— Да ладно тебе, Оксан, мы же свои люди!
Эта фраза, брошенная Лерой вчера около полуночи, до сих пор гулким эхом отдавалась в голове. Воскресное утро пахло чужим парфюмом и вчерашним дешёвым вином. Голова была тяжёлой, будто её всю ночь методично набивали мокрым песком, а во рту стоял привкус разочарования — густой и неприятный. Оксана лежала с открытыми глазами, глядя в потолок, и слушала тишину. Тишина в её собственном доме больше не была успокаивающей. Она стала вязкой, напряжённой, наполненной чужим присутствием.
Она знала, что Лера осталась. Сергей, конечно же, разрешил. «Ну куда она поедет в такое время, такси не дождёшься, пусть перекантуется на диване в гостиной». Каждый раз одно и то же. Диван в гостиной давно превратился в филиал Лериной квартиры. Она оставляла здесь свои заколки, забывала журналы, однажды даже оставила пару белья, завалившуюся за подушку. Оксана тогда молча выбросила его в мусорное ведро, а на вопросительный взгляд мужа лишь холодно пожала плечами. Он не понял. Он никогда не понимал.
Медленно, стараясь не делать резких движений, она встала с кровати. Сергей спал рядом, раскинувшись по диагонали и что-то бормоча во сне. Его безмятежность вызывала глухое раздражение. Он спал сном праведника в доме, который перестал быть их крепостью, превратившись в проходной двор для его «сестры». Оксана накинула футболку, сунула ноги в тапочки и, не глядя больше на мужа, вышла из спальни.
Коридор, гостиная — всё было усеяно следами вчерашнего вечера. Пустые бутылки, тарелки с засохшими остатками закусок. Этот беспорядок был не просто бытовой неряшливостью. Это была метка, наглая и демонстративная. Лера всегда оставляла после себя такой след, словно помечала территорию, показывая, что она здесь не гость, а нечто большее.
Оксана прошла на кухню, чтобы сварить кофе и попытаться смыть горячим напитком омерзительный осадок во рту и в душе. И застыла на пороге.
За её столом, спиной к двери, сидела Лера. Она лениво помешивала ложечкой в чашке, глядя в окно. Но дело было не в этом. На ней был Оксанин шёлковый халат. Мятного цвета, лёгкий, почти невесомый, подарок Сергея на их вторую годовщину. Тот самый, который Оксана надевала по особым утрам, когда хотела почувствовать себя красивой и желанной. На чужом, более угловатом теле он сидел нелепо, выглядел вульгарной тряпкой. Полы халата были небрежно запахнуты, обнажая часть бледного бедра и колено.
Рядом с Лерой на столешнице стояла её, Оксанина, любимая чашка. Большая, с едва заметной трещинкой у ручки, которую она сама когда-то склеила. Это была мелочь, но именно эта мелочь, этот халат, эта чашка, эта поза хозяйки жизни в её доме — всё это слилось в одну точку. Внутри неё что-то щёлкнуло. Громко, окончательно, как затвор старого ружья. Годы мелких унижений, ночных звонков, непрошеных советов и снисходительных улыбок — всё это мгновенно потеряло своё значение по отдельности и превратилось в единую, монолитную причину.
Она смотрела на затылок Леры и впервые за всё время не чувствовала ни злости, ни ревности. Только холодное, отстранённое омерзение. Такое же, какое испытываешь, увидев таракана на своей обеденной тарелке. Его не ненавидишь, им просто брезгуешь и хочешь немедленно убрать.
Лера, почувствовав её присутствие, обернулась. Её лицо не выразило ни смущения, ни вины. Только ленивое, сытое любопытство.
— О, проснулась, соня? А мы тут кофейком балуемся. Твой, кстати, отличный. Надо будет марку спросить.
В этот самый момент в дверном проёме появился Сергей. Сонный, взлохмаченный, в одних боксерах, он потёр глаза и блаженно улыбнулся, глядя на картину, от которой у Оксаны внутри всё заледенело.
— О, девчонки, уже завтракаете? А мне кофе сделаете?
Вопрос Сергея повис в воздухе, густой и неуместный, как запах перегара в детской. Он улыбался своей обычной утренней улыбкой — мягкой, немного сонной и абсолютно безмятежной. В его взгляде не было ни вины, ни тревоги. Он смотрел не на проблему, которую нужно решить, а на двух знакомых, дорогих ему людей, которые почему-то не разделяли его прекрасного настроения. И именно эта его слепота, это врождённое неумение видеть дальше собственного комфорта, стала для Оксаны последним гвоздём.
Оксана молчала. Но это было не то молчание, в котором прячутся обида или слёзы. Это было молчание хирурга перед разрезом. Она смотрела мимо мужа, прямо на Леру. На то, как та, почувствовав себя неуютно под этим ледяным взглядом, инстинктивно поправила шёлковый халат на груди.
— Серёж, я думаю, у Оксаны просто настроения нет, — наконец протянула Лера, стараясь, чтобы её голос звучал беззаботно. — А халатик я сейчас сниму, просто замёрзла ночью, а он такой приятный к телу… Немного скользкий, правда.
Сергей тут же подхватил эту версию, обрадовавшись простому и понятному объяснению.
— Ну вот видишь! — он сделал шаг к Оксане, собираясь по-хозяйски обнять её за плечи. — А ты уже надумала себе. Лерке не в чем было ходить, она бы простудилась. Я сам ей сказал взять что-нибудь. Твой халат просто первый под руку попался. Мы же свои люди, чего ты?
Он не дошёл. Оксана сделала едва заметное движение назад, и его рука беспомощно застыла в воздухе. Она даже не посмотрела на него. Её взгляд, тяжёлый и неподвижный, по-прежнему был прикован к Лере, которая уже начинала терять свою наигранную расслабленность.
А потом Оксана развернулась и молча вышла из кухни.
Сергей и Лера переглянулись. В его взгляде читалось облегчение — он решил, что жена ушла дуться в спальню, и кризис миновал, можно будет потом загладить вину букетом цветов. В её глазах мелькнула тень торжества. Она победила. Снова.
Но Оксана не пошла в спальню. Её шаги, ровные и твёрдые, простучали по коридору к большому встроенному шкафу, где хранились несезонные вещи и всякий хлам. Она беззвучно открыла дверцу. Внутри пахло нафталином и забвением. Не глядя, она запустила руку вглубь полки и вытащила то, что искала.
Старый спортивный костюм Сергея. Тот самый, в котором он когда-то ездил на дачу копать картошку и чинить машину. Выцветшие синие штаны с пузырями на коленях и олимпийка с заевшей молнией. Вещь, давно потерявшая форму и цвет, вещь, у которой было одно предназначение — быть рабочей одеждой, которую не жалко испачкать.
С этим костюмом в руках она вернулась на кухню. Сергей всё ещё стоял посреди комнаты, а Лера уже успела снова отпить кофе, окончательно войдя в роль хозяйки положения.
Оксана подошла к столу. Она не швырнула костюм, не бросила его с презрением. Она сделала хуже. Она аккуратно положила этот ком свалявшейся ткани на стул рядом с Лерой. Прямо на спинку, с которой свисал чистый, мятный шёлк её халата. Это выглядело как пощёчина, нанесённая с ледяным спокойствием.
И только после этого она заговорила. Её голос был ровным и лишённым всяких эмоций. Он просто констатировал факт, как диктор, зачитывающий прогноз погоды.
— Переодевайся и на выход.
Сергей вздрогнул, будто его ударили. Лера застыла с чашкой на полпути ко рту, её лицо медленно вытягивалось. Весёлая игра в «своих людей» закончилась. На кухне, в солнечном свете воскресного утра, внезапно стало очень холодно.
Первой нарушила тишину Лера. Она издала короткий, нервный смешок, который прозвучал в напряжённом воздухе кухни абсолютно фальшиво.
— Оксана, ты это серьёзно? Из-за халата? Я сейчас же его сниму, если тебе так принципиально. Какой-то детский сад, честное слово.
Она попыталась разыграть карту снисходительного взрослого, который смотрит на капризного ребёнка. Но её глаза, бегающие и встревоженные, выдавали её с головой. Она смотрела на Сергея, ища в нём поддержки, союзника, арбитра, который сейчас осадит «зарвавшуюся» жену. И он, как всегда, оправдал её ожидания.
— Оксан, ну правда, прекрати, — начал он примирительным тоном, делая осторожный шаг в её сторону. — Ну что ты завелась? Лера же не со зла. Это просто вещь. Мы сейчас всё уберём, сварим свежий кофе и поговорим спокойно, как нормальные люди.
Его голос был вкрадчивым и мягким. Это был тот самый голос, которым он годами гасил любые конфликты, размывая границы и сглаживая острые углы. Он не решал проблемы, он уговаривал всех сделать вид, что их не существует. Но на этот раз голос ударился о стену ледяного молчания и разбился вдребезги. Оксана даже не повернула головы в его сторону. Она просто смотрела на него, и во взгляде её не было ни гнева, ни обиды. Только холодная, беспристрастная оценка. Она смотрела на него так, как смотрят на сломанный механизм, который больше не подлежит починке.
— Серёж, давай я лучше уйду, — снова подала голос Лера, теперь уже разыгрывая из себя оскорблённую невинность. — Зачем вам ссориться из-за меня. Я просто вызову такси…
Это был тонкий, выверенный ход. Она знала, что Сергей никогда не позволит ей «уйти обиженной». Его мужское эго, его роль «защитника» для своей «маленькой сестрёнки», не допустили бы этого. И он предсказуемо клюнул.
— Никуда ты не пойдёшь! — отрезал он, повернувшись к ней. — Это и твой дом тоже, ты же знаешь. Мы сейчас всё решим. Оксана, ну давай поговорим…
И в этот момент, когда он повернулся к Лере спиной, чтобы успокоить её, а потом снова обернулся к жене с лицом уставшего миротворца, Оксана поняла, что ждать больше нечего. Он уже сделал свой выбор, просто ещё не осознал этого. Он всегда его делал.
Она дождалась, пока он закончит свою очередную беспомощную фразу, и, когда на кухне снова повисла пауза, она произнесла слова, которые давно созрели у неё внутри. Голос её был низким, лишённым всякой дрожи, и от этого казался оглушительно громким.
— Выбирай: либо я, либо твоя «подружка», которая разгуливает по нашему дому в моём халате! Третьего не дано! Я так жить больше не собираюсь!
Каждое слово было отчеканено, как на металле. В кавычки вокруг слова «подружка» она вложила всё своё презрение к их многолетнему фарсу. Это был не вопрос. Это был ультиматум. Окончательный и не подлежащий обсуждению.
Сергей замер. Улыбка сползла с его лица, оставив после себя растерянное, почти жалкое выражение. Он посмотрел на жену, потом на Леру, потом снова на жену. Воздух в кухне загустел, стал тяжёлым, его можно было резать ножом. Лера тоже молчала, поняв, что её привычные манипуляции больше не работают. Она смотрела на Сергея выжидающе, с немым укором во взгляде.
— Оксан… ну зачем так категорично? — наконец выдавил он из себя. Голос его звучал сипло. — Вы обе мне дороги. Ты — моя жена. Лера — мой самый близкий друг, почти сестра… Нельзя же так ставить вопрос…
Он мямлил, пытался найти спасительную лазейку, привычный компромисс. Он отчаянно не хотел выбирать, потому что любой выбор означал для него потерю комфорта. Он стоял между двух женщин, в центре созданного им же самим треугольника, и его нерешительность была красноречивее любого ответа. Он смотрел на Оксану, умоляя её отступить, вернуть всё как было, позволить ему и дальше жить в этой удобной лжи. Но в её глазах он видел лишь своё отражение — отражение слабого, беспомощного мужчины, которому только что вынесли приговор.
Время на кухне остановилось, превратившись в густую, тягучую массу. Каждое мгновение растягивалось в вечность. Сергей смотрел на Оксану, а она — на него. И в этой безмолвной дуэли взглядов он проигрывал. Его лицо было полотном, на котором сменялись эмоции: растерянность, недоумение, страх и, наконец, жалкая обида. Он всё ещё не мог поверить, что его уютный, предсказуемый мир рушится из-за какого-то халата. Он не понимал, что халат был лишь детонатором.
— Но… это же наш дом, — пролепетал он, цепляясь за последнюю соломинку. — Мы вместе его строили… Как ты можешь…
Оксана криво усмехнулась. В этой усмешке не было веселья, только усталость от его бесконечной слепоты.
— Этот дом перестал быть «нашим», когда превратился в твою с ней гостиницу. Я просто этого не замечала. Или не хотела замечать.
Лера, которая до этого момента сидела неподвижно, вдруг поняла, что её судьбу сейчас решают без её участия. Она вскочила, и шёлковый халат распахнулся, но ей было уже не до этого. Она бросилась к своему спортивному костюму, валявшемуся на стуле, и начала торопливо, неловко натягивать на себя штаны прямо поверх ночной сорочки. Её движения были суетливыми, паническими. Она больше не играла в хозяйку. Она превратилась в ту, кем и была всегда — в постороннюю женщину, застигнутую врасплох в чужом доме.
Сергей смотрел на её судорожные сборы, и в его глазах появилось что-то похожее на панику. Его «сестрёнку» выставляли за дверь. Униженную. Оскорблённую. Его долг был — защитить её.
— Оксана, остановись! Что ты делаешь? — он сделал шаг к ней, его голос наконец обрёл металлические нотки. — Ты не можешь просто так выгнать человека на улицу!
Он протянул руку, чтобы схватить её за плечо, чтобы встряхнуть, привести в чувство. Но Оксана опередила его. Она не отступила, а наоборот, подалась вперёд, и её лицо оказалось в нескольких сантиметрах от его. Её глаза, тёмные и спокойные, заглянули ему прямо в душу.
— Я могу, — произнесла она тихо, но с такой силой, что он невольно отшатнулся. — Это мой дом.
Эта фраза прозвучала как удар гонга. Мой дом. Не «наш». В этот момент он всё понял. Это был не блеф. Не истерика. Это было решение.
Лера, уже натянувшая олимпийку, схватила свою сумочку и телефон со стола. Она бросила на Сергея быстрый, полный укора и ожидания взгляд. Она ждала, что он сейчас поступит как мужчина, заступится за неё, уйдёт вместе с ней, хлопнув дверью.
Но Сергей стоял, как вкопанный. Он смотрел на Оксану, на её незнакомое, холодное лицо, и его охватил животный страх. Страх потерять не жену, нет. Страх потерять привычный уклад жизни, тёплую постель, горячие ужины, налаженный быт. Он колебался. И это секундное колебание стало для Оксаны последним доказательством.
Она больше не смотрела на него. Она перевела взгляд на дверь.
— Ты свой выбор сделала, — сказала она, обращаясь к Лере. — Он свой выбор сделать не может. Значит, я сделаю его за него.
Она повернулась к Сергею. Её взгляд скользнул по его растерянному лицу, по домашним боксерам, по его беспомощной позе. В её глазах не было ни капли сожаления. Только холодная, очищающая пустота.
— На выход, — сказала она так же ровно, как до этого говорила Лере. И указала ему на дверь. — Вслед за ней.
Сергей застыл. Он смотрел на её руку, указывающую ему путь из его собственной жизни.
— Что? — переспросил он шёпотом, не веря своим ушам.
— Ты слышал. Твоя «сестра» ждёт. Ей, наверное, холодно и одиноко. Иди, утешь её. Вещи можешь не собирать. Я всё выброшу.
Она говорила это, глядя ему прямо в глаза. И он видел там только сталь. Никакой возможности для переговоров, никаких шансов на примирение. Словно дверь, которая захлопнулась у него перед носом, а ключ выбросили.
Лера, стоявшая у порога, дёрнула его за рукав.
— Серёжа, пойдём! Ты же видишь, она не в себе! Пойдём…
Он, как сомнамбула, как марионетка, которую дёрнули за ниточку, сделал шаг. Потом ещё один. Он прошёл мимо Оксаны, не сводя с неё ошеломлённого взгляда. Он вышел за порог вслед за Лерой, которая уже торопливо обувалась в коридоре.
Оксана не двинулась с места. Она стояла на своей кухне, в своём доме, и слушала, как затихают их шаги на лестничной клетке. Она не слышала хлопка двери. Они просто ушли, тихо, как воры.
Она подошла к столу. Взяла шёлковый халат, брошенный Лерой на стул. Повертела его в руках. Он больше не казался ей чем-то особенным. Просто вещь. Она молча подошла к мусорному ведру, открыла крышку и без малейшего сожаления бросила мятный шёлк внутрь, прямо на остатки вчерашнего ужина. Потом закрыла крышку.
Воскресное утро продолжалось. В окно светило солнце. На кухне было тихо. И эта тишина впервые за долгое время была её собственной. Абсолютной. И оглушительно правильной…
