— Я не отказывалась от них! — оборвался крик Дарьи в зале суда. — Я устала! Мне нужна была помощь!
Судья, не поднимая глаз, что-то помечал в бумагах. Андрей сидел рядом с адвокатом, спокойный, одетый с иголочки, словно пришёл на парад.
Галина, его мать, театрально закатывала глаза и тихо качала головой, безмолвно комментируя каждое слово Дарьи.
А Дарья и правда была на грани. За последние годы она разучилась спать, есть, разучилась говорить без повышенного тона.
Жизнь напоминала день сурка: всех накормить и укачать, приготовить ужин, постирать, выслушать упрёки мужа, вытерпеть визит свекрови.
Их брак трещал с самого начала, но Дарья всё пыталась «держать лицо». Для Андрея всё было просто.
— Я работаю, приношу деньги в семью, а ты только дома сидишь. Чего тебе не хватает?
Никаких ночных пробуждений, прогулок с коляской, разборов детских истерик. Всё это легло тяжким грузом на неё одну.
Вдобавок летели непрошеные советы от свекрови и насмешки от собственной матери. Та постоянно повторяла: «Ты сама выбрала себе судьбу, так что не жалуйся, терпи. Кто тебя замуж гнал?»
Хрупкий «карточный домик» окончательно накренился, когда родилась младшая дочь.
Дарья почти не спала. Старший сын хулиганил, средняя дочь постоянно болела, а муж приходил домой поздно и сразу же молча садился за компьютер.
Попытки поговорить заканчивались скандалами, у Дарьи опускались руки. В какой-то момент она перестала понимать, где заканчивается день и начинается ночь, всё для неё превратилось в один бесконечный цикл.
— Она сказала мне, что дети ей не нужны! Она постоянно психует и срывается на них! — уверенно заявил Андрей на одном из заседаний. — На моих глазах орала так, что ребёнок в угол забился. Это разве нормальная мать?
— Я не психую! Я одна тянула троих детей, пока ты… Да ты даже мусор не выносил! Я жила в аду! Да на моём месте любая бы начала кричать!
— Тише, тише, — вмешался судья. — Прекратите истерику.
Его замечание ранило хуже удара плетью. Такое же хлёсткое, резкое, болезненное. Слово «истерика» угрожающе нависло над Дарьей, словно приговор.
У неё не было ни работы, ни стабильного дохода, ни квартиры. Сейчас она выглядела именно так, какой выставлял её перед людьми собственный муж: неуравновешенной, несостоятельной и неспособной к воспитанию детей.
Когда после последнего заседания она вышла из здания суда, было ощущение, будто на неё вылили ушат грязи. Липкой, холодной, въедающейся в душу.
За ней тихо шли родители. Мать заговорила лишь в машине, но лучше бы молчала.
— Молодец, дочь. Теперь все соседи будут обсуждать, что ты осталась без мужа и детей. Как жить-то дальше собираешься, с таким «клеймом»?
Дарья промолчала. Ей не хотелось говорить. Хотелось провалиться сквозь землю или даже выйти в окно.
Вскоре стало очевидно, что после суда жизнь не закончилась. Дарья потихоньку пыталась привыкнуть, но иногда это было сложно.
— Мам, а ты к нам ещё приедешь? — четырёхлетняя Лиза смотрела на женщину с такой нежной надеждой, что у той в горле сразу встал ком.
— Конечно, приеду, — Дарья присела рядом с дочкой и обняла её. — В воскресенье. Как всегда.
Внутри всё сжалось от этого слова, но женщина старалась скрыть боль за улыбкой.
Воскресная мама. Именно так Лиза однажды сказала про неё в детском саду.
Ребёнок неосознанно повторил то ли за отцом, то ли за бабушкой, не понимая, как глубоко эти слова могут ранить сердце.
Дарья узнала об этом случайно, от воспитательницы, и сердце в тот момент ушло куда-то в пятки.
После суда она вернулась в родительский дом. Казалось, будто она откатилась назад на пятнадцать лет.
Ощущения — как в школьные годы: шаг влево, шаг вправо — упрёки, нравоучения, пассивная агрессия.
— Детей бросила, муж выгнал, теперь радуйся, что хоть мы тебя приютили, — холодно говорила мать, накрывая на стол. — Бестолковую. Не каждый родитель согласился бы тебя принять.
Отец молчал или делал вид, что не слышит, но в его безмолвии тоже ощущалось осуждение.
Дарья держалась из последних сил.
Спасала работа: женщина устроилась на пункт выдачи заказов. График жёсткий, смены длинные, но дома было невыносимо.
На работе хотя бы можно было забыться в потоке покупателей и сканировании штрихкодов.
Первые месяцы она жила на автопилоте. Смотрела в потолок, не спала ночами, ела через раз.
Потом начала подниматься маленькими шагами, стала чаще встречаться с подругами. Сначала просто молчала, потом — начала говорить. И с каждым разговором будто возвращала кусочки себя. Той, прежней Дарьи, которой она была до замужества.
Она усиленно откладывала деньги и наконец смогла снять крошечную студию на окраине.
Та находилась слишком далеко от школы детей, от родителей, от бывшего мужа, но это было её личное пространство. Тихое, уютное, без молчаливого упрёка и чужого уклада жизни.
— Мы же тебя не прогоняли, зачем было съезжать? — удивилась мать. — Нам теперь стыдно будет перед знакомыми. Ещё подумают чего лишнего.
— А мне стыдно жить в доме, где меня еле терпят, — спокойно ответила Дарья и закрыла за собой дверь.
Встречи с детьми стали ярче, радостнее. Они перестали шарахаться от её слёз, потому что слёз теперь было меньше.
Она не пыталась подкупать их подарками и впечатлениями. Просто была с ними: делала с сыном математику, заплетала Лизе косички, играла с младшей в «магазин».
Они обнимались, смеялись, иногда — грустили, зато делали это сообща.
Дарья теперь могла сосредоточиться на их чувствах, потому что внутри неё больше не было напряжённой пустоты.
— Мама, может, ты вернёшься к нам? — однажды спросил сын, когда она забирала их на прогулку.
Дарья вздохнула и потрепала его по волосам.
— Я не могу, зайка, но я буду рядом всегда. Очень вас люблю.
Иронично, но сейчас она чувствовала себя матерью больше, чем когда была законной женой их отца.
Кстати, бывший муж вскоре тоже дал о себе знать.
— Даша, я не справляюсь, — в голосе Андрея звучало раздражение, скрывающее под собой отчаянную мольбу. — Забери хотя бы девочек. Вадим уже совсем с катушек съехал, сплошные замечания от учителей, а тут ещё эти двое… Я не вывожу.
Прошёл ровно год с их развода. Год, за который Дарья выкарабкалась, а Андрей — начал падать.
Сначала он бодро рассказывал всем вокруг, как замечательно им живётся без мамы-истерички. Теперь же ему вдруг понадобилась помощь.
— А как же твоя мама? — спросила Дарья спокойно, но с вкрадчивыми нотками иронии в голосе. — Она же так боролась за внуков. Или она тоже устала?
— Ну, конечно, устала! Она же не нянька, — сердито отозвался Андрей. — Слушай, не начинай, а? Ты же мать. Пора тебе брать на себя ответственность.
Дарья молчала несколько секунд. Потом — вздохнула.
— Андрей, ты добился чего хотел. Ты уверял суд, что детям с тобой будет лучше. Доказывал, что я — никудышная мать. И суд тебе поверил. Что тебя не устраивает?
— Я не знал, что будет так! Думал, справлюсь. Но трое детей — это слишком тяжело!
— Очень даже понимаю. Я через это прошла.
Андрей явно пытался вернуть разговор в привычную плоскость. Он любил давить, обвинять, перекладывать обязанности. Но Дарья больше не была кроткой, терпеливой женой.
— Я не прошу многого. Просто забери девочек. Хоть на время. Ты же мать.
Дарья улыбнулась, но без тепла. Её улыбка была пропитана усталостью и осадком запоздалого триумфа.
— Да, я мать. Именно поэтому я и ушла от тебя. Чтобы сохранить себя ради детей. Я не отказываюсь от них, но теперь всё будет по моим правилам.
— В смысле? Какие ещё правила?
— Чёткий график, под меня. Меня устраивает то, что у нас сложилось сейчас. Я не буду подстраиваться под тебя и заметать твои косяки.
— Это шантаж? — зло спросил Андрей.
— Это капризы воскресной мамы, — коротко сказала Дарья. — Привыкай.
Она повесила трубку первой. Без крика, без истерики, просто спокойно закончила разговор. Она больше не хотела быть удобной для взрослого мужчины.
Дарья выбрала себя и детей. Пусть отец берёт на себя самое сложное и неудобное, ей же достанутся приятные моменты.
— Мама, а когда ты заберёшь нас навсегда? — тихо спросила средняя дочь, уцепившись за рукав маминой куртки.
Дарья опустилась на корточки, погладила девочку по волосам.
— Я очень хочу. Но пока не могу. Чтобы быть с вами каждый день, мне нужно побольше места, стабильная работа и кто-то, кто сможет помогать. У папы есть ваша бабушка. А мне некому помочь.
Старший сын слушал, нахмурившись. Перед ней был уже не тот впечатлительный мальчик, что боялся семейных скандалов. Он видел, как меняется она и как срывается отец. И теперь кивал с пониманием, взрослым, почти мужским.
— Нам плохо, но мы потерпим. Он орёт. Всегда злой.
Дарья вздохнула. Эти слова были пощёчиной.
Сразу вспомнилось то время, когда она кричала на детей, потому что не справлялась. Теперь они поменялись с мужем местами.
Андрей звонил снова и снова. С каждым днём он становился всё более нервным.
— Ну и чего ты добиваешься? Чтобы я с ума сошёл? Ты наказываешь не меня, а их!
— Я не хочу, чтобы они были котятами, которых передают из рук в руки. Не хочу, чтобы я опять срывалась на них. Как ты сейчас.
— Ты специально мстишь. Специально всё усложняешь!
— Нет, Андрей. Просто я больше не стану спасать всех ценой себя. Один раз я уже выгорела, второго не будет. Раз у нас не получилось с тобой тандема, тащи всё самое неприятное на себе. А я буду на подхвате. Буду воскресной мамой, к которой тянутся.
Он молчал. У него не было больше рычагов. Андрей плавал в том же хаосе, в котором год назад тонула Дарья.
Только он не пытался выплыть, он просто злился, что никто не пытается вытащить его.
Когда Дарья забрала детей на каникулы, впервые сразу на две недели, в её квартире стало тесно и шумно.
Приходилось таскать мебель, мирить девочек, искать пропавшие смартфоны. Вечерами они пекли пироги, шептались перед сном, читали книжки.
Но она не уставала. Улыбалась, когда старший помогал младшим собираться на прогулку.
Замирала от счастья, когда дочка садилась рядом и прижималась щекой к её плечу. Теперь забота была не подвигом, не каторгой, а чем-то ненавязчивым, приятным и естественным. Дарья будто нашла своё место.
Женщина не надевала на себя розовые очки. Она понимала: всё ещё впереди.
Ещё будут быт, усталость, споры. Но сейчас она могла позволить себе наслаждаться моментом, а не бегать как белка в колесе.
Она заново училась жить и искать баланс между «хочу» и «надо». И этот новый баланс учитывал наличие двух родителей.
