– Тащите сюда! – ревела толпа, а женщину в разодранной рубахе волокли за косы к тому месту, где стояли обвинители. Несчастная уже не придерживала ворот рубахи из тонкого полотна на груди.
В глазах стоял ужас: ещё вчера – дом, муж, серебряные колты и богатое платье, а сейчас её и ещё нескольких таких же несчастных волокут не только на позор, но и на смерть!
1071 год выдался на Руси очень тяжёлым: междоусобицы, неурожай, начался голод. По окраинам Северо-Восточной Руси в заветных рощах и оврагах ещё молились идолам, а там, где идолов свергли, украдкой люди бегали на места капищ, чтобы на всякий случай и старых богов попросить о милости. Только милости не было.
Даже века не прошло с тех пор, когда Владимир Святой крестил Русь в христианскую веру. Да и не все ещё были крещены, а многие не понимали сути крещения, не хватало священников, не было грамотных людей. Да и волхвы тайком справляли свои требы.
И к ним шли: заговорить рану или болезнь, получить помощь для роженицы, которая никак не могла принести в мир дитя, попросить за скот, если нападал падёж, умолить свершить обряд, который напоит землю в засуху.
Люди были голодны. В их домах оставались ослабевшие от недоедания дети. Народ Северо-Восточной Руси роптал, и толпа постепенно зверела. Несколько недель горожане переговаривались, что тяжёлые испытания на них послали боги.
Те самые, от которых их заставили отречься. Звучали вольные речи, что новый Бог не накормил детей, что надо молить о прощении прежних покровителей: Перуна, Даждьбога, Велеса и иных. А потом нашлись и те, кто возглавил недовольных. Ничего нет страшнее гнева толпы.
– Видели, сами видели, как волхвы из тел отступниц доставали хлебы, рыбу и прочее съестное! За волосы её тяните, ишь, пышная, а у меня третьего дня младенец помер от голода! – подначивали друг друга мужики. Те самые, которым надлежало защищать слабых. Только в этот час люди превратились в зверей.
Это был далеко не первый на Руси случай, когда лжеволхвы пользовались трудностями, чтобы смутить народ. В 1024-м году в Суздале тоже восстали волхвы, и народ пошёл за ними, измученный голодом. В Киеве однажды объявился такой оракул, который в одной исподней рубахе бегал, тряся длинными космами по торгу, и кричал, что надо всем срочно возвращаться в веру предков, а иначе Днепр потечёт вверх, и будет всем горе великое.
Как уж заткнули крикуна в Киеве – не знаю. Во всяком случае, там без трагедий обошлось. В Ростовской земле было хуже. Во многом это объяснялось и климатом, и менее плодородной почвой, и прихотями погоды. А перед описанными событиями неурожай повторялся не первый год. Подобные голодные годы в начале 17-го столетия даже вызвали Смуту.
А в Ростове ещё и князя, считай, не было. Номинально правил Святослав Ярославович, но третий сын Ярослава Мудрого и Ингигерды Шведской предпочитал сидеть в Чернигове – поближе к Киеву, оттуда же быстрее будет занять княжеский стол, когда он освободится после старшего брата. С Ростова князь взимал дань: мясом, шкурами, полотном, зерном и серебром. Это называлось «княжеский корм». А какой корм, когда самим есть нечего?
Кроме действительных служителей свергнутых богов, были ещё и всякие проходимцы. В лихую годину люди готовы верить в сверхъестественное больше, чем в благополучное время. «Повесть временных лет» говорит, что лиходеи, числом двое, назвавшиеся волхвами, пришли из Ярославля. Спустились по воде по Волге и Шексне.
Вместе с «волхвами» было около трёх сотен крепких мужчин. Переходя от села к селу, смутьяны убеждали смердов пойти на знать и силой отобрать продовольствие, дескать, знать жирует, а чёрные люди хоронят детей. И люди шли.
– Князь ваш решил град ваш совсем обобрать! – разжигали ненависть лжеволхвы.
Сначала мошенники предъявляли народу своих, подставных женщин, вспарывали им рубахи, а оттуда высыпалось зерно или лепёшки. А потом гнев умело обращали на тех, кого смерды готовы были легко возненавидеть.
В каждом селе «волхвы» указывали на «лучших женщин». Лучшие – значит, знатные, зажиточные. Несчастных хватала толпа и волокла на расправу. С женщин срывали дорогую одежду, украшения, простоволосых волочили в изодранных рубахах. А потом мошенники на глазах возбуждённой толпы «доставали» из поверженных тел съестное. Только вспарывали теперь не накладные животы.
Толпа ревела, одобряя – зло должно было на кого-то выплеснуться, кто-то же должен был остаться виноватым. И так от села к селу, пока не дошли разгневанные мужчины до тогдашней столицы Северо-Восточной Руси – Ростова Великого.
Фокусы волхвов подействовали, в городе начались погромы, обезумевшие мужчины начали хватать любых женщин без разбора: бедных или богатых, молодых или старых. Сколько несчастных стали жертвами ярости – неизвестно. Из разоряемых домов волокли мешки с зерном, сукно, посуду – всё, что находили. Что подороже – преподносили «волхвам» как своим спасителям.
В то же время в Ростовской земле собирал княжескую дань воевода князя по имени Ян Вышатич. Князь, конечно, лучшего времени, чтобы послать дружину к голодающим людям, выбрать не мог, проявив удивительную политическую и житейскую глупость.
Ян Вышатич, заслышав о происходящих в Ростове безобразиях, поспешил к городу. Воевода уже вызнал, что «волхвы» – это беглые княжеские смерды. Ян Вышатич попробовал решить дело миром: послал к людям, окружавшим смутьянов, предложение выдать ему мошенников, но получил отказ. Восставшие даже убили священника, тогда воевода решил действовать силой оружия.
Дружина вооружённых воинов – это не то что женщины, девицы и старухи. Обезумевшие смерды, примкнувшие к «волхвам», у стен города потерпели сокрушительное поражение. Только лжеволхвы и самые близкие к ним люди сумели бежать и укрылись в лесу.
– Хоть год буду стоять у вас во граде, – сказал Ян Вышатич собравшемуся народу, начавшему приходить в себя. – Выдайте мне тех, кто творил погромы, кто народ возмущал!
«Стоять во граде» – это не простое выражение. Дружину воеводы надлежало кормить, обеспечивать всем необходимым людей и лошадей. Постой войска был для населения очень обременительным, а закрома и так пусты.
В общем, вскоре зачинщиков бунта местные жители по лесам изловили и на суд доставили. Судили их по «Русской Правде». Волхвов воевода допросил, летопись сохранила их «показания», ставшие чуть ли не первым на Руси богословским спором:
«Бог мылся в бане и вспотел, отёрся ветошкой и бросил её с небес на землю. И заспорил сатана с Богом, кому из неё сотворить человека. И сотворил дьявол человека, а Бог душу в него вложил. Вот почему, если умрёт человек, – в землю идёт тело, а душа к Богу».
Позже лжеволхвов непременно бы назвали еретиками, а тогда на Руси вряд ли кто слышал об этом понятии. Что сделали с теми, по чьей вине мужчины забыли о долге и чести, а женщины поплатились жизнями? А вот что: воевода Вышатич приказал выдать мятежников родственникам растерзанных. А ночью с тем, что от злодеев осталось, расправился обычный бурый медведь.
Воевода Ян Вышатич прожил долгую жизнь, был тысяцким в Киеве, в 1093-м году с Мономахом ходил на половцев, в 1106-м году снова их бил, даже возвратил пленных, которых увели кочевники. Летописные и житийные источники превозносят мудрость воеводы, добродетельность и набожность его супруги Марии.
У Яна с женой родились дети, одним из них был первый игумен Киево-Печерской лавры преподобный Варлаам Печерский.
