– А коли нальешь мне еще немного, то я расскажу тебе, голубчик мой, такие новости о приеме у генерал-губернатора – ты надорвешься со смеху!
Арсений Иванович Бартенев был уже изрядно под градусом, но угомониться никак не мог, всем было известно, что господин статский советник пить будет до тех пор, пока не упадет мордою в стол.
Но был он не буйный, скандалов в подпитии не устраивал, драк не учинял, а истории свои мог рассказывать так, что слушать можно было бесконечно.
О балах, о светских приемах, обо всех сплетнях последних, кто любовницу новую завел, на кого смешную эпиграмму сочинили, кто кого на дуэль вызвал и за что…
На упомянутых балах и приемах он очень любил бывать, жизни не чаял без них и старался не пропускать ни одного. Впрочем, была тут и своя хитрость – делать это он старался так, чтобы не пересекаться на тех балах с супругою своей Феодосией Ивановной, тоже большой любительницей светских увеселений.
Богат он никогда не был, но и к доставшемуся ему состоянию относился равнодушно, а потому промотал его достаточно быстро. Легко залезал в долги, а чтобы расплачиваться по векселям изобрел великолепный способ, попросту продавал из своего дома все, что можно было вынести.
А потому и не осталось в доме у него уже никакой мебели, стульев и тех уже на всех не хватало. А было у господина Бартенева восемь детей.
Приданое за жену досталось небогатое, и оно первое пошло на распродажу. Посуда, вазы, ковер персидский – для чего все это нужно в доме, ежели есть нечего? Какой прок от вазы, если в животе пусто? А вот ковра было жалко поначалу, хорошо он смотрелся в гостиной, дивно, уют создавал.
Но дольше всего продержалось фортепиано, уж больно не хотела Феодосия Ивановна с ним расставаться. Дело в том, что Прасковья, дочь старшая, имела талант к пению и даже неплохо музицировала.
Мать возлагала на нее большие надежды, но на учителей не было средств, а потому обучение пришлось отложить на неопределенный срок. Хотя в глубине души все понимали: «на неопределенный срок» – это значит «навсегда».
Попрощались с музыкальным инструментом и… Справили себе новые наряды для бала!
Прислуги в доме осталось немного, разбежались все от нищеты и голода, остались только самые преданные да бестолковые, с кого в любом месте большого проку не будет. С утра до вечера они рыскали по городу в поисках пропитания, а к вечеру вновь собирались все в пустом доме.
Тут я должна заметить, что нищета в дом Бартеневых пришла не сама по себе. Сохранять и преумножать доставшийся от родителей капитал супруги обучены не были, по их представлению деньги нужны были лишь для того, чтобы иметь возможность посещать балы и править себе новые наряды.
Однажды Арсению Ивановичу пришла в голову интересная мысль – ежели бы человеку есть было не надобно, то и денег ему совсем немного было бы необходимо! Только на наряды новые, а ведь в одном наряде можно по всем салонам московским проехаться. Подумать только, какая экономия!
Вот жаль только, что без еды обходиться никак не получалось, да еще и дети постылые постоянно есть просили…
Феодосия Ивановна была под стать мужу, не чаяла себя без балов и приемов. Но обязанности материнские не позволяли ей сбежать от детей, как Арсений Иванович, и потому приходилось изрядно напрягать ум.
Порой удавалось распихать детей по родственникам, чтобы ночь провести в радостном увеселении, да и с приемов иногда удавалось сладости кое-какие незаметно унести в качестве угощения.
А дети и радовались, по очереди кусая сладости, они искренне верили, что мать всю ночь напролет занимается тем, что ищет для них по всей Москве лакомства.
Однако сами понимаете, постоянно детей по родственникам не раскидаешь, да и «конфеты» не каждый раз приносить удавалось. Нужно было придумывать что-то новое, неожиданное…
И Феодосия придумала!
Был у Бартеневых старенький рыдван, а по-простому говоря, большая карета, в которой могло разместиться одновременно несколько взрослых людей. Чуете мою мысль? Где разместится несколько взрослых, там с легкостью усядутся и восемь детей!
Как все-таки хорошо, что продать карету у них рука пока не поднялась! Да и как можно ее продать, кормилицу? На чем тогда на балы да на приемы ездить прикажете? Ночью? Через всю Москву? В нарядах бальных?
Вот и пригодился рыдван заодно с кучером, план у Феодосии Ивановны был прост, как огурец. Она с детьми загружалась в рыдван, и все вместе они ехали к тому дому, где намечается бал. Гениально!
И не нужно родственников беспокоить, тем меньше будет пересудов всяких, вроде тех, что они с Арсением Ивановичем никчемные родители, что судьба детей их совсем не беспокоит, и что на уме у них только балы и увеселения всякие…
С теми приемами, на которые детей пропускали, было все просто, даже выгоднее для репутации, всем гостям казалась, что является Феодосия Ивановна образцовой матерью, которая ни на минуту не может расстаться со своими ребятишками, и потому повсюду водит их за собой.
Весьма выгодный слух, особенно учитывая, что уже ходили по Москве и другие слухи об их полунищенском существовании, о пустом доме, об их беспечности, стоящей на грани преступления…
Сложнее оказывалось с балами, куда с детьми ходу не было. Поэтому решено было обходиться следующим образом – рыдван с кучером и детьми остается стоять у дома, Феодосия Ивановна отправляется танцевать и веселиться, а дети терпеливо дожидаются ее в карете.
А чтобы не скучно было ждать, брали с собой книгу, чтобы старшие могли читать младшим. И самим учение, и мелюзге развлечение.
Очень скоро выяснилось, однако, что читать ночью в карете почти невозможно, особенно когда ночь безлунная, или небо облачное. Поэтому пришлось скрепя сердце тратиться на свечи.
Тут необходимо заметить, что старенький рыдван пригодился не только для поездок на балы. Когда голод начинал вплотную приближаться к семейству Бартеневых, Феодосия Ивановна (между прочим, она считала себя идеальной матерью!) усаживала всех детей в карету, и они дружно отправлялись по родственникам с визитами.
В утренние визиты удавалось кормиться завтраками (ну кто же откажет детям, если они вдруг заявят, что проголодались), более поздние визиты кормили их обедами, а вечерние посещения позволяли набивать желудки ужином.
Про кучера тоже не забывали, без него им было никак нельзя, тогда и карета без надобности.
Слава богу, что родственников и знакомых в Москве хватало, а значит, докучать каждым приходилось не очень часто. Так казалось Феодосии Ивановне, во всяком случае.
Я думаю, что сами родственники имели на этот счет другое мнение, но они помалкивали, соблюдая приличия. Если и обсуждали Бартеневых, то лишь между собой, не вынося сор из избы.
А дети и привыкли к такой жизни, считали ее единственно возможной. Тем более что в летние дни вообще никаких проблем не возникало.
А вот зимой приходилось сложнее.
– Печку бы в карету поставить, – советовали дети матери. – И топить пожарче. Тогда можно и домой не возвращаться вовсе, в карете веселее!
Мать над этой идеей задумалась и пообещала, что как только они немного разбогатеют, то сразу же установят в рыдван печь.
Младшие очень обрадовались, а старшие поняли, что этому не бывать никогда. Понятие «разбогатеть» и фамилия «Бартеневы» между собой никак не уживались.
А однажды у генерал-губернатора князя Голицына Дмитрия Владимировича был объявлен бал.
Пропустить такое мероприятие Феодосия Ивановна никак не могла. Привычно усадив детей в карету, она оделась в наряды, какие были поновее, и отправилась в дом князя. И книжку для детей захватила, чтобы сильно не скучали.
У княжеского дома она привычно оставила детей в рыдване, а сама прошла в дом, озаряя все вокруг себя слепящей улыбкой. И снова веселье, снова танцы, а шампанское так и пенится, пробки летают по залу и скачут под ногами…
Какая-то добрая душа в самый разгар бала шепнула генерал-губернатору на ухо, что госпожа Бартенева на бал снова на рыдване своем изволила явиться. А значит, в карете сейчас сидят ее детишки и трясутся от холода, на дворе мороз стоит крепчайший. А печки в карете что-то незаметно.
Князь Голицын был человеком душевным и лично отправился к карете, чтобы проверить правдивость этих слухов. Распахнув дверцу, он увидел перед собой восьмерых детей, сидящих вокруг единственной свечки и взирающих на него испуганными глазами.
Почему-то мне кажется, что в душе у генерал-губернатора в этот момент все так и перевернулось.
– Детей живо в дом! – сквозь зубы приказал он камердинеру. – Всех накормить и согреть! Они тут, как воробьи на снегу, нахохлились, а мать знай себе танцы танцует!
Сильно осерчал князь, но был он глубоко порядочный человек и выговаривать матери в глаза свои претензии не стал. Да и узнала она о том, что о ее детях позаботились посторонние люди, только когда бал уже закончился и пришла пора ехать домой.
Вот такая вот она и была, Феодосия Ивановна Бартенева. «Попрыгунья-стрекоза». И так продолжаться могло еще очень долго, если бы на одном из очередных приемов не произошел казус.
Феодосия вдруг тихонько ойкнула и упала лицом прямо в стол, умерла она мгновенно, не страдая ни секунды. А чуть позже в старом рыдване неподалеку нашли и ее детей, голодных и перепуганных долгим отсутствием матери.
На этом месте я могла бы и закончить свой рассказ. Но прежде чем поставить точку, хочу добавить, эта история не осталась незамеченной, дошла даже до престола. Императрица Александра Федоровна приняла ее близко к сердцу и старшую из дочерей Прасковью взяла себе фрейлиной.
Остальных же детей распределили по учебным заведениям, оставлять их непутевому отцу никто не решился. Прожил он после этого еще четверть века, но в жизни его ровным счетом ничего не изменилось.
