— Ты разрушила мою жизнь! Слышишь? Разрушила! — Леша стоял посреди кухни, сжимая кулаки. — Из-за тебя у меня больше нет отца!
Я прижалась спиной к холодильнику. Мой четырнадцатилетний сын смотрел на меня с такой ненавистью. Где тот мальчик, который еще полгода назад обнимал меня перед сном?
— Леш, давай поговорим спокойно…
— Заткнись! — он ударил кулаком по столу, и солонка подпрыгнула. — Ты все испортила! Папа ушел из-за тебя!
Слезы подступили к глазам, но я изо всех сил старалась их сдержать. Нельзя показывать слабость. Психолог говорила — подростки проверяют границы, особенно после развода. Но одно дело слушать умные советы в уютном кабинете, и совсем другое — стоять напротив собственного ребенка, который смотрит на тебя как на врага.
— Твой отец ушел к другой женщине, — тихо сказала я. — У него уже полгода как другая семья.
— Врешь! Он ушел, потому что ты вечно пилила его! Вечно недовольная была!
Я закрыла глаза. Сколько можно? Каждый день одно и то же. Утром — молчание и хлопанье дверьми. Вечером — крики и обвинения. А между ними — страх. Постоянный страх, что в следующий раз он не просто ударит по стене.
Вчера он толкнул меня. Впервые. Я попросила убрать в комнате — обычная просьба, которую раньше даже повторять не приходилось. А он развернулся и толкнул. Не сильно, но я не удержалась и упала на диван. И замерла. Мой мальчик, мой золотой ребенок поднял на меня руку.
— Уйди из кухни, — сказала я как можно спокойнее. — Иди в свою комнату.
— Это ты уйди! Это мой дом тоже!
— Леша, уйди. Сейчас же.
Он еще секунду буравил меня взглядом, потом развернулся и вышел, хлопнув дверью.
Господи, за что? Я же старалась все сделать правильно. Не ругала при нем отца, не рассказывала правду о его похождениях. Молчала, когда Леша восхищался папой, который раз в две недели забирал его в кино или кафе. Улыбалась, провожая сына на выходные к человеку, который разрушил нашу семью.
Телефон завибрировал. Сообщение от бывшего: «Забираю Алексея в пятницу после школы. Поедем на дачу». Даже не спросил, удобно ли. Просто поставил в известность.
Я набрала ответ и стерла. Набрала снова — и снова стерла. Что писать? Что твой сын стал неуправляемым? Что я боюсь собственного ребенка? Что вчера он меня толкнул, а сегодня чуть не ударил?
Нет. Он скажет, что я сама виновата. Что не справляюсь с воспитанием. Предложит забрать Лешу к себе. А его новая жена — молодая, красивая, без растяжек на животе и мешков под глазами — будет строить из себя идеальную мачеху.
Из комнаты сына доносилась громкая музыка. Раньше я бы попросила сделать потише. Сейчас молчала. Боялась новой вспышки гнева.
Когда все это началось? Сразу после развода? Нет, первый месяц Леша вел себя тихо. Даже слишком тихо. Приходил из школы, закрывался в комнате, отказывался от ужина. Я думала — переживает, нужно время.
Потом начались первые вспышки. Разбитая кружка. Хлопанье дверьми. Грубые ответы. Я списывала все на переходный возраст и стресс. Покупала его любимые пирожные, предлагала сходить в кино, старалась чаще обнимать.
Он отталкивал. Сначала мягко — просто уворачивался от объятий. Потом резче — отстранялся, морщился, закатывал глаза. А последние недели начал кричать: «Отстань! Не трогай меня!»
Школьный психолог пожимала плечами: «Мальчики в этом возрасте часто винят матерей в разводе. Особенно если отец был для них авторитетом. Это пройдет».
Когда пройдет? Когда он меня ударит по-настоящему?
Я поднялась с пола и пошла в ванную. В зеркале отражалось уставшее лицо. Морщинки в уголках глаз стали глубже. Когда я успела так постареть? Всего год назад Игорь говорил, что я самая красивая. Врал, конечно. Уже тогда врал, встречаясь с той, двадцатипятилетней.
Может, Леша прав? Может, я действительно виновата? Слишком много работала, мало внимания уделяла мужу. Засыпала в девять вечера от усталости вместо того, чтобы… Да какая теперь разница?
Я умылась холодной водой и вернулась на кухню готовить ужин. Леша любит макароны с сыром. Простое блюдо, которое я могу приготовить с закрытыми глазами. Движения успокаивали. Вскипятить воду, засыпать макароны, натереть сыр…
Дверь скрипнула. Леша стоял в проеме, глядя в пол.
— Есть буду? — спросила я нейтральным тоном.
Он кивнул и сел за стол. Мы ели в тишине. Только стук вилок о тарелки. Раньше за ужином Леша рассказывал о школе, о друзьях, о прочитанных книгах. Мог болтать часами обо всем на свете. А я слушала и радовалась, какой у меня умный, начитанный сын.
— Спасибо, — буркнул он, доев.
Встал, отнес тарелку в раковину. Это обнадеживало — остались еще какие-то проблески воспитания.
— Леш, — окликнула я. — Давай завтра сходим куда-нибудь? В твою любимую бургерную?
— У меня планы.
— Какие?
— Мои.
И снова хлопнула дверь. Я сидела одна за столом, глядя на остывающие макароны. В груди разливалась такая тоска, что хотелось выть. Мой мальчик, мой любимый сын стал чужим. Колючим, злым, чужим.
Телефон завибрировал. Мама: «Как вы там? Может, приехать помочь?»
Что ответить? Что я не справляюсь? Что боюсь, когда сын заходит в комнату? Что вздрагиваю от каждого резкого движения?
«Все хорошо, мам. Леша готовится к контрольной».
Вранье давалось легко. Я уже полгода всем вру, что у нас все хорошо. Подругам, родителям, коллегам. Улыбаюсь, рассказываю, какой Леша молодец, как хорошо учится. А дома прячу синяки от его толчков под длинными рукавами и глотаю валерьянку пачками.
В дверь позвонили. Сердце екнуло — неужели Игорь? Может, передумал, приехал поговорить с сыном?
За дверью стояла соседка Валентина Петровна.
— Извините, что поздно. Я тут… — она замялась. — У вас все в порядке? А то слышно было, как кричали…
Щеки запылали от стыда. Теперь еще и соседи в курсе нашего кошмара.
— Все нормально, подростковый возраст, — попыталась улыбнуться я.
— Да уж, знаю. У меня внук такой же. После развода родителей как подменили парня. Полгода с ним мучились. А вам бы к специалисту хорошему. Я могу телефон дать, если хотите.
— Спасибо, мы справимся.
Валентина Петровна кивнула, но в глазах читалось сомнение. Я закрыла дверь и прислонилась к ней лбом. К специалисту… Как будто я не пробовала. Два психолога уже отказались работать с Лешей после того, как он устроил истерики в их кабинетах.
Ночью я опять не спала. Лежала и слушала, как Леша ходит по комнате. Раньше в такие моменты я заходила к нему, садилась на край кровати, гладила по голове. Он прижимался ко мне и рассказывал о своих страхах. Боялся темноты, боялся, что я умру, боялся остаться один.
Теперь он меня ненавидит. И я не знаю, как это исправить.
Под утро задремала. Снился сон — Леше пять лет, он бежит ко мне с рисунком. «Мамочка, смотри, я тебя нарисовал! Ты самая красивая!» А я подхватываю его на руки, кружу, целую в макушку. И мы смеемся, заливисто, счастливо.
Проснулась от грохота. Вскочила, выбежала в коридор. Леша стоял возле разбитой вазы.
— Случайно, — буркнул он, но в глазах не было ни капли сожаления.
Я молча взяла веник и совок. Эту вазу подарила мне мама на свадьбу. Семейная реликвия. Леша знал, как она мне дорога.
— Мам… — начал он и осекся.
Я подняла глаза. Впервые за последние месяцы в его взгляде мелькнуло что-то похожее на раскаяние. Но тут же исчезло, сменившись привычной злостью.
— Сама виновата, нечего барахло всякое в коридоре ставить.
Он ушел, оставив меня наедине с осколками. Я собирала их, и каждый кусочек словно резал сердце.
В школу Леша ушел, не попрощавшись. Я позвонила на работу, отпросилась. Не могла заставить себя надеть маску благополучия и улыбаться коллегам.
Сидела на кухне, пила уже третью чашку кофе и думала. Может, правда отпустить его к отцу? Пусть Игорь попробует справиться с сыном. Посмотрю я, как его молодая женушка будет терпеть подростковые выходки.
Но сердце сжималось от одной мысли. Отдать сына? Признать поражение? Сдаться?
Телефон зазвонил. Классная руководительница.
— Здравствуйте, можете подъехать в школу? Алексей подрался.
— Что случилось? Он цел?
— Да, но разговор нужен серьезный. Он сломал однокласснику нос.
В школу я летела на автопилоте. В голове крутилась одна мысль — только бы с ним все было хорошо. Пусть кричит, пусть обвиняет, только бы был здоров.
Леша сидел в кабинете директора. Рубашка порвана, костяшки разбиты, на скуле наливается синяк. Увидев меня, отвернулся.
— Ваш сын напал на Максима Петрова без причины, — строго сказала директор. — Мальчик в травмпункте, родители грозятся написать заявление в полицию.
— Он сам лез! — взорвался Леша. — Сказал, что…
Он осекся и снова отвернулся.
— Что он сказал? — спросила я.
— Неважно.
— Максим утверждает, что просто спросил Алексея о домашнем задании, — вмешалась классная. — А тот набросился с кулаками.
Я знала — врет. Леша многое мог, но просто так драться не стал бы. Что-то произошло. Что-то, что задело его за живое.
Домой ехали молча. Я вела машину, Леша сидел, уткнувшись в телефон. Только дома, когда я достала аптечку, он заговорил:
— Он сказал, что мой отец съехал, потому что ты блудная. Что у тебя кто-то был.
Руки задрожали, йод пролился на стол.
— И ты поверил?
— А что мне верить? Ты ничего не рассказываешь! Отец тоже молчит! Все делают вид, что ничего не произошло!
Я села напротив него, взяла его лицо в ладони. Он попытался отвернуться, но я держала крепко.
— Слушай меня внимательно. У меня никого не было. Никогда. Твой отец ушел, потому что влюбился в другую женщину. Они встречались полгода, пока мы еще жили вместе. Я узнала случайно — увидела переписку в его телефоне. Вот и вся правда.
Леша смотрел на меня широко раскрытыми глазами. В них плескались боль, обида, растерянность.
— Почему ты раньше не сказала?
— Не хотела, чтобы ты плохо думал об отце. Что бы ни было между нами, он твой папа и любит тебя.
— Любит? — Леша дернулся, вырываясь. — Если бы любил, не бросил бы!
И тут плотину прорвало. Он заплакал навзрыд, как маленький. Я обняла его, и он не оттолкнул. Прижался, вцепился в меня и рыдал, выплескивая всю боль последних месяцев.
— Прости, мам… Прости… Я говорил такие ужасные вещи… Я толкнул тебя…
— Тише, милый, тише. Все хорошо.
— Нет! Я ужасный сын! Я обижал тебя, а ты… ты все терпела…
Я гладила его по голове, целовала в макушку и тоже плакала. Мой мальчик вернулся. Израненный, растерянный, но мой.
Мы просидели так долго. Леша рассказывал, как тяжело ему было. Как одноклассники шептались за спиной. Как он надеялся, что отец вернется. Как ненавидел себя за то, что не смог удержать семью вместе.
— Глупыш, разве это твоя вина? Это взрослые проблемы.
— Но если бы я лучше учился… Был послушнее… Может, папа бы остался?
— Нет, милый. Папа ушел не из-за тебя. И не из-за меня. Он просто… влюбился в другого человека. Так бывает.
— Это нечестно.
— Да, нечестно. Но жизнь часто бывает несправедливой. Главное — мы с тобой вместе. И справимся со всем.
Леша поднял на меня покрасневшие глаза:
— Ты правда меня простила? За все?
— Нет ничего такого, за что я не могла бы тебя простить. Ты мой сын, и я люблю тебя. Всегда буду любить, что бы ни случилось.
Он снова обнял меня, уже спокойнее. Мы сидели на кухне, держась друг за друга, и я чувствовала, как уходит страх. Мой золотой мальчик никуда не делся. Просто заблудился в своей боли. Но теперь мы найдем дорогу назад. Вместе.
Вечером Леша сам вызвался помочь с ужином. Мы готовили вместе, как раньше. Он рассказывал о школе, я делилась новостями с работы. Обычный разговор, которого мне так не хватало.
За ужином он вдруг спросил:
— Мам, а мы можем сходить к психологу? Вместе? Мне кажется, нам обоим это нужно.
Я чуть не подавилась от неожиданности. Мой упрямый подросток сам предлагает помощь специалиста?
— Конечно, сходим. Найдем хорошего семейного психолога.
— И еще… — он помялся. — Можно я не поеду к папе на выходные? Хочу побыть дома. С тобой.
— Конечно можно. Ты же знаешь, я всегда рада, когда ты дома.
Той ночью я спала спокойно. Без снотворного, без валерьянки. Просто спала, зная, что мой сын в соседней комнате и завтра будет новый день. Трудный, может быть, но мы будем вместе.
Утром проснулась от запаха кофе. Леша стоял у плиты и жарил яичницу.
— Доброе утро, мам. Я подумал, ты заслужила завтрак в постель, но потом решил, что лучше вместе поедим.
Я улыбнулась, глядя на него. Вихры торчат во все стороны, на щеке след от подушки. Мой мальчик. Все еще мой.
— Доброе утро, сынок.
