихим, страшным смехом. — Это я-то неадекватно? Ты только что за моей спиной обсуждал меня с мамочкой, называл «не нашей ягодой» и обещал поговорить со мной «пожестче»! И после этого ты приносишь мне чай и ждешь, что я буду пить его и благодарить за снисхождение?
На его лице отразилось неподдельное изумление, смешанное с досадой. Его поймали с поличным.
— Ты подслушивала? — только и смог выдавить он.
— Мне не нужно было подслушивать. Ты говорил достаточно громко, — отрезала Лена. Она встала с кровати и подошла к нему вплотную. — Знаешь, Кирилл… я действительно сегодня была занята. Очень. У меня была причина не звонить твоей маме. Гораздо более веская, чем ты можешь себе представить.
Она смотрела ему прямо в глаза, и в ее взгляде была такая холодная ярость, что он невольно отступил.
— Какая еще причина? — недоверчиво спросил он. — Опять работа? Новый проект?
— Нет, — Лена покачала головой. Она сделала паузу, давая словам набрать вес. Наслаждаясь его растерянностью. — Я сегодня не поздравила твою маму, потому что все утро провела в клинике.
Кирилл молчал, ожидая продолжения. Он все еще был уверен, что это очередная уловка, попытка выгородить себя.
— Я беременна, Кирилл. Срок — восемь недель. Я хотела сказать тебе сегодня вечером. Устроить сюрприз, романтический ужин. Но, видимо, день рождения твоей мамы оказался важнее нашего будущего ребенка.
Она произнесла это тихо, почти шепотом, но каждое слово ударило его, как пощечина. Уверенность слетела с его лица, как дешевая маска. Он смотрел на нее широко открытыми глазами, в которых плескались шок, неверие и запоздалый ужас от осознания всего, что он наговорил за последний час. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но не смог произнести ни звука.
Слова Лены повисли в оглушительной тишине. Кирилл смотрел на нее, и на его лице быстро сменяли друг друга недоверие, растерянность и запоздалый ужас. Маска самоуверенного судьи треснула и рассыпалась в пыль, обнажив испуганного, сбитого с толку мальчика.
— Беременна? — прошептал он, и слово прозвучало так, будто он его пробовал на вкус и не мог понять, горькое оно или сладкое. — Лена, это… это правда?
Она молча кивнула, не сводя с него холодного, тяжелого взгляда. Она видела, как в его сознании борются две мысли: радость от новости о ребенке и стыд за устроенную им безобразную сцену.
— Леночка… — он сделал шаг к ней, протягивая руки для объятий. — Родная моя, почему же ты молчала? Это же… это же такое счастье!
Он попытался притянуть ее к себе, но она уперлась руками ему в грудь. Ее тело было твердым и неподатливым, как камень.
— Счастье? — горько усмехнулась она. — Пять минут назад ты был готов меня уничтожить, потому что я посмела забыть про день рождения твоей мамы. Ты кричал, что я не уважаю твою семью, что я делаю все назло. Ты советовался с мамочкой, как меня «пожестче» проучить. Какое уж тут счастье, Кирилл?
Он отступил, словно обжегшись.
— Я был на эмоциях! Я не знал! — его голос звучал жалко и неубедительно. — Если бы я знал…
— Что «если бы»? — перебила она. — Если бы ты знал, ты бы не кричал? Не унижал меня? Не называл за глаза «не нашей ягодой»? То есть, унижать можно, главное — чтобы не беременную? Где проходит эта грань, Кирилл? На какой неделе беременности жена вдруг становится достойна уважения?
Он молчал, опустив голову. Ему нечего было ответить. Вся его напускная праведность лопнула, как мыльный пузырь.
— Я не это имел в виду… — пробормотал он. — Мама… она будет так рада. Она так давно мечтала о внуках.
Лена посмотрела на него с новой волной отчуждения. Даже сейчас, в этот момент, первая его мысль была о маме. Не об их будущем. Не о том, как они будут растить этого ребенка. А о том, как обрадуется Тамара Петровна.
— Да, конечно, — ледяным тоном произнесла она. — Главное, чтобы мама была рада. А я что? Инкубатор. Полезная функция. Та самая «ягода не нашего поля», которая, так уж и быть, принесет вашему роду долгожданного наследника.
Она развернулась и пошла к шкафу, начав доставать оттуда спортивный костюм и футболку.
— Что ты делаешь? — испуганно спросил Кирилл.
— Переодеваюсь. Хочу спать. И хочу, чтобы ты ушел из этой комнаты.
— Лена, давай поговорим! — он снова попытался к ней приблизиться.
— Мы уже поговорили, Кирилл. Ты сказал достаточно. Я услышала все, что мне нужно было услышать. Уходи. Пожалуйста.
В ее голосе прозвучала такая стальная усталость, что он не посмел спорить. Молча развернулся и вышел, тихо прикрыв за собой дверь. Лена переоделась, легла в постель и отвернулась к стене. Она не плакала. Внутри была выжженная пустыня. Новость, которую она бережно хранила, чтобы поделиться ею в атмосфере любви и нежности, была брошена в грязь скандала, растоптана и обесценена. И самое страшное — она поняла, что это не случайность. Это была система.
Утро не принесло облегчения. Кирилл ходил на цыпочках, заглядывал ей в глаза с подобострастным выражением виноватой собаки. Приготовил завтрак — ее любимые сырники, которые у него никогда не получались и сейчас больше напоминали подгоревшие оладьи. Поставил перед ней чашку с ромашковым чаем.
— Тебе сейчас нужно беречь себя, — заискивающе сказал он. — Никаких нервов. Я вчера был неправ, прости меня. Я просто очень люблю маму, ты же знаешь.
Она молча ковыряла вилкой сырник. «Просто очень люблю маму». Эта фраза была ключом ко всему. Он любил маму. А ее, Лену, он, кажется, просто терпел. Как необходимый, но не всегда удобный атрибут взрослой жизни.
— Нам надо будет съездить к родителям в выходные, — продолжил он, не замечая ее молчания. — Обрадовать их. Мама с ума сойдет от счастья! Представляешь?
В этот момент зазвонил его телефон. На экране высветилось «Мама». Кирилл просиял и тут же ответил.
— Мамуль, привет! Да, все хорошо! У нас для тебя новость! Сядь, а то упадешь! — он заговорщицки понизил голос, хотя Лена все прекрасно слышала. — Ты скоро станешь бабушкой! Да! Да, Лена беременна!
Лена слушала его восторженный щебет и чувствовала, как внутри нее что-то окончательно умирает. Он докладывал. Отчитывался. Делился радостной вестью с главным человеком в своей жизни. И она в этой схеме была лишь поставщиком новости.
Он закончил разговор и повернулся к ней, сияя.
— Мама плачет от счастья! Говорит, это лучший подарок на день рождения за всю жизнь! Она сейчас приедет!
— Зачем? — глухо спросила Лена.
— Как зачем? — искренне удивился Кирилл. — Поддержать тебя! Позаботиться! Она же опытная женщина, она все знает!
«Она все знает». Эта фраза прозвучала как приговор.
Тамара Петровна материализовалась на пороге уже через полтора часа. С сияющим лицом, с огромными сумками, полными, по ее словам, «всего самого полезного для беременных». Она впорхнула в квартиру, как хозяйка, отодвинула Кирилла и заключила Лену в душащие объятия.
— Леночка, деточка моя! Какая радость! Я так счастлива!
Она отстранилась и смерила Лену оценивающим взглядом с головы до ног.
— Ну, выглядишь ты, конечно, не очень. Бледненькая, уставшая. Кирилл сказал, ты вчера немного понервничала. Это все гормоны, ничего страшного. Я тебе травки привезла, будешь пить. И творожок домашний, и бульончик куриный. Сейчас мы тебя на ноги поставим!
Она говорила без умолку, не давая Лене вставить ни слова. Распаковывала сумки на кухне, распоряжалась, давала указания Кириллу. Атмосфера в квартире мгновенно изменилась. Исчезли остатки их личного пространства. Теперь это был филиал дома Тамары Петровны, а Лена — ценный объект, который нужно правильно обслуживать и эксплуатировать для получения качественного результата в виде здорового внука.
— Так, значит, первое, что нужно сделать, — это встать на учет в хорошую клинику. У меня есть знакомый профессор, я договорюсь, — вещала свекровь, усаживаясь за стол напротив Лены. — Никаких этих ваших новомодных врачей. Только проверенные специалисты. Имя уже придумали? Если мальчик, нужно назвать Геннадием. В честь деда Кирилла. Очень сильное имя, родовое.
Она говорила и говорила, а Лена смотрела на нее, потом на Кирилла, который стоял рядом и преданно кивал каждому слову матери, и в ее голове наступила звенящая ясность. Она увидела свое будущее. Вот так, втроем. Они будут решать, что ей есть, куда ей ходить, как ей дышать. Они выберут имя ребенку. Они будут учить ее, как его воспитывать. А ее мнения никто не спросит. Потому что она — «не нашего поля ягода», чужеродный элемент, чья единственная функция — родить им наследника.
— Тамара Петровна, — тихо, но отчетливо произнесла Лена.
Свекровь осеклась на полуслове и удивленно посмотрела на нее.
— Кирилл. Послушайте меня оба, пожалуйста.
Она встала из-за стола. Внутри нее больше не было ни злости, ни обиды. Только холодное, спокойное решение.
— Я ухожу.
Наступила тишина. Кирилл и его мать переглянулись, будто не поняли смысла сказанного.
— Что за глупости? — первой нашлась Тамара Петровна, и ее голос мгновенно потерял всю свою сладость, став жестким и металлическим. — Какие еще капризы? Беременные женщины бывают эмоциональны, но не до такой же степени. Куда ты собралась?
— Лена, ты что? Ты не в себе? — подхватил Кирилл. — Это все стресс. Сядь, выпей водички. Мама права, это гормоны.
— Мои гормоны тут ни при чем, — спокойно ответила Лена, глядя мужу прямо в глаза. — Дело не в них. Дело в вас. Вчера ты мне все объяснил. А сегодня — наглядно продемонстрировал. Для вас я не человек. Не личность. Я — проект «Внук». Приложение к вашей идеальной семье, которое должно соответствовать вашим ожиданиям. Я так не хочу. И мой ребенок в такой атмосфере расти не будет.
Она развернулась и пошла в спальню. Услышала за спиной испуганный шепот Кирилла и возмущенный возглас свекрови. Она открыла шкаф и достала дорожную сумку. Начала бросать в нее самое необходимое: документы, ноутбук, пару комплектов одежды, косметичку.
Дверь распахнулась. На пороге стояла разъяренная Тамара Петровна. Кирилл маячил за ее спиной.
— Ах вот ты как! — прошипела свекровь. — Ребенком решила нас шантажировать? Думаешь, мы позволим тебе увести нашего внука? Ничего у тебя не выйдет! Кирилл, да не стой ты столбом! Сделай что-нибудь! Она же не в адеквате!
Кирилл шагнул в комнату. В его глазах была паника. Он был растерян, разрываясь между двумя женщинами.
— Лена, ну пожалуйста, не надо… Подумай о ребенке… Куда ты пойдешь?
— Я пойду туда, где меня не будут воспитывать и переделывать, — она застегнула молнию на сумке. — Туда, где мой ребенок будет моим, а не «вашим внуком» еще до своего рождения.
Она взяла сумку и свою сумочку с тумбочки. Прошла мимо них, застывших в дверях. На пороге квартиры она остановилась и, не оборачиваясь, сказала:
— Кирилл. Передай своей маме, что я все-таки поздравляю ее с днем рождения. И желаю ей, чтобы ее сын наконец-то вырос.
Она открыла дверь и вышла на лестничную площадку. Щелчок замка за спиной отрезал ее от прошлой жизни. Крики, доносившиеся из квартиры, становились все глуше, пока не стихли совсем. Лена глубоко вздохнула. Воздух свободы был пугающим и пьянящим одновременно. Она достала телефон, нашла в контактах номер, который не набирала уже очень давно, и нажала на вызов.
— Мам? Привет. Это я… Ты можешь меня встретить?.. Да. Я еду домой.
Она медленно пошла вниз по лестнице, положив одну руку на свой еще плоский живот. Новая жизнь начиналась. Для них обоих.
