Александра Ивановна вот-вот должна была разрешиться от бремени. Измученная схватками, вся в жару, она молила о том, чтобы все быстрее завершилось. Когда, наконец, раздался слабый писк младенца, родильница услышала озабоченный голос повитухи:
— Горе какое! Девочка-то калекой родилась.
— Что с ней?
Молодой матери сообщили, что малышка очень слаба и родилась с физическим недостатком — у новорожденной практически отсутствовала левая рука, а правая была укорочена и только с тремя пальцами. Но крошечный кричащий комочек живой плоти жадно хватался за жизнь. Девочку назвали Юлией.
Юлия Валериановна Жадовская родилась 29 июня 1824 года в селе Субботине Любимского уезда Ярославской губернии в дворянской семье отставного флотского офицера Валериана Никандровича, а ныне — чиновника особых поручений при ярославском губернаторе, и его супруги Александры Ивановны (урожденной Готовцевой), выпускницы Смольного института, окончившей курс с наградами.
В доме царила строгая дисциплина: домочадцы жили по строго установленному раз и навсегда порядку. В одиннадцать вечера в доме гасили свет и наступала мертвая тишина.
«Валериан Никандрович, отличавшийся эксцентричностью и мечтавший вновь оказаться в морском путешествии, лестницу в главном доме приказал переделать на флотский манер, сделал ее очень крутой, чтобы слуги скорее поднимались по его вызову.
Это было для всех неудобным. И в результате вначале оступился слуга, несший наверх самовар, он сильно обварился и несмотря на хороший уход вскоре умер; потом сломала ногу горничная, а через некоторое время на роковом месте упала Александра Ивановна, которая была на третьем месяце беременности», — пишет историк Спевякина Дарья Васильевна.
Брак стал настоящим испытанием для Александры Ивановны. Утонченной, образованной женщине трудно было смириться с тяжелым характером мужа. Увлеченная музыкой Сашенька не могла играть на клавикордах, когда ей этого хотелось, поскольку ключ от инструмента хранился у Валериана Никандровича. По его распоряжению для музицирования отводилось всего полчаса в день.
Родив малышку, Александра Ивановна со всей силой материнской любви привязалась к Юлии и думала — как же будет жить ее девочка без рук и без надежды на личное счастье. Валериан Никандрович был раздосадован физическими недостатками дочери и редко общался с девочкой.
Через год после рождения дочери Александра Ивановна родила сына Павла, которому досталась вся отцовская любовь. Вторые роды и жестокое, деспотичное самодурство мужа окончательно подорвали здоровье молодой женщины. Едва Юленьке исполнилось три года, как ее мать умерла.
Овдовевший отец отдал дочь (оставив сына у себя в имении) на воспитание в село Панфилово Буйского уезда Костромской губернии к бабушке по материнской линии Настасье Петровне, которая очень полюбила внучку и научила писать тремя пальчиками правой руки сначала на запотевшем стекле, потом — на песке.
Юля росла смышленым и любознательным ребенком, рано научилась читать. С пяти лет книги стали настоящим ее увлечением.
Под благотворным влиянием бабушки складывался мечтательный и кроткий характер девочки. В тринадцать лет Юлию отправили в Кострому к тетушке Анне Ивановне Готовцевой-Корниловой, которая была поэтессой. Ее стихи печатали в журналах «Сын Отечества», «Московский телеграф», «Галатея».
Анна прославилась тем, что приветствовала Пушкина стихами «О, Пушкин! Слава наших дней», а он ответил ей мадригалом «И недоверчиво и жадно смотрю я на твои цветы».
Анна Ивановна серьезно занялась образованием племянницы, учила ее французскому языку, истории, географии, знакомила с русской и зарубежной литературой. Когда Юле исполнилось шестнадцать, отец забрал ее в Ярославль.
Валериан Никандрович пригласил в качестве домашнего учителя молодого и талантливого преподавателя ярославской гимназии Петра Перевлесского, сына рязанского дьякона.
«Петр Миронович Перевлесский, статный, представительный брюнет, круглолицый, улыбающийся, приветливый, с особой манерой и походкой благородно принялся за обновление, начав с поднятия на должную высоту, порученных им предметов и в тоже время с необычного для гимназистов мягкого и вежливого обращения с учениками…», — воспоминания русского историка Ивана Дмитриевича Гарусова.
Увидев впервые Петра Мироновича, Юлия вспыхнула и опустила глаза. Весь урок она не осмеливалась посмотреть на учителя. Перед Перевлесским была девушка-калека. Одной руки у нее не было вовсе, на другой, вдвое укороченной, — три пальца. Прекрасным ему показалось нежное, одухотворенное лицо Юлии и близорукие раскосые глаза, в которых светились и ум, и доброта.
Это была любовь с первого взгляда. Чувство было взаимным и молодые люди почувствовали себя счастливыми. С той самой минуты, когда они впервые увидели друг друга, они знали, что это навсегда. Однажды Петр признался Юлии в любви. Для девушки этот день стал самым замечательным в ее жизни.
Заметив в юной ученице поэтический талант, Перевлесский стал развивать его. Юлия начала писать стихи. Одно из них, стихотворение «Лучший перл таится в глубине морской» позже высоко оценил Добролюбов.
Петр Миронович, ничего не сказав Юленьке, тайно отослал два ее стихотворения в Москву, где они и были напечатаны в «Москвитянине», а критики отозвались о них с похвалой. Юлия смутилась:
— Петр Миронович, признайтесь. Это сделали вы?
— Нет, это сделали вы, Юлия Валериановна. Я вас поздравляю, вы добьетесь успеха…
Через три года молодые люди решили пожениться и попросили благословения у Валериана Никандровича. Отец, морщась и хватаясь за сердце, гневно выкрикнул:
— Никогда! Никогда дворянка не будет женой сына рязанского дьякона!
Оскорбленный жених не знал, что сказать в ответ. Юлию душили слезы, но ослушаться отца девушка не могла. Она выслушивала назидательные речи отца, из-за эгоистических соображений не пожелавшим расставаться с дочерью, и страдала.
Жадовский приложил все усилия к увольнению Перевлесского, а Юленьку запер в доме на ключ. Петр Миронович уехал в Москву, где позже стал профессором Александровского (бывшего Царскосельского) лицея и опубликовал ряд интересных работ по русской литературе. Он так никогда и не женился.
Юлия осталась наедине со своими воспоминаниями о несчастной любви. Но ни слабое здоровье, ни самодурство и жестокость отца, ни трагедия первой любви не сломили ее воли. Стихи Жадовской полны горечи — «Я помню взгляд, мне не забыть тот взгляд», «Боролась я долго с судьбою».
Любовная драма оставила глубокий след в жизни и творчестве поэтессы. Лирические произведения, вызванные любовью к Перевлесскому, «Я все еще его, безумная, люблю!», «Ты скоро меня позабудешь…» позднее были положены на музыку А.С. Даргомыжским и М.И. Глинкой и стали известными романсами.
Я всё ещё его, безумная, люблю!
При имени его душа моя трепещет;
Тоска по-прежнему сжимает грудь мою,
И взор горячею слезой невольно блещет.
Я всё ещё его, безумная, люблю!
Отрада тихая мне душу проникает,
И радость ясная на сердце низлетает,
Когда я за него создателя молю.
Чтобы не быть в одиночестве, Жадовская взяла на воспитание сироту, дальнюю родственницу Анастасию. Для девочки Юлия становится всем — и приемной матерью, и воспитательницей, и ближайшей подругой.
Отец, понявший, что разрушил счастье дочери, стал помогать ее поэтическим занятиям и повез в девушку в Москву и Петербург, где она познакомилась с Тургеневым, Вяземским, Аксаковым, Погодиным и другими известными писателями.
В тридцать восемь лет Юлия Валериановна Жадовская вышла замуж за немолодого доктора Карла Богдановича Севена. Она твердо решила избавиться от невыносимой тиранической опеки отца. Ею руководила не любовь, а чувство сострадания.
Севен, обрусевший немец, был старинным другом семьи Жадовских. Карл Богданович существенно старше Юлии, вдовцом с детьми на руках, которых надо было воспитать и дать образование.
Кроме того, в течение нескольких лет Юлия Жадовская ухаживала за больным отцом, который требовал ее постоянного присутствия. Перед смертью отец со слезами просил Юлию о прощении, завещав ей все свое состояние. Юлия сочла это несправедливым и разделила наследство поровну с братом Павлом.
Надо сказать, что брат Юлии, Павел Жадовский, на которого вначале была обращена вся любовь отца, впоследствии совершенно испортил отношения с Валерианом Никандровичем.
Павел был офицером, участвовал в Крымской войне и венгерской кампании, был трижды ранен, много и интересно писал. Он стоял у истоков русской военной журналистики, и в тоже время тайно завидовал долгие годы литературным успехам сестры.
В последние годы жизни Юлия Жадовская не публиковалась и вела лишь дневниковые записи. Юлия Валериановна с мужем покинули Ярославль, устроившись в Костроме. В 1873 году Севен купил усадьбу Толстиково, где Юлия создала свой «земной рай, где все дышало любовью и заботой. Жадовская занялась парком и садом, окружила себя цветами и птицами, много читала.
Юлия Жадовская ушла из жизни в 59 лет 23 июля 1883 года в усадьбе Толстиково Буйского уезда и была похоронена рядом с мужем. Полное собрание сочинений Жадовской в четырех томах было издано ее братом Павлом Жадовским.
Только в начале 90-х годов ХХ века в Пушкинском доме, в архиве Юлии Жадовской, были обнаружены письма Петра Мироновича Перевлесского.
Они проливают свет на любовь, на которую с самого начала был наложен запрет; любовь, длившуюся в разлуке большую часть жизни.
«Два месяца и два дня ежедневно, словно обычную молитву, читаю дорогое письмо Ваше, добрый друг мой! И как ни стану перечитывать его, мне всегда становится холодно и тяжело, как будто я слышу голос скорбного друга, которому нельзя беседовать со мною, который украдкой от неприязненных запретов говорит со мною в последний раз, а между тем этот друг так же страдает, не понимаемый окружающими.
Что же? Благодарить ли судьбу нам за ту первую встречу, когда мы узнали друг друга?..», — из письма Петра Перевлесского.
