— Свет, тут такое дело, маме надо помочь окна помыть на балконе, она сама уже не справляется. И продукты ей закупить на неделю, список большой. Съездишь сегодня?
Кирилл вошёл в кухню, уже одетый в домашние спортивные штаны и футболку, источающий расслабленность выходного дня. Он налил себе воды из фильтра, привычно не обращая внимания на жену, которая сидела за небольшим столом у окна, медленно отпивая свой утренний кофе.
Солнечные лучи, пробиваясь сквозь стекло, рисовали на скатерти причудливые узоры, но Светлана их, казалось, не замечала. Она медленно поставила чашку на блюдце, и тихий звон фарфора показался в утренней тишине оглушительным.
Это была далеко не первая подобная «просьба». Всё начиналось невинно, с мелочей: «Свет, захвати маме хлеба, когда пойдёшь в магазин», «Свет, можешь заскочить к маме, передать лекарства?».
Потом «мелочи» переросли в регулярные поездки через весь город за тяжёлыми сумками с продуктами, в генеральные уборки у свекрови, в мелкий ремонт, который, по мнению Анны Львовны, мог сделать только «кто-то молодой и с руками». Кирилл к матери почти не ездил. У него всегда находились неотложные дела, внезапная усталость или просто «неохота».
«Ну ты же всё равно свободна», — обычно бросал он, и Светлана, вздохнув, ехала. Ехала, тащила, мыла, чинила, выслушивая бесконечные жалобы Анны Львовны на здоровье, на цены, на соседей и, исподволь, на то, что «Кирюше так тяжело работается, а ты бы могла ему побольше помогать».
— Кирилл, — её голос был на удивление спокоен, но в нём слышалась непривычная, холодная сталь, от которой он даже слегка повернул голову в её сторону. — Кажется, я уже говорила тебе. Я твоя жена, а не персональная помощница для твоей мамы, и уж тем более не бесплатная домработница.
Если Анне Львовне так необходима помощь, особенно с мытьём окон на седьмом этаже и закупкой продуктов на неделю, почему ты сам к ней не поедешь? У тебя же сегодня такой же выходной, как и у меня. Или ты забыл?
Кирилл опешил. Он моргнул, словно не расслышал или не понял смысла сказанного. Вода в его стакане дрогнула. Обычно такие разговоры, если и случались, заканчивались её тихим согласием после непродолжительных уговоров.
— Ну… я думал, ты… — он замялся, подыскивая слова, и привычно нахмурил брови, изображая недоумение. — Это же несложно для тебя, правда? Женские дела, опять же… Окна помыть, продукты выбрать – ты в этом лучше разбираешься.
Светлана криво усмехнулась, и эта усмешка не предвещала ничего хорошего. Она откинулась на спинку стула, внимательно разглядывая мужа, словно видела его впервые.
— «Женские дела»? — переспросила она, и в её голосе прорезался сарказм. — Интересная у тебя классификация. Значит, таскать пятикилограммовые пакеты с картошкой и луком, а потом висеть на подоконнике седьмого этажа, оттирая птичий помёт, — это теперь исключительно женская прерогатива? А ты, как истинный мужчина, что будешь делать в это время?
Сохранять силы на диване, ожидая, пока я, выполнив «женские дела» у твоей мамы, приеду и начну выполнять «женские дела» уже здесь, дома?
Напряжение в кухне нарастало, воздух, казалось, загустел. Кирилл поставил стакан на столешницу с чуть большим стуком, чем следовало. Его лицо начало медленно краснеть.
— Да что ты начинаешь опять? Я просто по-человечески попросил! Ты же знаешь, мать одна, ей действительно тяжело, возраст, — начал заводиться он, его голос обрёл обиженные нотки. — Вместо того чтобы помочь, ты устраиваешь тут сцены!
— Сцены? — Светлана подняла брови. — То есть, моё нежелание быть использованной – это «сцены»? Кирилл, послушай меня внимательно.
— Что ещё?
— Я твоя жена, а не девочка на побегушках! Если твоей мамочке нужна помощь, то сам езжай и вкалывай там!
— А при чём тут я? Говорю же… — не понял Кирилл.
— Она твоя мать. Твоя. И если ей тяжело, как ты говоришь, то это твоя, как сына, прямая и непосредственная обязанность ей помогать. Или ты считаешь, что сыновний долг тоже входит в пакет «женских дел»? Я, заметь, тебя не напрягаю проблемами или просьбами моей матери, съездить к ней на другой конец города, чтобы что-то там сделать.
Так что, дорогой мой, бери список, который тебе, несомненно, приготовила Анна Львовна, тряпку, ведро, и вперёд — к мамочке. Можешь даже взять мои резиновые перчатки, если своих нет. А я, пожалуй, займусь сегодня исключительно своими делами. И очень тебя прошу, чтобы больше подобных «просьб» в мой адрес не поступало. Ясно?
Кирилл смотрел на неё расширенными глазами, не веря своим ушам. Его челюсть слегка отвисла. Он привык, что Светлана всегда уступает, всегда идёт навстречу, иногда поворчит для вида, но в итоге сделает так, как ему удобно. А тут… такой отпор. Такой холодный, обдуманный и окончательный.
— Ты… ты что себе позволяешь?! — наконец вырвалось у него, и голос его сорвался на фальцет. Он шагнул к ней, нависая над столом. — Это же… это неуважение к моей матери! К старшим! Ты вообще понимаешь, что говоришь?!
Светлана спокойно выдержала его взгляд. Она медленно поднялась из-за стола, её движения были плавными и уверенными. — Нет, Кирилл, — её голос снова был ровным, но в нём не осталось и тени прежней мягкости. — Это уважение к себе. Элементарное самоуважение. И если ты этого не понимаешь или не хочешь понимать, то это, как ты правильно заметил, исключительно твои проблемы.
Она обошла стол и, не взглянув больше на него, вышла из кухни, оставив его одного посреди солнечных пятен на полу, кипящего от бессильной ярости и внезапного, неприятного осознания, что его такой удобный, предсказуемый и такой комфортный мирок только что дал глубокую, зияющую трещину. А может, и вовсе рухнул.
Кирилл, не привыкший к такому обороту событий и уж тем более не готовый так просто сдаться, последовал за Светланой в гостиную, куда она удалилась, демонстративно взяв с полки книгу.
Он остановился в дверном проёме, его руки были сжаты в кулаки, а лицо всё ещё хранило следы недавнего потрясения, смешанного с нарастающим гневом. Светлана же устроилась в кресле, нарочито не обращая на него внимания, и сделала вид, что углубилась в чтение, хотя страницы она не переворачивала.
— То есть, ты вот так просто решила, да? — его голос, ещё недавно растерянный, теперь обрёл жёсткость и плохо скрываемую угрозу. — Решила, что можешь игнорировать мои просьбы, мои слова, мою мать, в конце концов? Ты считаешь это нормальным поведением для жены?
Светлана медленно опустила книгу на колени, но головы не подняла. Её взгляд был устремлён куда-то в пространство, словно она обдумывала только что прочитанное, а не присутствие разъярённого мужа.
— А ты считаешь нормальным поведением для мужа, Кирилл, систематически перекладывать свои сыновьи обязанности на жену? — она наконец посмотрела на него, и её взгляд был холодным и изучающим. — Ты говоришь о матери, но почему-то забываешь, что она, в первую очередь, твоя.
У неё есть сын. Взрослый, дееспособный сын, у которого сегодня, между прочим, выходной. Так почему этот сын вместо того, чтобы поехать и помочь своей пожилой матери, пытается отправить вместо себя жену, а сам планирует провести день в праздности?
— Да потому что это всегда было нормально! — Кирилл почти выкрикнул, делая шаг в комнату. — Ты всегда помогала, и это никого не напрягало! Что изменилось-то? Тебе корона на голову упала, что ли? Или ты возомнила себя какой-то особенной?
— Изменилось то, Кирилл, что я устала, — спокойно ответила Светлана, и в этой усталости слышалась не физическая измотанность, а глубокое моральное истощение. — Я устала быть для тебя и твоей мамы удобной функцией, а не человеком. Я устала от того, что мои время, мои силы, мои желания никогда не принимаются в расчёт. Ты говоришь «всегда помогала».
А ты когда-нибудь задумывался, чего мне стоила эта «помощь»? Сколько раз мне приходилось отменять свои планы, жертвовать своим отдыхом, своим здоровьем, в конце концов, чтобы угодить тебе и Анне Львовне?
Он фыркнул, отмахнувшись от её слов, как от назойливой мухи.
— Ой, ну начались опять эти жертвы! Прямо мученица! Никто тебя не заставлял под дулом пистолета! Сама всегда соглашалась! Значит, всё устраивало!
— Соглашалась, потому что пыталась сохранить мир в семье, Кирилл, — она горько усмехнулась. — Потому что надеялась, что ты это оценишь, что увидишь, что я стараюсь. Но ты, похоже, воспринимал это исключительно как должное. Как будто я по умолчанию обязана обслуживать интересы всей твоей родни. А знаешь, что самое интересное?
Моя мама, например, ни разу не попросила тебя приехать и помыть ей окна или вскопать грядки на даче. Хотя она тоже женщина, и ей тоже бывает тяжело. Но она понимает, что у тебя есть я, а у меня есть ты, и мы – отдельная семья со своими заботами. А вот твоя мама, да и ты вместе с ней, почему-то считаете, что я – это какой-то универсальный ресурс, который можно использовать по любому поводу.
— Не смей сравнивать! — рявкнул Кирилл, его лицо исказилось от злости. — Моя мать… она не такая! Она всегда для нас старалась! И сейчас, когда ей нужна помощь, ты так себя ведёшь! Это просто эгоизм чистой воды! Ты думаешь только о себе!
— А кто подумает обо мне, Кирилл, если не я сама? — Светлана снова подняла на него глаза, и в них не было ни страха, ни вины. Только твёрдая уверенность. — Ты? Который даже не замечает, как я выгляжу после очередной «помощи» твоей маме?
Или Анна Львовна, которая после того, как я вымою ей всю квартиру, начинает рассказывать, что у соседки невестка ещё и пироги печёт каждый день? Нет, дорогой. Этот этап пройден. Я больше не собираюсь быть ковриком, о который все вытирают ноги, прикрываясь словами о «семейном долге» и «помощи».
Градус их разговора неумолимо повышался. Кирилл чувствовал, как земля уходит у него из-под ног. Его привычный авторитет, его негласное право распоряжаться временем и силами жены, всё это рушилось на его глазах. Он привык, что Светлана мягкая, уступчивая, и этот внезапный бунт выбивал его из колеи, заставлял чувствовать себя беспомощным и злым одновременно.
— Ты просто… ты просто неблагодарная! — он с трудом подбирал слова, задыхаясь от возмущения. — Мы с мамой к тебе со всей душой, а ты… Ты нас в грош не ставишь! Тебе плевать на наши чувства, на наши нужды!
— О, чувства! — Светлана невесело рассмеялась. — А когда ты в последний раз интересовался моими чувствами, Кирилл? Когда я, приползая после целого дня на ногах у твоей мамы, слышала от тебя только: «Ну что, всё сделала? Молодец». А мои нужды?
Моя нужда в отдыхе, в личном времени, в простом человеческом участии с твоей стороны – это когда-нибудь принималось во внимание? Нет. Потому что это было неудобно. Гораздо удобнее иметь жену, которая молча выполняет все поручения.
Кирилл ходил по комнате из угла в угол, как загнанный зверь. Он понимал, что обычные его уловки – давление, обвинения в эгоизме, попытки вызвать чувство вины – на этот раз не срабатывают. Светлана словно покрылась бронёй, и его слова отскакивали от неё, не причиняя видимого вреда. Это бесило его ещё больше.
— Хорошо, — он остановился, тяжело дыша. В его глазах мелькнула злая решимость. — Раз ты так… раз ты не хочешь по-хорошему… значит, будет по-другому. Ты сейчас услышишь, что думает об этом моя мать! Прямо сейчас!
Он резко выхватил из кармана телефон и начал быстро нажимать на кнопки. Светлана смотрела на него без удивления, лишь с лёгкой тенью презрения на лице. Она знала, что рано или поздно он прибегнет к этому последнему аргументу – к своей маме, вечному третейскому судье в их семейных спорах, которая, разумеется, всегда была на его стороне. «Тяжёлая артиллерия» вступала в бой.
Кирилл с показной яростью тыкал пальцем в экран смартфона, и через несколько секунд из динамика раздался недовольный, немного скрипучий голос Анны Львовны.
— Да, Кирюша? Что-то случилось? Ты же знаешь, я утром давление меряю, стараюсь не волноваться.
— Мам, привет! Случилось! Ещё как случилось! — Кирилл говорил нарочито громко, чтобы Светлана, продолжавшая сидеть в кресле с книгой, всё отчётливо слышала. Он даже чуть повернул телефон в её сторону. — Я тут нашу Свету попросил к тебе съездить, помочь с окнами и продуктами, как обычно. А она, представляешь, мне скандал устроила!
Заявила, что она мне не девочка на побегушках и что ты, если тебе что-то надо, должна меня просить, а не её! И вообще, чтобы я сам ехал и «вкалывал»! Можешь себе представить?
На том конце провода повисло молчание, такое плотное, что его, казалось, можно было потрогать. Светлана усмехнулась про себя. Она знала этот приём Анны Львовны – дать собеседнику прочувствовать всю глубину её материнского шока и негодования.
— Что-о-о? — наконец протянула свекровь, и в её голосе смешались изумление и плохо скрытое торжество. Она явно ждала этого момента, когда невестка «покажет своё истинное лицо». — Она… так сказала? Про меня? Что я…
— Да, мам, именно так! — подхватил Кирилл, входя в раж. — Говорит, ты моя мать, вот я и должен о тебе заботиться! А она, видите ли, устала! У неё свои дела! Не уважает тебя совершенно, хамит! Я просто в шоке от такого поведения!
— Ну, знаешь, Кирюша, я, конечно, всё понимаю, молодость, свои интересы, — голос Анны Львовны обрёл страдальческие нотки, те самые, которые безотказно действовали на её сына. — Но чтобы родная невестка, которую я приняла как дочь… чтобы она так…
Мне даже как-то не по себе стало, сердце заколотилось. Ты же знаешь, мне нельзя волноваться. А тут окна эти… я уж думала, хоть кто-то поможет старой женщине. Самой-то мне на седьмой этаж, на подоконник… страшно, да и сил уже нет.
Светлана отложила книгу. Слушать этот спектакль дальше было выше её сил. Она прекрасно знала, что Анна Львовна ещё достаточно крепка, чтобы дважды в неделю ездить на другой конец города к своей приятельнице на «чаепития» и сплетни, и что окна она сама не мыла уже лет десять, всегда находя для этого «помощников».
— Кирилл, дай мне трубку, — сказала она ровно, протягивая руку.
Кирилл смерил её победным взглядом.
— А что, испугалась? Хочешь теперь перед мамой извиняться? Поздно, дорогая! Она уже всё поняла!
— Дай. Трубку, — повторила Светлана, и в её голосе прозвучала такая ледяная нота, что Кирилл невольно поёжился и, после короткой паузы, с неохотой передал ей телефон, включив громкую связь.
— Анна Львовна, здравствуйте, — начала Светлана спокойным, деловым тоном, который резко контрастировал с истеричными нотками Кирилла и заунывными интонациями свекрови. — Я слышала ваш разговор с Кириллом. И хочу внести некоторую ясность.
— Света? — голос Анны Львовны мгновенно изменился, стал елейно-ласковым, но с отчётливым металлическим оттенком. — Деточка, что же это у вас там происходит? Кирюша так расстроен, так распереживался из-за тебя. Ну зачем же ты так с ним? И со мной… Я ведь ничего плохого не прошу. Разве это так трудно – помочь матери мужа? Мы же одна семья.
— Анна Львовна, я действительно считаю, что если вам нужна помощь, особенно такая физически затратная, как мытьё окон и перетаскивание тяжестей, то в первую очередь вы должны обращаться к своему сыну, — твёрдо продолжила Светлана.
— У него сегодня выходной, он полон сил и энергии. И это его прямая обязанность как сына – заботиться о вас. Я же, как вы правильно заметили, его жена, а не его личный ассистент или ваша сиделка.
— Но, Света, милая… — защебетала Анна Львовна, но её голос уже дрожал от сдерживаемого раздражения. — Ты же женщина, хозяйка. Тебе это привычнее, сподручнее. А Кирюша… ну какой из него мойщик окон? Он мужчина, у него другие задачи. Он работает, семью обеспечивает…
— Я тоже работаю, Анна Львовна, — не дала ей договорить Светлана. — И тоже вношу свой вклад в семейный бюджет. И мой выходной точно так же ценен, как и выходной вашего сына.
И я не считаю, что «женские дела», как выражается Кирилл, включают в себя бесплатную и регулярную работу на его родственников. Если вы считаете, что Кирилл не справится с мытьём окон, вы всегда можете нанять клининговую службу. Это не так дорого, как может показаться.
— Клининговую службу?! — возмущённо ахнула Анна Львовна, её притворная мягкость испарилась без следа. — Да как ты можешь такое предлагать?! Чтобы я, при живом сыне и невестке, чужих людей в дом пускала?! Да это же позор! Что люди скажут? Скажут, что сын с невесткой мать совсем забросили! Ты об этом подумала?
Кирилл, услышав поддержку матери, заметно приободрился и снова вступил в разговор, перебивая Светлану.
— Вот именно, мам! Она вообще не думает о репутации семьи! Только о своих удобствах! Я ей говорю – это неуважение, а она…
— Кирилл, помолчи, пожалуйста, я разговариваю с твоей мамой, — отрезала Светлана, даже не взглянув на него. — Анна Львовна, меня мало волнует, что скажут какие-то абстрактные «люди». Меня волнует моё собственное самочувствие и моё право на отдых.
И я не позволю больше манипулировать мной, прикрываясь вашим возрастом или мнимой немощью. Если Кириллу стыдно самому помочь матери, или он считает это ниже своего достоинства, то это его проблемы, а не мои.
В телефоне на несколько секунд воцарилась напряжённая тишина. Было слышно только тяжёлое дыхание Анны Львовны.
— Значит, вот так, да? — прошипела она наконец, и в её голосе уже не было ни капли прежней сладости. Только холодная, неприкрытая враждебность. — Значит, ты решила показать свой характер? Ну что ж, Светочка. Я это так не оставлю.
Раз ты не хочешь по-хорошему, по-семейному… раз ты так относишься к матери своего мужа… Я сейчас же соберусь и приеду к вам. И мы поговорим. По-другому. Я научу тебя, как нужно уважать старших и заботиться о семье! Ждите!
И Анна Львовна с силой бросила трубку, так что в динамике раздался резкий, неприятный щелчок. Кирилл смотрел на Светлану с плохо скрываемым злорадством. Он был уверен, что уж личный визит матери точно поставит эту взбунтовавшуюся женщину на место. Светлана же спокойно положила телефон на столик. Она была готова. Буря только начиналась.
Не прошло и сорока минут, как в прихожей послышался требовательный, многократный звонок в дверь, будто кто-то не просто хотел войти, а намеревался выломать её одним лишь настойчивым нажатием.
Кирилл, который всё это время нервно мерил шагами гостиную, бросая на жену злобные взгляды, тут же ринулся открывать. Светлана оставалась в кресле, но её спокойствие было обманчивым. Внутри всё кипело, но она твёрдо решила не дать им увидеть её слабость или колебания.
— Мама! Наконец-то! Ты даже не представляешь, что она тут устроила! — голос Кирилла, полный показного страдания и праведного гнева, донёсся из прихожей ещё до того, как Анна Львовна переступила порог гостиной.
Анна Львовна ворвалась в комнату, как фурия. Щёки её горели нездоровым румянцем, маленькие глазки метали молнии, а наспех наброшенный на плечи платок съехал на одно плечо, придавая ей вид разъярённой торговки, готовой отстаивать свой товар до последней капли крови.
— А ну-ка, иди сюда, милочка! — с порога набросилась она на Светлану, которая медленно поднялась ей навстречу. — Ты что же это себе возомнила, а? Ты кто такая, чтобы моему сыну указывать, что ему делать, а что нет? Чтобы мне, его матери, условия ставить?!
— Здравствуйте, Анна Львовна, — Светлана говорила подчёркнуто вежливо, что ещё больше распаляло свекровь. — Я рада, что вы так быстро добрались. Возможно, теперь мы сможем всё обсудить втроём, без посредников и искажённых интерпретаций.
— Обсудить?! — взвизгнула Анна Львовна, подходя почти вплотную. От неё пахло валерьянкой и чем-то ещё, едким и неприятным. — Да что тут обсуждать?! Ты должна на коленях у Кирюши прощения просить за своё хамство! И у меня! Я тебя в дом приняла, думала, помощница будет, опора Кириллу. А ты что? Змею пригрели на груди!
— Мама, она мне такое говорила! — поддакнул Кирилл, становясь рядом с матерью, образуя с ней единый обвинительный фронт. — Что я сам должен у тебя окна мыть! Что она не нанималась! Представляешь?
— Я не просто «такое говорила», Кирилл, — спокойно поправила Светлана, обводя их обоих тяжёлым взглядом. — Я говорила правду. Ты – её сын. И забота о ней – это твоя прямая обязанность. И если ты не в состоянии даже окна у собственной матери помыть, предпочитая перекладывать это на меня, то это очень многое говорит о тебе как о мужчине и как о сыне.
— Да как ты смеешь моего сына оскорблять! — Анна Львовна буквально затряслась от ярости. — Он работает, он устаёт! А ты дома сидишь, ничего не делаешь, только командуешь!
— Я тоже работаю, Анна Львовна, если вы забыли, — голос Светланы обрёл стальные нотки. — И зарабатываю не меньше вашего «работающего» сына. И мой дом – это не только место, где я «сижу», но и место, где я тоже имею право на отдых и на то, чтобы не быть вечной прислугой для всех ваших прихотей. Знаете, что я вам скажу?
Вся эта ваша «помощь» и «забота» – это не более чем способ контролировать Кирилла и держать его на коротком поводке. Вы вырастили инфантильного мужчину, который до сих пор не может шагу ступить без вашего одобрения или жалобы. И я устала быть частью этого вашего семейного спектакля, где мне отведена роль бесплатной рабочей силы и громоотвода для вашего плохого настроения.
Слова Светланы хлестнули по ним обоим, как пощёчины. Кирилл открыл рот, чтобы что-то возразить, но не нашёл слов. Анна Львовна на мгновение замерла, её лицо исказилось.
— Ах ты… Ах ты!.. Да я… да я всю жизнь для него! Ночей не спала, всё лучшее ему отдавала! А ты пришла на всё готовенькое и ещё смеешь меня обвинять?! Да если бы не я, где бы он был, твой Кирюша?!
— Вот именно, Анна Львовна, «если бы не вы», — с усмешкой подхватила Светлана. — Может быть, он наконец-то стал бы самостоятельным мужчиной, способным принимать решения и нести за них ответственность. А не бегать к мамочке по каждому поводу, жалуясь на «плохую» жену, которая не хочет быть его персональной рабыней.
Кирилл, наконец, обрёл дар речи. Его лицо побагровело, он шагнул вперёд, оттесняя мать.
— Замолчи! Слышишь, замолчи! — прорычал он, глядя на Светлану с такой ненавистью, что ей стало не по себе, но она не отвела взгляд. — Ты перешла все границы! Моя мать – святая женщина! И я не позволю тебе её оскорблять! Если тебе что-то не нравится, можешь убираться! Я выбираю свою мать! Она у меня одна, а таких, как ты, жён, может быть сколько угодно!
Вот оно. Последние слова, которые разрушили всё. Светлана смотрела на него долго, внимательно, словно пытаясь запомнить это лицо, искажённое злобой, это предательство, такое откровенное и бесповоротное.
— Что ж, Кирилл, — её голос был удивительно спокоен, но в нём звучала окончательность приговора. — Ты сделал свой выбор. И я рада, что наконец-то всё встало на свои места. Я действительно больше не хочу иметь ничего общего ни с тобой, ни с твоей «святой» матерью.
Собирай свои вещи. Или, если тебе так будет удобнее, можете оба отправляться к ней прямо сейчас. Я не хочу больше видеть ни одного из вас в этом доме. Этот цирк окончен.
Она отвернулась от них, давая понять, что разговор исчерпан. Анна Львовна что-то ещё кричала ей вслед, обвиняя во всех смертных грехах, Кирилл вторил ей, пытаясь перекричать мать, доказывая свою сыновью преданность. Но Светлана их уже не слышала. Она стояла у окна, глядя на улицу, где начинался новый день, и чувствовала, как с её плеч упал огромный, неподъёмный груз.
Впереди была неизвестность, но она была свободна. А за её спиной продолжался яростный, но уже бессмысленный скандал двух людей, которые только что потеряли нечто большее, чем просто удобную невестку и жену. Они потеряли шанс на нормальные человеческие отношения, окончательно замкнувшись в своём удушающем симбиозе…
