— Вера Степановна, вы не представляете, какую мы дачу присмотрели! — Инга буквально впорхнула на кухню Веры Степановны, её глаза сияли неподдельным восторгом, а на щеках играл румянец от быстрого шага и переполнявших эмоций. — Это просто сказка! Домик небольшой, но такой уютный, знаете, с такой милой верандой, где можно будет по вечерам сидеть, чай пить, на закат смотреть. А вокруг – лес!
Представляете, настоящий сосновый бор, воздух такой, что голова кружится от чистоты! И речка совсем рядом, минут десять пешком. Мы с Пашей уже всё распланировали: каждые выходные будем туда ездить. Шашлыки будем жарить, гамак между яблонями повесим, я наконец-то смогу спокойно книжки читать, не отвлекаясь на городской шум.
Вера Степановна, занятая перебиранием гречки на кухонном столе, лишь медленно подняла голову. Её лицо, обычно строгое, но не лишенное живых морщинок у глаз, сейчас было абсолютно непроницаемым, словно высеченным из камня. Она молча слушала восторженный щебет невестки, её пальцы методично продолжали своё занятие, отбрасывая в сторону тёмные крупинки.
Ни один мускул не дрогнул на её лице, пока Инга расписывала прелести будущего загородного отдыха. Атмосфера на кухне, ещё минуту назад наполненная солнечным светом и энтузиазмом Инги, начала неуловимо сгущаться.
— Паша тоже в восторге, — продолжала Инга, не замечая или не желая замечать ледяного спокойствия свекрови. — Говорит, наконец-то будет место, где можно от всей этой офисной суеты отключиться. Детей пока нет, так что будем вдвоём наслаждаться тишиной и природой. Там, кстати, соседи вроде приличные, дачи ухоженные, но участки большие, никто никому не мешает.
Когда Инга, немного запыхавшись, наконец умолкла, ожидая ответной реакции, Вера Степановна отложила в сторону миску с гречкой и медленно вытерла руки о фартук. Её взгляд был пристальным, изучающим, будто она пыталась разглядеть в невестке что-то, чего раньше не замечала.
— А огород там есть? — голос свекрови прозвучал ровно, без всякой интонации, но от этого вопроса Инге вдруг стало немного не по себе. Простое, казалось бы, любопытство, но в нём чувствовалась какая-то скрытая подоплёка. — Грядки под что размечены? Теплица какая-никакая имеется? Земля-то как, плодородная, или один песок да глина?
Инга немного смутилась, её первоначальный запал словно споткнулся об этот неожиданный вопрос.
— Ну… огорода как такового там нет, Вера Степановна, — она постаралась говорить как можно беззаботнее, хотя лёгкое напряжение уже начало сковывать её. — Там просто очень красивый, ухоженный газон, знаете, как в английских фильмах.
И несколько старых яблонь, очень живописных, раскидистых. Мы, честно говоря, и не хотели огород… Нам бы просто место для отдыха, понимаете? Мы оба работаем целыми днями, какая уж тут работа на земле.
Тут свекровь и взорвалась. Её каменное спокойствие в одно мгновение сменилось плохо скрываемым возмущением. Щёки её слегка порозовели, а в глазах появился тот самый стальной блеск, который Инга так не любила.
— Как это без огорода?! — Вера Степановна даже слегка приподнялась на стуле, её голос обрёл силу и металл. — Дача без огорода – это не дача, а какое-то баловство, прости господи! Это что за мода пошла – газоны им подавай! А есть что будете? Траву эту жевать? Я-то, дура старая, губу раскатала, думала, наконец-то вы нормальный участок купите, с хорошей землёй, чтобы свои овощи были, свои ягодки.
Картошечка своя, огурчики, помидорчики без всякой этой химии магазинной! Я уже и рассаду перцев сладких приготовила, помидоры на днях пикировать собиралась, лучшие сорта выбрала, мясистые! Думала, подсобите, молодые, сильные. Заготовки на зиму бы сделали – лечо, икра кабачковая, огурчики хрустящие… А вы – «газон»!
Инга почувствовала, как внутри у неё всё начинает закипать. Она ожидала одобрения, радости, но никак не такого потока упрёков и разочарования.
— Вера Степановна, мы оба работаем с утра до ночи, — попыталась она объяснить, стараясь сохранить самообладание. — У нас просто физически не будет времени этим огородом заниматься. Мы приезжаем на выходные, чтобы отдохнуть, выспаться, побыть на природе, а не стоять весь день в известной позе над грядками. Дача для нас – это место для восстановления сил, а не для каторги.
— Какая каторга! — почти выкрикнула свекровь, её лицо побагровело. — Это для здоровья полезно, на свежем воздухе! И свои продукты – это же совсем другое дело! Я тебе говорю, Инга, не глупите! Берите ту дачу, что я вам ещё весной показывала, у Семёновны! Да, домик там похуже, подремонтировать надо, зато земли – во! Пятнадцать соток чернозёма! Там такой урожай можно снимать!
Инга глубоко вздохнула, чувствуя, как терпение её подходит к концу. Она поняла, что лёгкого разговора не получилось, и впереди маячит серьёзное противостояние.
— Нет, Вера Степановна, — твёрдо сказала она, глядя свекрови прямо в глаза. Голос её обрёл стальные нотки, которых она сама от себя не ожидала. — Дачу покупаем мы с Пашей, на свои собственные деньги, и покупаем мы её для себя. И нам нужен отдых.
— Да что ты мне про этот отдых всё талдычишь? Разве…
— Вера Степановна, мне дача нужна, чтобы было, где отдохнуть от городской суеты, а не чтобы пахать на ней, как проклятая!
— А мне нужно, чтобы…
— Если вам так нужен огород, и вы горите желанием заниматься рассадой и заготовками – купите себе дачу сами, ту самую, у Семёновны, и сажайте там всё, что вашей душе угодно. А на нашей даче будет газон, шезлонги и мангал.
Вера Степановна аж задохнулась от такой неслыханной дерзости. Её губы сжались в тонкую ниточку, а глаза метали молнии. Она начала что-то быстро говорить, причитать о том, что молодёжь нынче пошла неблагодарная, ничего не ценит, только о развлечениях и думает, землю-матушку не уважает…
Но Инга уже не слушала. Она молча развернулась и вышла из кухни, чувствуя, как по её спине ползёт неприятный холодок. Она понимала, что это только начало. Война за дачу, за её право на отдых, только-только разгоралась.
Не успела Инга выйти за порог квартиры Веры Степановны, как та, тяжело дыша и прижимая руку к сердцу, будто от неимоверного потрясения, тут же бросилась к телефону. Пальцы её, ещё недавно так уверенно перебиравшие гречку, теперь с трудом попадали по сенсору телефона.
Найдя номер сына, она замерла, прислушиваясь к гудкам, и выражение её лица из обиженного и разгневанного постепенно трансформировалось в страдальческое.
— Павлуша, сынок? — голос Веры Степановны зазвучал так, словно она говорила из последних сил, едва сдерживая подступающие рыдания. — Ты не занят, милый? У меня тут… такое случилось… Я прямо не знаю, как и сказать.
Павел, судя по фоновым шумам, был ещё на работе, но голос матери, полный неприкрытой трагедии, заставил его насторожиться.
— Мам, что стряслось? Ты в порядке? Что-то с давлением?
— Давление, сынок, это меньшее из зол, — глубоко вздохнула Вера Степановна, картинно прикрывая глаза. — Тут душа болит, понимаешь? За вас болит, за семью нашу. Инга приходила… Рассказывала про дачу, которую вы присмотрели. Такая радостная была, щебетала, как птичка… а у меня сердце кровью обливалось.
Павел на том конце провода помолчал, видимо, пытаясь сообразить, какая катастрофа могла произойти из-за выбора дачи.
— И что не так с дачей, мам? Инга говорила, там место хорошее, тихое.
— Тихое-то оно, может, и тихое, Павлуша, кто ж спорит, — с горечью в голосе протянула Вера Степановна. — Только толку от этой тишины, если там землицы клочка нет, чтобы что-то полезное посадить? Газон у них там, понимаешь? Травка! Для чего, спрашивается, дача нужна? Чтобы на травке валяться? А огурчики свои, помидорчики без отравы? Яблочки свои, чтобы компотик сварить, вареньице?
Я уж молчу про картошечку… Я ей слово сказать попыталась, что, мол, подумайте, детки, о пользе, о здоровье, о будущем, может, внуки пойдут, им свежие витамины ой как нужны будут… А она мне знаешь что, сынок? «Пахать, как проклятая, не собираюсь!» Представляешь? Родная земля для неё – каторга!
Вера Степановна мастерски расставляла акценты, её голос дрожал от «справедливого» негодования. Она знала слабые струны сына, его некоторую мягкотелость и нежелание вступать в открытые конфликты, особенно с ней.
— Мам, ну Инга просто устаёт на работе, — попытался Павел смягчить ситуацию. — Она действительно хочет на даче отдыхать, а не…
— Отдыхать! — перебила его Вера Степановна, и в её голосе снова зазвучал металл. — А кто не устаёт? Я, по-твоему, всю жизнь на диване пролежала? И огород сажала, и вас растила, и на работу ходила! И ничего, не переломилась! Это же для себя, для семьи! Неужели так трудно понять простые вещи? Я же вам не чужая, плохого не посоветую. Помнишь, я говорила про дачу Семёновны?
Да, домик там требует рук, не спорю. Но земля! Земля там – золото! Там если по-хозяйски подойти, такой сад-огород можно разбить – все соседи обзавидуются! И место хорошее, не на отшибе. Подумай, Павлуша, хорошенько подумай. Не идите на поводу у этих новомодных глупостей. Газон… придумают же!
Вечером, когда Инга, всё ещё взбудораженная утренним разговором, начала готовить ужин, Павел вернулся с работы заметно поникший. Он молча переоделся, прошёл на кухню, сел за стол. — Что-то случилось? — Инга сразу почувствовала неладное. Его обычная лёгкая рассеянность сменилась какой-то тяжёлой задумчивостью.
— Да так… Мама звонила, — неохотно ответил он, ковыряя вилкой салат, который Инга поставила перед ним.
Инга напряглась.
— И что она хотела? Опять про дачу?
— Ну да, про неё, — вздохнул Павел. — Расстроилась она сильно, что мы огород не хотим. Говорит, это же так полезно, свои продукты… И про участок Семёновны опять напоминала. Может, глянем хоть одним глазком, для очистки совести? Ну, чтобы она видела, что мы её мнение хоть как-то учитываем.
Инга отложила нож, которым резала хлеб, и посмотрела на мужа. Её раздражение, которое она пыталась подавить после утреннего визита к свекрови, снова начало подниматься.
— Паш, мы же с тобой всё решили! Мы оба согласились, что нам нужна дача для отдыха, а не для трудовых подвигов. Ты сам говорил, что мечтаешь о гамаке и шашлыках, а не о прополке сорняков. Что изменилось? Мама напела?
— Да не то чтобы напела, — Павел избегал её взгляда. — Просто… ну, она же старше, опытнее. Может, в её словах и есть какой-то резон? Свои овощи – это ведь и правда неплохо. Экономия опять же.
— Какая экономия, Паша?! — Инга повысила голос. — Ты посчитай, сколько сил, времени и денег уйдёт на то, чтобы этот запущенный участок Семёновны превратить в плодоносящий огород! А рассада, а удобрения, а инструмент? А кто этим всем будет заниматься? Я? Или ты после своей работы в офисе поедешь туда спину гнуть? Нам это надо? Мы хотели отдохнуть, Паша! От-дох-нуть!
Она видела, как муж ёжится под её напором, как ему неуютно от этого разговора. Он действительно оказался между двух огней: властная мать, привыкшая, чтобы её слово было законом, и жена, отстаивающая их общие, как ей казалось, интересы.
— Я просто подумал, что, может быть, стоит рассмотреть все варианты, — примирительно пробормотал он. — Чтобы потом не жалеть.
— Жалеть мы будем, если ввяжемся в эту огородную эпопею, вот тогда точно будем жалеть! — отрезала Инга.
Она чувствовала, как её захлёстывает волна обиды и злости. На свекровь, за её бесцеремонное вмешательство, и на Павла, за его слабохарактерность и нежелание чётко обозначить их общую позицию. Она отвернулась к плите, демонстративно громко передвигая кастрюли. Напряжение в маленькой кухне повисло такое, что, казалось, его можно было резать ножом.
Инга поняла, что Вера Степановна так просто не отступит, и битва за их право на спокойный отдых на собственной даче будет долгой и изнурительной. И самое неприятное было то, что её собственный муж, похоже, не был готов стать её надёжным союзником в этой войне.
Субботнее утро выдалось на редкость солнечным и тёплым, но для Инги оно было омрачено предстоящей поездкой. Поддавшись на уговоры Павла, звучавшие скорее как капитуляция перед материнским напором, чем как собственное желание, она согласилась на эти унизительные, как ей казалось, «смотрины».
Мысль о том, что ей придётся с натянутой улыбкой выслушивать критику в адрес дачи, которую она уже почти считала своей, и восторги по поводу запущенного огорода Семёновны, вызывала глухое раздражение.
— Ну что, Инга, готова к экскурсии по «райским кущам»? — Вера Степановна, сидевшая на переднем сиденье рядом с Павлом, излучала плохо скрываемое ехидство. Она явно предвкушала момент, когда сможет воочию продемонстрировать невестке разницу между «баловством» и «настоящей ценностью».
Инга, сидевшая сзади, лишь процедила сквозь зубы:
— Более чем, Вера Степановна. Особенно жду знакомства с участком, где можно «пахать, как проклятая».
Павел бросил на неё быстрый умоляющий взгляд в зеркало заднего вида, но Инга демонстративно отвернулась к окну. Она не собиралась облегчать ему задачу. Если он не может отстоять их совместное решение перед матерью, пусть хотя бы почувствует всё неудобство ситуации.
Первым на очереди был «Ингин» вариант – тот самый уютный домик с верандой и газоном. Пока Инга с едва сдерживаемой гордостью открывала калитку, Вера Степановна уже начала свой осмотр, подобно генералу, инспектирующему вражескую территорию.
— Домик, конечно, маленький, — начала она, обойдя строение по периметру. — Для двоих, может, и ничего, а если гости нагрянут? Куда их? На веранде этой комарам на съедение? И стены какие-то… хлипкие на вид. Чуть ветер посильнее дунет – и развалится вся эта ваша красота.
— Дом крепкий, Вера Степановна, мы всё проверили, — попыталась возразить Инга, чувствуя, как внутри закипает. — И нам большой не нужен, мы же не собираемся здесь батальон размещать.
— Ну да, ну да, — протянула свекровь, переключая внимание на газон. Она прошлась по нему, придирчиво осматривая каждую травинку. — Трава, конечно, знатная. Только пользы от неё – ноль. Место занимает, а ни огурчика, ни помидорчика не вырастишь. Бесполезная трата земли. А лес этот ваш… Клещи, комары, змеи, не дай бог. И речка… Сырость одна, да и опасно, если дети будут.
Павел неловко кашлянул:
— Мам, ну какие дети, мы же пока… — А «пока» быстро проходит, сынок! — отрезала Вера Степановна. — Думать надо наперёд! Дача – это вложение на года, а не игрушка на один сезон!
Инга молча сжала кулаки. Каждое слово свекрови было как пощёчина. Она с такой любовью выбирала это место, представляла, как они будут здесь счастливы, а теперь всё это смешивалось с грязью, обесценивалось, выставлялось какой-то глупой прихотью.
Следующим пунктом программы был участок Семёновны. Уже подъезжая, Инга почувствовала уныние. Заросший бурьяном забор, покосившиеся ворота, а за ними – зрелище, от которого у неё опустились руки. Дом, если это строение можно было так назвать, выглядел так, будто пережил не одну бомбёжку.
Облупившаяся краска, местами провалившаяся крыша, заколоченные досками окна. А сам участок представлял собой густые заросли крапивы в человеческий рост, лопухов и какого-то неизвестного ползучего сорняка.
— Ну вот! Вот это я понимаю – земля! — Вера Степановна, напротив, буквально расцвела. Её глаза загорелись хозяйским огнём, она решительно шагнула в заросли, не обращая внимания на то, что крапива жалит её по голым ногам. — Чернозём какой, Павлуша, посмотри! Здесь если руки приложить, такой урожай будет – закачаешься! Картошечки одной сколько можно накопать!
А здесь – парник под огурцы поставим, вот тут – теплицу под помидоры. Яблоньки старые, правда, но их подлечить, обрезать – ещё плодоносить будут! А смородина, малина! Это же всё своё, натуральное!
Инга стояла у калитки, не решаясь войти в это царство запустения. Её охватило чувство брезгливости и отчаяния.
— Вера Степановна, вы это серьёзно? — её голос дрогнул от возмущения. — Да здесь же работы на несколько лет, и то, если нанять бригаду рабочих! Этот дом проще снести и новый построить, чем пытаться реанимировать! А этот «чернозём» сначала от сорняков очистить надо, перекопать трактором, а потом уже мечтать об урожае!
— Эх, молодёжь, ничего-то вы не понимаете! — взмахнула рукой Вера Степановна, не оборачиваясь. Она уже мысленно разбивала грядки и планировала посадки. — «Снести»! Рушить – не строить! Тут всё можно поправить, было бы желание! Главное – земля! А домик подлатать, побелить, покрасить – и будет не хуже вашего «скворечника»! Зато здесь простор, здесь дышится по-другому! Здесь польза на каждом метре!
Павел растерянно переводил взгляд с матери, излучавшей энтузиазм среди бурьяна, на жену, лицо которой выражало весь спектр негативных эмоций.
— Инга, ну, может, мама и права, потенциал тут есть… — начал он неуверенно.
Вот это было последней каплей. Инга резко развернулась к нему.
— Потенциал?! Паша, ты вообще видишь, о чём говоришь?! Потенциал для чего? Чтобы мы здесь с утра до ночи горбатились, забыв про отдых, про свои интересы, про свою жизнь?! Чтобы удовлетворить мамины амбиции огородницы? Я на это не подписывалась! Мы договаривались о другом!
— Да что ты понимаешь в настоящей жизни, фифа городская! — Вера Степановна, наконец, обернулась, и её лицо было искажено гневом. — Только и знаешь, что на диване валяться да шашлыки свои трескать! Лентяйка! Я для вас же стараюсь, для вашего блага! Чтобы вы здоровое ели, а не магазинную отраву! А ты нос воротишь! Неблагодарная! Сына против матери настраиваешь!
— Я никого не настраиваю! — выкрикнула Инга, чувствуя, как её трясёт от обиды и ярости. — Я просто хочу жить своей жизнью и принимать свои решения! Мы покупаем дачу для себя, а не для того, чтобы вы там командовали и указывали нам, что сажать и когда полоть! Если вам так хочется копаться в земле – пожалуйста, вот он, ваш «идеальный» участок! Покупайте и наслаждайтесь! А нас оставьте в покое!
— Ах ты!.. Да как ты смеешь так с матерью своего мужа разговаривать! — взвилась Вера Степановна, подходя ближе. — Я жизнь прожила, я лучше знаю, что вам нужно! А ты, вертихвостка, только и умеешь, что языком чесать да мужа с толку сбивать!
— Хватит! — рявкнул вдруг Павел, сам от себя не ожидая такой громкости. — Мама, Инга, прекратите обе! Мы приехали просто посмотреть!
Но его уже никто не слушал. Две женщины стояли друг против друга, как разъярённые кошки, готовые вцепиться друг другу в волосы. Воздух звенел от напряжения.
Инга понимала, что пройдена какая-то черта, что после этих слов, брошенных в пылу ссоры посреди заросшего бурьяном участка, вернуться к прежним, пусть и не всегда гладким, отношениям будет невозможно. Война за дачу перешла в открытую фазу, и компромиссов здесь уже не предвиделось.
Дорога домой после осмотра «дачных угодий» Семёновны прошла в гнетущем молчании. Вера Степановна, демонстративно отвернувшись к окну, тяжело вздыхала, время от времени издавая тихие стонущие звуки, призванные, очевидно, подчеркнуть глубину её разочарования и обиды. Инга, стиснув зубы, смотрела прямо перед собой, чувствуя, как внутри всё клокочет от негодования.
Павел вёл машину, напряжённо вцепившись в руль, его лицо было серым, а на лбу залегла глубокая морщина. Он чувствовал себя так, словно его разрывали на части, и не знал, как прекратить эту мучительную войну между двумя самыми близкими ему женщинами.
Вечер того же дня превратился в долгое, изматывающее выяснение отношений между Ингой и Павлом. Кухня, ставшая ареной их предыдущих споров, снова наполнилась напряжением.
— Паша, я больше так не могу, — начала Инга, её голос был усталым, но твёрдым. Она села напротив мужа, решительно глядя ему в глаза. — Мы должны принять решение. Одно, окончательное. И это должно быть наше решение, а не решение твоей мамы.
— Инга, я всё понимаю, — Павел провёл рукой по волосам, его взгляд был измученным. — Но ты же видела, как она… расстроилась. Она действительно верит, что тот участок лучше, что это для нас…
— Для неё, Паша! Это для неё! — перебила Инга, стараясь не повышать голос, хотя это давалось ей с трудом. — Она хочет реализовать свои огородные фантазии нашими руками, нашими деньгами и за счёт нашего отдыха! Ты действительно готов взвалить на себя эту каторгу?
Ты видел этот дом? Этот бурьян? Это же бездонная яма для денег и сил! Ты представляешь, во что превратятся наши выходные? Вместо шашлыков и гамака – тяпки, лопаты и бесконечная борьба с сорняками и разрухой!
Она говорила горячо, убедительно, рисуя перед ним картины их несбывшихся надежд на спокойный отдых и мрачные перспективы бесконечной работы. Павел слушал, и в его глазах постепенно угасала та неуверенность, которая так раздражала Ингу. Видимо, наглядная демонстрация «прелестей» дачи Семёновны всё же произвела на него впечатление, отрезвив от материнских увещеваний.
— Ты права, — наконец тихо сказал он, поднимая на неё взгляд. В нём не было прежней растерянности, скорее, тяжёлая решимость. — Права. Тот участок… это действительно перебор. Мама увлеклась. Мы хотели отдыхать. И мы будем отдыхать.
Инга почувствовала, как с её плеч упал огромный груз. Наконец-то.
— Значит, мы покупаем ту дачу, которую выбрали изначально? С газоном и верандой?
— Да, — кивнул Павел. — Покупаем её. И… маме мы скажем об этом вместе. Завтра.
На следующий день они пришли к Вере Степановне. Она встретила их с подчёркнуто страдальческим выражением лица, будто всю ночь не спала, оплакивая неразумность детей. Пригласила на кухню, поставила чайник, но сама к чаю не притронулась, сидела, скрестив руки на груди, ожидая, что они скажут.
— Мама, мы всё обдумали, — начал Павел, стараясь говорить спокойно, но его голос слегка дрожал. — И мы решили… мы решили купить ту дачу, которую присмотрели первую. С домиком и газоном.
Вера Степановна медленно подняла на него глаза. В них не было ни удивления, ни разочарования. Только холодная, обжигающая ярость.
— Значит, так, да? — её голос был тихим, но в этой тишине таилась буря. — Значит, слово матери для тебя пустой звук, сынок? Значит, эта… — она метнула полный презрения взгляд на Ингу, — …окончательно тебя под каблук загнала?
— Мама, при чём тут это? — попытался возразить Павел. — Мы просто хотим место для отдыха, мы оба много работаем…
— Отдыха! — Вера Степановна резко повысила голос, её лицо исказилось. — Да какой вам отдых нужен, бездельники! На всём готовеньком привыкли жить! Я для вас старалась, распиналась, лучший вариант искала, чтобы вы как люди жили, своё ели, здоровое! А вы… вы меня просто в грязь втоптали! Моё мнение, мой опыт, мою заботу – всё ни во что не ставите!
— Вера Степановна, это наши деньги и наша жизнь! — не выдержала Инга. — Мы имеем право решать, как нам отдыхать и на что тратить свои средства! И хватит уже обвинять меня во всех смертных грехах! Павел не марионетка, он взрослый человек, способный принимать решения!
— Молчи ты, вертихвостка! — закричала Вера Степановна, её лицо пошло красными пятнами. — Это ты его с пути истинного сбила! Ты ему мозги запудрила своими газонами да шезлонгами! До тебя он нормальным парнем был, материнское слово уважал! А сейчас что? Плевать он на меня хотел с высокой колокольни, благодаря тебе! Ты семью нашу рушишь! Рассорить меня с сыном вздумала!
— Да никто вас не ссорит! — Инга тоже перешла на крик, чувствуя, как её захлёстывает ответная волна гнева. — Вы сами всё делаете для того, чтобы с вами невозможно было общаться! Вечное недовольство, вечные упрёки, вечное желание всё контролировать! Мы не ваша собственность!
И дача ваша нам не нужна, чтобы вы там командовали! Вера Степановна, мне дача нужна, чтобы было, где отдохнуть от городской суеты, а не чтобы пахать на ней, как проклятая! И мы её купим, нравится вам это или нет!
— Ах ты, дрянь неблагодарная! — Вера Степановна вскочила, её руки сжались в кулаки. — Чтобы ноги твоей больше в моём доме не было! И ты, сынок, — она повернулась к Павлу, её голос сочился ядом, — если ты с ней, то и ты мне больше не сын! Выбирай! Либо я, твоя мать, которая жизнь тебе дала, ночей не спала, либо эта… эта проныра, которая только и думает, как бы поменьше работать да получше устроиться!
Павел стоял бледный, как полотно, глядя то на мать, то на жену. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но слова застряли у него в горле. Инга не стала дожидаться его выбора. Она видела, что всё сказано. Что мосты сожжены.
— Мы свой выбор сделали, Вера Степановна, — холодно произнесла она, глядя прямо в налитые кровью глаза свекрови. — И он не в вашу пользу. Всего «хорошего».
Она резко развернулась и вышла из квартиры. Павел, после секундного оцепенения, бросился за ней. Он ничего не сказал матери на прощание. На лестничной клетке Инга остановилась, тяжело дыша. Она не плакала. Внутри была только выжженная пустыня и ледяное спокойствие.
Она знала, что это конец. Конец всем попыткам наладить отношения, конец семейным посиделкам, конец иллюзиям. Война за дачу была выиграна ценой полного и окончательного разрыва. Они купят свой домик с газоном. Но радости от этой победы почему-то не было. Только горький привкус пепла на губах…
