— Тош, забери меня, пожалуйста. Я на улице стою, тут дубак нереальный, а такси, похоже, вымерли как класс.
Ксения произнесла эту фразу почти шёпотом, зажимая телефон между плечом и ухом и пытаясь одновременно застегнуть молнию на тонком пальто до самого подбородка. Праздник кончился. Весёлые, разгорячённые алкоголем коллеги разъехались по домам на заранее заказанных машинах, а она, задержавшись, чтобы помочь организаторам собрать проектор, осталась одна у крыльца загородного банкетного зала. Декабрьский ветер пронизывал до костей, превращая каждую попытку вдохнуть в болезненный укол в лёгких. Приложение такси уже двадцать минут показывало одну и ту же издевательскую надпись: «Поиск машины».
На том конце провода раздался страдальческий стон, такой натуральный, что на секунду ей стало стыдно за свою просьбу.
— Ксюш… я не могу. У меня голова раскалывается, просто ад. Мигрень, кажется. Выпил таблетку, лежу, даже глаз открыть больно.
Его голос был слабым, немного гнусавым, как у человека, которому действительно плохо. Ксения представила его: лежит в их тёмной спальне, рука на лбу, страдает. Раздражение, копившееся последние полчаса, сменилось приступом сочувствия. — Ох, бедный мой… Сильно? Может, ещё таблетку? Или скорую?
— Не, не надо скорую, — его голос звучал ещё тише, будто каждое слово причиняло ему физическую боль. — Просто лежать надо, в темноте. Я уже почти заснул, когда ты позвонила. Ты как-нибудь сама, ладно? Ну, попробуй ещё такси вызвать, может, коэффициент поднимут и кто-то приедет. Прости, малыш, правда, состояние вообще не стоячее.
Ксения тяжело вздохнула, выпуская в морозный воздух облачко пара. Конечно, она сама. Как и всегда. Машина, которую она купила в кредит год назад, чтобы быть мобильнее, чтобы не зависеть от капризов общественного транспорта, сейчас стояла у их дома. А её муж, который пользовался этой машиной чаще, чем она сама, «умирал» в постели. Логика была жестокой, но неоспоримой. Не тащить же больного человека из тёплой кровати за руль, чтобы он вёз её тридцать километров по ночной трассе.
— Ладно, Тош, лежи, отдыхай. Я что-нибудь придумаю. Целую, лечись.
Она завершила вызов и сунула онемевшие пальцы в карманы. «Что-нибудь придумаю». Легко сказать. Фонари на парковке банкетного зала уже погасили, оставив её в почти полной темноте, подсвеченной лишь далёкими огнями шоссе. Стало по-настоящему страшно. Одинокая женская фигура в лёгком пальто посреди ночной пустоты — идеальная мишень для любых неприятностей. Она снова открыла приложение. «Повышенный спрос. Цена поездки х3». Ксения зло выругалась про себя и согласилась. Лучше переплатить втридорога, чем превратиться здесь в ледяную статую или стать героиней криминальной хроники.
Она простояла ещё минут пятнадцать, переминаясь с ноги на ногу и чувствуя, как холод пробирается под одежду, добираясь до самого сердца. Мысли путались. Она злилась на себя, что не уехала со всеми. Злилась на начальство, выбравшее для корпоратива это богом забытое место. Злилась на Антона… нет, на Антона злиться не получалось. Он же болеет. Он не виноват. Он бы точно приехал, если бы мог. Он же любит её. Ведь так? Эта мысль почему-то не принесла обычного тепла. Вместо этого в душе шевельнулся какой-то неприятный, холодный червячок сомнения. Она вспомнила его слишком уж театральный стон, слишком уж слабый голос. Но тут же себя одёрнула. Что за глупости? Она просто замёрзла и устала, вот и лезут в голову всякие подозрения.
Наконец на горизонте замаячили фары. Телефон пиликнул, сообщая, что её «белая Лада» подъезжает. Ксения с облегчением выдохнула и почти бегом бросилась к машине, мечтая только об одном — оказаться дома, под горячим душем, а потом тихонько лечь рядом со своим спящим, больным, но таким родным мужем.
Поездка домой превратилась в отдельное испытание. Водитель «белой Лады», пожилой мужчина в засаленной вязаной шапке, всю дорогу что-то бубнил себе под нос про тяжёлую жизнь, неблагодарных пассажиров и цены на бензин. Салон автомобиля пропах дешёвым табаком и какой-то кислятиной. Подвеска скрипела на каждой кочке, и Ксению, уставшую и замёрзшую, начало укачивать. Она отвернулась к окну, прижавшись лбом к ледяному стеклу, и смотрела на проносящиеся мимо огни ночного города. Злость на весь мир постепенно утихала, сменяясь глухой, всепоглощающей усталостью.
Она думала об Антоне. Её «больной» муж. В голове снова и снова прокручивался их короткий разговор. Его страдальческий голос, жалобы на мигрень… Он всегда был немного ипохондриком, любая простуда превращалась в его исполнении в смертельную болезнь. Но сегодня в его голосе было что-то ещё. Какая-то фальшивая нотка, которую она тогда, на морозе, списала на плохую связь и собственное раздражение. Теперь, в дребезжащем тепле такси, это ощущение вернулось с новой силой. А что, если он не болел? Что, если ему просто было лень? Лень вставать с тёплого дивана, одеваться, ехать за ней куда-то за город… Эта мысль была настолько унизительной, что Ксения помотала головой, отгоняя её. Нет, он не мог так поступить. Это было бы слишком жестоко.
Наконец, машина свернула в их двор. Расплатившись с водителем тройной ценой и не дождавшись сдачи, Ксения выскочила из машины и почти бегом бросилась к подъезду. Дома. Наконец-то она дома. Она тихо открыла дверь своим ключом, стараясь не шуметь. В квартире было темно и тихо. Она разулась в прихожей, на цыпочках прошла в спальню и заглянула внутрь. На их большой кровати, на своей половине, под одеялом угадывался силуэт Антона. Он ровно, спокойно дышал во сне. Видимо, таблетка подействовала. Ксения почувствовала укол вины за свои подозрения. Вот он, спит, бедняга, намучился с головой, а она тут напридумывала себе всякого.
Решив не будить его, она прошла на кухню. Поставила чайник, достала из шкафчика любимую кружку. Пока вода закипала, она присела на стул и по привычке взяла в руки телефон. Просто чтобы отвлечься, пролистать ленту, посмотреть, чем живут другие люди, пока она преодолевает полосу препятствий по дороге домой. Палец механически скроллил экран: фотографии чужих детей, рецепты пирогов, реклама фитнес-клубов… И вдруг она замерла.
Её взгляд остановился на свежем посте, выложенном лучшим другом Антона, Лёхой. Пост состоял из одной-единственной фотографии. Но этой фотографии было достаточно, чтобы мир Ксении треснул по швам. На снимке был запечатлён салон её машины. Её, Ксении, «ласточки». Она узнала его сразу: смешной брелок в виде пушистого эвока, который она повесила на зеркало заднего вида, лёгкая царапина на бардачке, которую она сама поставила на прошлой неделе. На заднем сиденье, обнявшись, скалились в камеру Лёха и ещё один их общий знакомый, Вадик. А на водительском кресле, боком к камере, но абсолютно узнаваемый, сидел Антон. Он широко улыбался, его глаза блестели отнюдь не от боли. Он выглядел бодрым, довольным жизнью и абсолютно, кристально здоровым. Подпись под фото гласила: «Покатушки с братанами! Антоха, ты лучший гонщик!» А геотег безжалостно указывал на парковку огромного торгового центра на другом конце города. Время публикации — час назад. Ровно то время, когда она, Ксения, стояла на морозе, отчаянно пытаясь вызвать такси.
Чайник на плите оглушительно засвистел, но она его не слышала. Весь мир сузился до экрана телефона. Холод, который она так старательно пыталась выгнать из себя горячим чаем, теперь родился внутри неё. Это был не тот холод, от которого можно согреться под одеялом. Это был арктический лёд, сковавший её сердце и лёгкие. Ложь. Наглая, циничная, беззастенчивая ложь. Он не просто отказал ей. Он врал ей в лицо, притворяясь больным, пока сам развлекался с друзьями на её машине. На её, чёрт возьми, машине!
Она медленно поднялась со стула. Чайник продолжал надрываться. Она подошла и выключила его. Движения её стали резкими, выверенными. Ярость, чистая, дистиллированная, вытеснила усталость и обиду. Она больше не чувствовала себя замёрзшей или несчастной. Она чувствовала себя вулканом, готовым к извержению. Не издав ни звука, она развернулась и пошла обратно в спальню. В руке она всё ещё сжимала телефон с открытой фотографией — её главным и неопровержимым доказательством. Маскарад окончен. Сейчас будет представление.
Ксения вошла в спальню бесшумной тенью. Ярость не делала её суетливой; наоборот, она придала ей холодную, хищную грацию. Антон спал, отвернувшись к стене, и его ровное, безмятежное дыхание казалось теперь высшей формой издевательства. Он так мастерски сыграл свою роль умирающего от мигрени, что даже во сне продолжал обманывать её своим спокойствием. Ей захотелось немедленно сорвать с него одеяло и начать кричать, но она заставила себя выдержать паузу. Удар должен быть точным и внезапным, как укол рапиры.
Она подошла к кровати со своей стороны, не включая ночник. Единственным источником света был тусклый лунный свет из окна и ядовитое свечение экрана телефона в её руке. Она наклонилась над ним. Запах алкоголя и чужого парфюма — вероятно, Лёхиного, — тонкой, едва уловимой струйкой исходил от его волос и одежды, брошенной на стул. Этот запах стал последней деталью, сложившей картину предательства в её голове.
Она не стала его трясти или звать по имени. Вместо этого её рука нашла на стене выключатель. Резкий щелчок — и комната залилась безжалостным белым светом потолочной люстры.
Антон недовольно заворочался, что-то промычал и натянул одеяло на голову.
— Ксю, ты чего? Выключи свет, глазам больно…
Этот лепет про больные глаза стал детонатором.
— Больно, говоришь? — её голос прозвучал низко и глухо, в нём не было ни капли сочувствия.
Одним резким, сильным движением она сдёрнула с него одеяло. Он дёрнулся от неожиданности и холода, открыл глаза и сел на кровати, щурясь от яркого света. Перед ним стояла Ксения, и её лицо было ему незнакомо. Это было лицо чужого, холодного человека.
— Что… что случилось? Ты чего?
Вместо ответа она сунула ему телефон прямо в лицо, так близко, что он инстинктивно отшатнулся. На экране сияла та самая фотография: он, весёлый и румяный, за рулём её машины в компании хохочущих друзей.
— Узнаёшь? — прошипела она. — Мигрень, значит? Лежишь пластом? Глаз открыть не можешь?
Сон с него слетел мгновенно. Он смотрел то на экран, то на неё, и на его лице отразилась целая гамма эмоций: от недоумения до паники. Он попытался улыбнуться, выдать это за шутку.
— Ксюш, ты чего завелась? Это фотка старая, Лёха просто выложил сегодня, прикалывается. Мы сто лет назад так катались.
— Час назад, Антон! — её голос сорвался на крик, но тут же снова стал ледяным. — Геотег — парковка ТЦ «Галактика». Время публикации — час назад. Ты меня за полную идиотку держишь? Ты там дрифтовал на моей машине, пока я, как последняя дура, мёрзла на улице, умоляя тебя меня забрать!
Он понял, что отпираться бесполезно. Паника на его лице сменилась досадой, как у ребёнка, пойманного на мелкой пакости.
— Ну ладно, ладно! Ну, встретился с парнями, выпили по пиву. Я не хотел тебе говорить, чтобы ты не волновалась. Голова и правда побаливала, а потом Лёха позвонил, я развеялся, и всё прошло. Что такого-то?
— Что такого?! — она сделала шаг к его стороне кровати.
— Да! Именно!
— Я просила тебя забрать меня с корпоратива, потому что было поздно и страшно, а ты сказал, что устал и спишь! А сам в это время катал своих дружков по ночному городу на моей машине! Ключи на стол, живо! Ты больше и метра не проедешь за рулём, водила недоделанный!
Её взгляд упал на его чёрную кожаную барсетку, небрежно брошенную на комод. Не раздумывая ни секунды, она схватила её.
— Эй, ты что делаешь?! Положи на место!
Но она его уже не слышала. Одним движением она расстегнула молнию и вытряхнула всё содержимое прямо на пол. На светлый ламинат со стуком посыпались его паспорт, портмоне, какая-то мелочь, жевательная резинка и… связка ключей. Тех самых, от её машины, с пушистым эвоком. Она наклонилась и подняла их. Вместе с ключами в её руку попали и его водительские права, выпавшие из портмоне. Она выпрямилась, сжимая в кулаке ключи и пластиковую карточку.
— Ключи на стол, живо, я сказала! — выкрикнула она, перефразируя свою мысль и указывая на пустой комод. — Ты больше и метра не проедешь за рулём, водила недоделанный! Завтра я иду в ГИБДД и пишу заявление об утере твоего водительского удостоверения! Или ты отдаёшь мне их сам, прямо сейчас, и забудешь, как они выглядят. А машину я утром перегоню на платную стоянку, доступ к которой будет только у меня. Понял?
Антон вскочил с кровати. Его лицо из испуганного стало злым.
— Ты совсем с ума сошла?! Какие права? Какая стоянка? Я на работу на чём ездить буду?! Отдай сейчас же
Его вопрос, наполненный возмущением и эгоизмом, окончательно сжёг внутри Ксении последние остатки жалости или сомнения. Она смотрела на него — взрослого мужчину, стоящего посреди спальни в одних трусах, который беспокоился не о ней, не о своей лжи, а исключительно о собственном комфорте. Его мир не пошатнулся от того, что он оставил её в опасности. Его мир рушился от перспективы пересесть с автомобиля на общественный транспорт.
— На чём ты будешь ездить? — Ксения медленно, с расстановкой повторила его вопрос. Она сделала шаг назад, к двери, инстинктивно увеличивая дистанцию. В её руке холодный металл ключей и острый уголок пластиковой карточки прав казались оружием. — Ты серьёзно меня об этом спрашиваешь? После того, как ты врал мне, глядя в глаза? После того, как оставил меня одну чёрт знает где, а сам развлекался?
— Да что я такого сделал?! — взорвался он, его голос набрал силу и заполнил комнату. Он больше не оправдывался, он нападал. — Не убил никого, машину не разбил! Просто встретился с друзьями! Ты вечно всё преувеличиваешь, делаешь из мухи слона! У тебя что, ПМС? Или на корпоративе перебрала? Не имею я права на отдых, что ли? Я пашу целыми днями!
Он сделал шаг к ней, пытаясь выглядеть угрожающе, но Ксения не отступила. Её лицо было непроницаемой маской.
— Твой отдых закончился, Антон. Твоё право на мою машину — тоже. Ты мог просто сказать правду. Сказать: «Ксюш, прости, я обещал парням встретиться, вызови такси, я оплачу». Всё! Я бы позлилась пять минут и забыла. Но ты выбрал врать. Ты выбрал притворяться больным и беспомощным, чтобы я тебя жалела, пока ты веселился. Это не просто ложь, это унижение.
Она говорила это спокойно, без крика, и от этого её слова звучали ещё весомее. Антон на секунду сбился с тона. Он ожидал слёз, истерики, боя посуды. Но вместо этого получил холодный, взвешенный приговор. Это вывело его из себя ещё больше.
— Унижение? Это ты сейчас меня унижаешь! Отобрала ключи, правами мне тут машешь! Кто ты такая, чтобы решать, на чём мне ездить? Машина общая, мы семья!
— Машина моя, — отрезала Ксения. — Кредит на мне. Каждый платёж — с моей зарплаты. Ты вложил в неё ровно ноль рублей, но почему-то считал её своей личной игрушкой для покатушек с «братанами». Так вот, игровой зал закрывается. Навсегда.
Он попытался сделать рывок, чтобы выхватить ключи и права у неё из руки. Ксения предвидела это. Она отскочила в сторону, и его рука схватила пустоту. В его глазах полыхнула настоящая ярость.
— Отдай, я сказал! Не доводи до греха!
Ксения усмехнулась, но смех получился злым и коротким.
— А то что? Ударишь меня? Давай. Это будет очень логичным завершением вечера. Сначала бросил одну на морозе, потом врал, а теперь руку поднимешь. Полный комплект.
Он замер, тяжело дыша. До рукоприкладства он бы не дошёл — или, по крайней мере, Ксения хотела в это верить, — но сама мысль, озвученная вслух, повисла в воздухе тяжёлым ядом. Он понял, что проиграл. Проиграл в тот самый момент, когда его друг нажал кнопку «опубликовать».
— И что теперь? — выдавил он, опустив руки.
— А теперь ты будешь ездить на работу, как и прочие простые смертные, не обременённые личным водителем в моём лице. Трамвай тебе в помощь, гонщик! — бросила она фразу, которая только что родилась в её голове.
Она развернулась и прошла к кровати. Схватила его подушку, потом сгребла в охапку одеяло, под которым он так сладко спал всего десять минут назад. Антон с недоумением смотрел, как она, тяжело дыша, тащит постельные принадлежности в сторону балконной двери.
— Ты что удумала?
Ксения не ответила. Она рывком открыла балконную дверь. В комнату ворвалась ледяная декабрьская ночь, тот самый холод, от которого она сама недавно спасалась. Она швырнула подушку и одеяло на застеклённый, но неутеплённый балкон. Они глухо упали на холодный плиточный пол.
— Спать будешь там, — её голос был твёрдым как сталь. — Остынешь заодно. И подумаешь о своих поступках.
Он ошарашенно смотрел на неё, потом на балкон, потом снова на неё, не веря в происходящее.
— Ты… ты серьёзно? Ты меня на балкон выгоняешь? Зимой?
— Не зимой, а в декабре, — поправила она, подходя к нему. — И не выгоняю, а предоставляю персональные апартаменты для размышлений. Пошёл!
Она несильно, но настойчиво толкнула его в грудь по направлению к открытой двери. Он попятился, споткнулся о порог и оказался на холодном балконе. Прежде чем он успел что-либо сказать или сделать, Ксения захлопнула тяжёлую пластиковую дверь и с громким щелчком повернула ручку, запирая его снаружи.
Антон бросился к стеклу, его лицо исказилось от ярости и неверия. Он начал дёргать ручку, потом колотить по стеклу кулаками.
— Ксения! Открой сейчас же! Ты сдурела?! Открой дверь, я сказал!
Она стояла в метре от двери и просто смотрела на него. На его мечущуюся в тесном пространстве балкона фигуру, на искажённое злобой лицо, на кулаки, беспомощно барабанящие по прочному стеклопакету. Она не чувствовала ни страха, ни удовлетворения. Только холодную, звенящую пустоту там, где ещё утром была любовь. Она подняла руку, в которой всё ещё были зажаты ключи и его права, и показала их ему через стекло. Потом медленно развернулась и пошла прочь из спальни, оставив его кричать в ночную пустоту. Это был конец. Окончательный и бесповоротный…
