— Не понимаю, зачем ты платишь чужим людям, когда у тебя есть квартира! Мы же для тебя старались!
Анна прочитала сообщение от матери вслух, словно пытаясь понять, изменится ли его смысл от произнесённых слов. Не изменился. Она сидела за кухонным столом в съёмной однокомнатной квартире, пересчитывала смятые купюры и аккуратно записывала в потрёпанную тетрадь: «Аренда — 25 000, продукты — 8 000, проездной — 2 500…»
Телефон завибрировал снова. Анна даже не стала смотреть — знала, что там очередное напоминание о родительской «щедрости». Она отбросила телефон на другой край стола, где он глухо стукнулся о сахарницу. В груди поднималась знакомая волна — смесь обиды и какой-то застарелой горечи, которая никак не хотела растворяться со временем.
Анна обвела взглядом свою кухню — крошечную, с облупившейся краской на батарее, со старым холодильником, который гудел как трактор. И всё же здесь она чувствовала себя дома. В отличие от той самой квартиры — просторной, отремонтированной, с видом на парк. Квартиры, которую родители ей «подарили».
Мама Анны, Валентина Сергеевна, всегда знала, как правильно. Правильно воспитывать дочь, правильно выбирать ей друзей, правильно планировать её будущее. Отец, Пётр Николаевич, тихий и покладистый, редко спорил с женой. За двадцать восемь лет брака он научился кивать в нужных местах и поддакивать её решениям.
Когда Анне исполнилось четырнадцать, родители объявили за праздничным столом:
— Мы купили квартиру! Для тебя, доченька. Чтобы у тебя было своё жильё, когда вырастешь.
Родственники ахали и восхищались. Какие молодцы, какая забота о ребёнке! Анна тогда обняла родителей, растроганная до слёз. Ей казалось, что она самая счастливая девочка на свете.
Квартира находилась в хорошем районе, недалеко от метро. Двухкомнатная, светлая, с большой кухней. Родители сделали там ремонт, обставили мебелью — всё в спокойных бежевых тонах, как любила Валентина Сергеевна.
В день, когда Анна поступила в университет, родители устроили торжественную церемонию. Она стояла в прихожей той самой квартиры с букетом белых роз, а мама с папой улыбались, держа в руках связку ключей, перевязанную красной лентой.
— Это твой дом, Анечка! — провозгласила Валентина Сергеевна. — Теперь ты взрослая, самостоятельная. Мы так гордимся тобой!
Анна взяла ключи дрожащими руками. Ей было восемнадцать, она была полна надежд и планов. Весь мир лежал у её ног.
Только через несколько месяцев, когда понадобилось оформить временную регистрацию для университета, Анна узнала, что в документах на квартиру владельцем значится Валентина Сергеевна. «Ну конечно, — объяснила мама, — ты же ещё совсем молодая, потом переоформим, когда надо будет». Анна не придала этому значения. Зачем? Это же её родители, самые близкие люди.
Первая трещина появилась на втором курсе. Анна поняла, что ошиблась с выбором факультета. Экономика казалась ей скучной, цифры сливались перед глазами, а лекции по бухучёту нагоняли тоску. Зато курс по выбору — история искусств — она посещала с горящими глазами.
— Мама, я хочу перевестись на искусствоведение, — сказала она за ужином в родительском доме.
Валентина Сергеевна замерла.
— Что за глупости? Искусствоведение? И кем ты будешь работать? В музее за копейки?
— Но мне это интересно! Я не могу больше сидеть над этими таблицами…
— Не можешь? — голос матери стал ледяным. — А мы, значит, зря платили за твоё образование? Зря покупали тебе квартиру?
— При чём здесь квартира? — растерялась Анна.
Валентина Сергеевна встала из-за стола. Её щёки пылали от гнева.
— При том! Будешь делать, как мы скажем! Не нравится — квартиру освободи, раз не считаешься с нами! Это мой дом, между прочим, я хозяйка!
Слова ударили как пощёчина. Анна смотрела на мать и впервые видела в ней чужого человека. Пётр Николаевич молча доедал котлету, уткнувшись в тарелку.
Той ночью Анна не могла уснуть. Она лежала в «своей» комнате, в «своей» квартире и чувствовала себя пленницей. Каждая вещь вокруг — выбранные мамой шторы, купленный родителями диван, даже постельное бельё — всё это было не её. Всё это было инструментом контроля.
В три часа ночи она начала собирать вещи. Засовывала в сумку одежду, учебники, ноутбук. Руки дрожали, в горле стоял ком. Она позвонила Кате, однокурснице, с которой дружила.
— Можно я к тебе на несколько дней? — прошептала Анна в трубку.
— Конечно! Что случилось?
— Потом расскажу.
Уходя, Анна положила ключи на столик в прихожей. Металл холодил ладонь, словно обжигал. Она тихо закрыла дверь и спустилась по лестнице. На улице моросил мелкий дождь. Катя уже ждала её на машине у подъезда.
Три дня Анна прожила у подруги. Спала на раскладушке в кухне, ходила на занятия как в тумане, не отвечала на звонки родителей. На четвёртый день Валентина Сергеевна появилась в университете. Стояла у входа в аудиторию — подтянутая, в строгом костюме, с непроницаемым лицом.
— Поговорим, — сказала она, и это не был вопрос.
Они сели в ближайшем кафе. Мама заказала два кофе, долго молчала, размешивая сахар.
— Анна, хватит дурить. Возвращайся домой.
— Это не мой дом, — тихо сказала Анна.
— Не начинай. Ты моя дочь, я желаю тебе добра. Искусствоведение — это не профессия. Ты что, хочешь всю жизнь нищенствовать?
— Я хочу заниматься тем, что люблю.
— Любовь к делу не оплатит счета. Закончишь экономический, получишь нормальную профессию, а искусством можешь заниматься как хобби. Я даже оплачу тебе курсы, если хочешь.
Анна подняла глаза на мать. Валентина Сергеевна выглядела уставшей, под глазами залегли тени.
— Аня, пожалуйста. Мы с отцом не спали эти дни. Мы волнуемся. Ты наша единственная дочь.
И Анна сломалась. Не от угроз, не от криков — от этой усталости в голосе матери, от «единственная дочь». Чувство вины накрыло её с головой. Она кивнула, собрала свои вещи у Кати и вернулась в квартиру с бежевыми обоями.
Следующие полтора года прошли как в тумане. Анна исправно ходила на лекции по экономике, сдавала экзамены, улыбалась родителям за воскресными обедами. По вечерам тайком читала книги по искусству, смотрела документальные фильмы о великих художниках, иногда плакала в подушку от ощущения загнанности в клетку. Но оставалась. Подчинялась. Потому что «единственная дочь», потому что «мы волнуемся», потому что так проще.
Прошло три года. Анна закончила экономический факультет. Она так и жила в родительской квартире, работала в небольшой фирме бухгалтером, а по вечерам ходила на курсы по истории искусств — для души.
На одной из выставок она познакомилась с Артёмом. Он был фотографом, снимал для глянцевых журналов, но мечтал о собственных проектах. У них завязался разговор о композиции в фотографии, потом были совместные походы в музеи, долгие прогулки по вечернему городу, и через полгода Анна поняла, что влюблена.
Знакомство с родителями состоялось в сентябре. Валентина Сергеевна приготовила парадный ужин — утку с яблоками, салат оливье, даже торт испекла. Артём принёс цветы и бутылку хорошего вина.
За столом разговор не клеился. Валентина Сергеевна с натянутой улыбкой расспрашивала Артёма о работе.
— Фотограф, значит? И много платят за эти… фотографии?
— По-разному, — спокойно отвечал Артём. — Иногда хорошо, иногда приходится подрабатывать.
— Подрабатывать, — повторила мама, и в её голосе явственно слышалось презрение. — А квартира есть?
— Снимаю пока.
Анна сжала руку Артёма под столом. Он ответил лёгким пожатием.
После ужина, когда Артём ушёл, родители вызвали Анну на разговор.
— Он нам не подходит, — отрезала Валентина Сергеевна.
— Это не вам с ним жить, а мне! — вспылила Анна.
— Если решишь с ним съехаться — квартиры вам не видать, — мать смотрела ей прямо в глаза. — Это моя квартира, я решаю, кто там будет жить. Какой-то фотограф без гроша за душой там точно не пропишется.
— Но вы же говорили, что это мой дом!
— Твой — пока ты живёшь так, как мы считаем правильным. Тебя никто не держит, можешь по съёмным углам скитаться.
Анна встала из-за стола. В груди всё горело от обиды и злости.
— Знаете что? Я так и сделаю. По крайней мере, это будут мои углы.
Она ушла в ту же ночь, забрав только самое необходимое. Артём встретил её у метро, обнял, не задавая вопросов. Они поехали к нему — в крошечную студию на последнем этаже старого дома.
Через восемь месяцев с Артёмом они расстались — тихо, без скандалов. Просто поняли, что хотят разного от жизни. Анна переехала в другую съёмную квартиру — однушку на окраине, ту самую, где сейчас сидела за кухонным столом.
Работа отнимала много сил, денег вечно не хватало, но странным образом Анна чувствовала себя счастливее, чем когда-либо. Она сама решала, какие шторы повесить (купила ярко-жёлтые на распродаже), сама выбирала, что готовить на ужин (чаще всего это были макароны с тушёнкой или сыром), сама определяла, во сколько ложиться спать и когда приглашать гостей.
В тот вечер она как раз вернулась после изматывающего дня в офисе. Годовой отчёт, нервный начальник, сломанный принтер — всё навалилось разом. Анна сварила макароны, открыла банку тушёнки, нарезала помидор. Села за стол и вдруг улыбнулась. Простая еда, дешёвая посуда, вид на серую стену соседнего дома — но это всё было её. Её выбор, её жизнь.
Телефон зазвонил, когда она доедала ужин.
— Анечка, — голос Валентины Сергеевны был непривычно мягким. — Мне Катя рассказала, что вы с Артёмом расстались.
— Да, мам.
— Ну вот видишь, мы же говорили, что он тебе не пара. Ничего, возвращайся домой, в свою квартиру. Нечего деньги на ветер выбрасывать.
Анна держала телефон и смотрела на своё отражение в тёмном окне. Уставшее лицо, растрёпанные волосы, но глаза — спокойные, уверенные.
— Мам, это не моя квартира. Это твоя квартира. Моя у меня ещё будет, когда-нибудь.
— Не говори глупостей! Ты же копейки получаешь!
— Буду копить. На ипотеку. Долго, трудно, но это будет только моё.
— Гордячка! — в голосе матери прорезалась знакомая злость. — Неблагодарная!
— Я благодарна вам за заботу, мам. Правда. Но мне нужно жить своей жизнью.
Анна нажала отбой. Телефон тут же начал звонить снова, но она выключила звук. В груди разливалось странное чувство — не злость, не обида, а какое-то спокойное принятие. Да, родители хотели как лучше. По-своему любили. Но их любовь душила, их забота превращалась в контроль.
Родители не сдавались ещё несколько месяцев. Валентина Сергеевна жаловалась всем родственникам и знакомым: «Представляете, мы ей квартиру купили, а она по съёмным углам скитается! Гордая слишком!» Пётр Николаевич молчал, но иногда присылал Анне деньги на карточку — тайком от жены.
Анна перестала реагировать на упрёки. Она открыла отдельный счёт в банке, куда откладывала каждый месяц хотя бы небольшую сумму. Подрабатывала по вечерам — помогала знакомым с отчётами. Изучала ипотечные программы, ездила на просмотры новостроек.
— Ты с ума сошла? — говорила Катя, листая вместе с ней рекламные буклеты. — Тридцать лет выплачивать кредит!
— Зато моё будет, — отвечала Анна. — Понимаешь? Моё. Где захочу гвоздь вбить — вобью. Захочу розовые обои поклеить — поклею.
— Розовые обои — это перебор, — смеялась Катя.
— Ну, может, жёлтые. Как мои шторы.
Она научилась экономить без ущерба для себя — находила хорошие вещи в секонд-хендах, готовила дома вместо кафе, ходила пешком в хорошую погоду. Но при этом не отказывала себе в маленьких радостях — раз в месяц обязательно шла в театр или на выставку, покупала хорошие книги, иногда баловала себя вкусным кофе в любимой кофейне.
Жизнь потихоньку налаживалась. На работе дали небольшое повышение, появились новые друзья, даже начала встречаться с коллегой из соседнего отдела — Мишей, спокойным и надёжным парнем, который не лез с советами и уважал её решения.
Прошло четыре года с того вечера на съёмной кухне. Анна стояла посреди пустой комнаты и не могла поверить, что это происходит на самом деле. В руках она держала договор купли-продажи и ключи — уже настоящие, её собственные ключи от её собственной квартиры.
Студия в новостройке на окраине — всего тридцать два квадратных метра. Но с большими окнами, своим санузлом и крошечным балконом. Пахло свежей штукатуркой и новыми окнами. Солнечный свет заливал пустое пространство, рисуя золотые квадраты на полу.
Анна прошла на кухню — совсем маленькую, но свою. Поставила на плиту единственную пока что вещь — старый чайник, привезённый из съёмной квартиры. Села на подоконник, обхватила руками колени и смотрела на город внизу. Двенадцатый этаж, вид на закат.
Телефон завибрировал. Сообщение от мамы: «Видела твои фотографии в соцсетях. Что за коробку ты купила? Ты слишком гордая, могла бы давно жить в нормальной квартире, а не в этой студии. Одумайся, ещё не поздно».
Анна перечитала сообщение два раза. Потом улыбнулась и выключила звук на телефоне. Чайник засвистел, она сняла его с плиты, заварила чай в картонном стаканчике — посуды ещё не было.
Вернулась на подоконник. Город внизу зажигал первые огни. Где-то там, в центре, стояла та самая двухкомнатная квартира с бежевыми обоями и правильной мебелью. Квартира-подарок, квартира-ловушка, квартира-иллюзия.
А здесь, в этой пустой студии с голыми стенами, Анна впервые по-настоящему чувствовала себя дома. Завтра приедет Миша, поможет собрать мебель из ИКЕА. Катя обещала подарить яркий плед. На следующей неделе она повесит те самые жёлтые шторы — перевезёт со съёмной квартиры.
— Наконец-то я дома, — сказала Анна вслух, и её голос эхом отразился от пустых стен. — В своём доме.
