Париж замерз в январе 1667 года. Сена покрылась льдом настолько прочным, что по нему ходили пешком. У стен Большого Шатле каждое утро находили замерзших бедняков, и городской морг уже не вмещал тела несчастных.
В этот морозный вечер изящная карета остановилась у дома в Вильнев-сюр-Гравуа. Закутанная в меха дама в маске быстро проскользнула в дверь. Диана де Ганж, которую при дворе называли Прекрасной Провансалкой, впервые пришла к гадалке.
Знаменитая парижская предсказательница не произвела на Диану никакого впечатления. Грязные ленты на заштопанном платье, растрепанные волосы, запах дешевого вина… Ла Вуазен больше походила на трактирную служанку, чем на могущественную ворожею. Маркиза де Ганж едва сдержала гримасу разочарования, когда та потянулась к её ладони грязными пальцами.
Предсказание потекло привычным руслом – знатной даме сулили несметные богатства, далекие странствия, успех при дворе. Всё, как обычно… Но вдруг гадалка осеклась на полуслове. Её лицо, покрытое красными пятнами от неумеренных возлияний, приобрело пепельный оттенок. Мутные глаза впились в прорези маски, скрывавшей лицо посетительницы.
– Погибель! – прошипела Ла Вуазен, и этот шепот был страшнее крика. – Вас прикончит тот, кто носит ваше имя. Кровный родич занес над вами нож. Трижды костлявая придет за вами – огнем, сталью и ядом. И если не будете бдительны, год не успеет закончиться…
Тяжелый воздух затхлой комнаты словно сгустился, превратившись в удавку. Диана почувствовала, как дрожат пальцы в тонкой замше перчаток. Торопливо достав кошелек, она положила его перед гадалкой.
Ла Вуазен даже не взглянула на золото и швырнула кошель в видавший виды сундук, словно ненужный мусор. Порывшись среди склянок, она извлекла пузырек с темной жидкостью.
– Не знаю вашего имени, но вы из высшего общества. У вас была любовь, но не было счастья.
– Вы несчастны, – продолжала гадалка, разглядывая флакон на свет. – И всё же не просите того, за чем обычно приходят другие.
– А чего просят? – голос Дианы дрогнул.
– Неважно. Вы всё равно не поймете. – Ла Вуазен протянула флакон. – Слушайте внимательно: если после трапезы почувствуете себя плохо – примите несколько капель. Это зелье спасло многих. Спасет и вас.
Гадалка рухнула в кресло, словно это короткое пророчество истощило все её силы, а Диана на цыпочках выскользнула за дверь.
В карете она куталась в меха, но озноб не проходил. Флакон жег ладонь даже через перчатку. Странная женщина будто озвучила её тайные страхи…
В последнее время Диана всё чаще думала, что муж никогда по-настоящему не любил её. Шарль де Ганж, угрюмый губернатор Вильнев-лез-Авиньона, женился на ней ради приданого. А теперь, когда умер её дед Мельхиор де Жоаннис де Ношер, богатейший человек Прованса, Диана стала одной из самых состоятельных наследниц юга Франции.
Порой ей казалось, что муж её ненавидит. Ревнивый, как Отелло, он держал её в четырех стенах родового замка, словно пленницу. Даже детей, шестилетнего Александра и четырехлетнюю Мари-Эспри, отдал на воспитание своей матери – лишь бы Диана не могла уехать из замка надолго.
Как не похожа была эта жизнь на её первый брак! Доминик де Кастеллан, красавец-моряк, боготворил юную жену. Но судьба отняла его – корабль разбился у берегов Сицилии. Овдовев в пятнадцать лет, Диана блистала при дворе. Сама шведская королева Христина, увидев её на балу, сокрушалась, что она не мужчина и не может ухаживать за прекрасной маркизой…
Карета остановилась у особняка в Марэ, где Диана гостила у матери. В доме ничего не изменилось — слуги сновали с вещами, укладывали чемоданы. Посреди этого хаоса стоял Шарль, еще более хмурый, чем обычно.
– Завтра едем в Авиньон, – бросил он, пока жена снимала накидку. – У меня печальные новости. Соберитесь с духом…
Диана побледнела:
– Боже мой, что случилось?
– Ваш дед, достойный господин де Ношер…
Она не услышала окончания фразы – в глазах потемнело. Очнулась она в кресле. Шарль подходил к ней со стаканом воды.
– Выпейте, дорогая. Это придаст вам сил.
Его улыбка вдруг показалась ей зловещей. Диана в ужасе смотрела на приближающийся стакан – ей почудилось, что в воде растворена цикута. Слова ворожеи звенели в ушах: после смерти деда она становилась несметно богатой… и совершенно беззащитной.
За восемь лет брака Диана поняла – её муж вечно нуждается в деньгах. Куда они уходят, она не знала. Как не знала и того, что за мрачные дела обсуждает он со своими братьями – шевалье Бернаром и аббатом Анри, когда те наезжают в замок.
– Благодарю, – она отвела стакан в сторону. – Мне не хочется пить. Я просто замерзла… продрогла до костей.
На следующее утро они выехали в Авиньон. Диана больше никогда не увидит Париж. А пока карета катилась по заснеженной дороге, она вспоминала, как братья мужа пытались ухаживать за ней сразу после свадьбы. Их грубые намеки вызывали отвращение. Отвергнутые с презрением, деверя затаили злобу. Теперь, когда она стала одной из богатейших наследниц Прованса…
Диана сжала в кармане платья флакон, подаренный Ла Вуазен. Она не знала, что ждет её впереди, но чувствовала – этот флакон может стать её единственной защитой.
Похороны Мельхиора де Ношера собрали весь цвет Прованса и Авиньона. После поминок Диану охватил озноб, в висках стучало, бок пронзала острая боль. Решив, что это от усталости, она поднялась к себе и позвала камеристку Аннету. В туалетной комнате она застала служанку, склонившуюся над тазом – девушку рвало.
– Господи! Что с тобой? – Диана бросилась к ней.
Аннета подняла помутневший взгляд:
– Не знаю… После ужина вдруг стало плохо… Кажется, это ванильный крем…
Договорить она не успела – Диану саму скрутил приступ тошноты. Согнувшись у камина, она вдруг поняла: ванильный крем ели только они с Аннетой. Шарль не притронулся к нему, сказав, что ненавидит ваниль…
Превозмогая слабость, она добралась до кровати, достала спрятанный в изголовье флакон Ла Вуазен и сделала несколько глотков. Тепло разлилось по телу, дышать стало легче. Вспомнив о служанке, Диана вернулась к Аннете – та лежала без чувств на ковре, дыша тяжело, как больная собака.
Диана опустилась на колени, приподняла голову камеристки, разжала ей зубы ножом для бумаг и влила несколько капель зелья. Через минуту бледные губы девушки порозовели – она приходила в себя.
Утром стало известно, что одна из кухонных служанок умерла ночью от рвоты. Она тоже ела тот крем…
Диана поняла – медлить нельзя. Она отправилась к матери, гостившей в Авиньоне. Лора де Жоаннис де Руссан никогда не любила зятя, считая его лицемером. Но услышав рассказ дочери, она растерялась:
– Вы уверены? Это же недопустимо!
– Вы правы, матушка. Поэтому я пока не обвиняю господина де Ганжа. Но кто-то в этом доме хочет моей погибели и уже погубил невинную душу. Я молода, я люблю жизнь и не хочу угаснуть так рано. Однако у кого-то есть причины желать моей смерти…
– А завтра мы уезжаем в замок Ганж, – Диана передернула плечами. – Там избавиться от меня будет гораздо проще.
– Господи! Тогда не езжайте туда!
– Вы же знаете – я должна увидеть детей. А Шарль не позволяет привозить их сюда. Он не хочет, чтобы Александр и Мари-Эспри жили в Париже или Авиньоне.
Этот запрет глубоко ранил Диану. Чтобы видеться с детьми, она вынуждена была возвращаться в мрачный замок, где воспитывала их свекровь. Старая маркиза была доброй женщиной, но…
– Ваша свекровь не допустит беды, – словно прочитав её мысли, сказала мать.
– Они уже пытались убить меня в двух шагах от вас. Нет, я должна принять меры.
В тот же день Диана составила завещание, назначив мать единственной наследницей. После её смерти всё состояние, включая наследство Ношеров, должно было перейти к детям. Но она пошла дальше – собрала городских советников и нескольких надежных свидетелей в доме своего первого мужа.
– Я объявляю, – её голос звенел от волнения, – что любое иное завещание, появившееся после сегодняшнего дня, должно считаться недействительным. Даже если оно будет подписано моей кровью! Не знаю, до чего они могут меня довести, но истинным является только это завещание.
Известие о поступке жены привело маркиза в бешенство.
– Вы решили выставить меня на посмешище перед всей провинцией? – процедил он сквозь зубы. – В своем ли вы уме?
– В своем, более чем когда-либо, – Диана встретила его взгляд с ледяным спокойствием. – Мысли о завещании пришли ко мне, пока я боролась с действием вашего ванильного крема. Считайте, что я проявила милосердие, не подняв шума. Многие на моем месте поступили бы иначе.
Она ждала яростных оправданий, криков, угроз. Но Шарль лишь скривил губы в презрительной усмешке и молча вышел из комнаты. Он даже не попытался отрицать попытку отравления! По телу Дианы пробежала дрожь – человек, которому она отдала восемь лет жизни, с хладнокровием палача планировал её смерть…
Их карета катилась по пыльной дороге Лангедока. Весеннее солнце заливало светом виноградники и оливковые рощи, но внутри экипажа было очень холодно. Маркиз де Ганж, надвинув шляпу до бровей, забился в дальний угол и не проронил ни звука за всю поездку.
Диана даже не пыталась нарушить это молчание. Глядя в окно на проплывающие мимо пейзажи, она думала, думала о том, что рядом с ней сидит не муж, а жестокий палач.
Первые башни замка Ганж показались в золотистой дымке над городком, притаившимся у слияния Эро и Рьетора. Казалось бы, идиллическая картина – старые платаны раскинули кроны над белеными домиками, черепичные крыши горели в лучах заходящего солнца.
Но при виде массивных стен родового гнезда де Ганжей сердце Дианы сжалось. Древняя крепость нависала над городом как надгробие. В поскрипывании колес ей чудился зловещий шепот гадалки: «Год не успеет закончиться…»
Только радостные крики детей немного развеяли мрачное оцепенение. Едва карета остановилась во дворе, как Александр и Мари-Эспри бросились к матери. Диана прижала их к груди, на миг забыв обо всех страхах. Её золотоволосые ангелы, две точные копии её самой – только ради них стоило терпеть все невзгоды.
Следом семенила свекровь, приветливо раскинув руки для объятий. В груди Дианы затеплилась надежда – старая маркиза, полная противоположность своему угрюмому сыну, всегда относилась к ней с искренней теплотой, часто принимая сторону невестки в семейных раздорах.
Но тут её взгляд упал на две фигуры в дверях замка, и сразу стало не по себе. Братья! Она никак не ожидала встретить их здесь, обычно эти кутилы избегали сельской глуши.
Шевалье Бернар и аббат Анри – оба прожигатели жизни, спустившие свои состояния в игорных домах и на девиц легкого поведения. Аббат и вовсе носил сутану лишь как прикрытие – хотя даже церковных привилегий ему вечно не хватало на покрытие карточных долгов.
Они изящно поклонились, источая преувеличенную любезность. Шевалье поднес к губам её руку:
– Неужели сама судьба смилостивилась над нами? Надолго ли вы почтите своим присутствием нашу скромную обитель, дражайшая сестрица? Без вас здесь невыносимо тоскливо…
– Столько, сколько будет угодно маркизу, – её голос прозвучал холоднее январского ветра.
– О, значит навсегда! – губы аббата растянулись в хищной улыбке. – Мы позаботимся, чтобы вам не захотелось нас покидать.
В его тоне сквозила угроза, прикрытая светской учтивостью. Диана почувствовала, как по спине пробежал озноб. Предостережение гадалки зазвенело в ушах: «Бойтесь тех, кто носит ваше имя…»
Поначалу жизнь в замке текла размеренно. Шарль не оставлял своей угрюмой обиды, но Диана, упиваясь радостью общения с детьми, едва замечала его настроение. Пока однажды утром размеренность эту не нарушил разговор со свекровью.
Они возвращались из деревни, развезя милостыню беднякам, когда старая маркиза нарушила молчание:
– Вы слишком молоды, чтобы понимать мужчин, дитя моё. Их гордыня – бездонная пропасть, и никто не знает это лучше меня. Но сейчас… – она помедлила. – Шарль отчасти прав в своей обиде. Это завещание… Оно звучит как обвинение. В вашем возрасте думать о смерти – дурная примета. Я изо всех сил пытаюсь образумить сына, но боюсь, такого оскорбления он не простит. Что толкнуло вас на этот шаг?
– Вы ошибаетесь в своих догадках, – Диана смотрела на дорогу, избегая встречаться взглядом со свекровью. – Я не хотела задеть его честь. Просто… впервые подумала о будущем детей. Наша жизнь – хрупкая нить, она может оборваться в любой миг. Теперь я хотя бы спокойна за их судьбу.
– Но разве отец не позаботится о них?
– Отец? – горькая усмешка скользнула по губам Дианы. – Который спускает состояние за карточным столом? Вы сами не раз корили его за это.
– И все же… Откуда эти мрачные мысли? В вашем цветущем возрасте…
– Шарль моложе меня, – тихо напомнила Диана. – Давайте оставим этот разговор. Возможно, время все расставит по местам.
– Не тешьте себя напрасными надеждами! – в голосе свекрови зазвучала тревога. – За все годы я не видела сына в такой ярости. Неужели из-за клочка бумаги вы обречете себя на вечные муки? Перепишите завещание – и мир вернется в нашу семью. Если случится непоправимое… – старая маркиза перекрестилась, – я буду рядом. Не позволю ему совершить ничего безрассудного.
Диана промолчала. К чему объяснять почтенной даме, что даже её присутствие – слишком ненадежная защита от людской злобы? Но тут показались ворота замка, избавив её от необходимости отвечать.
Однако этим дело не кончилось. Старая маркиза, одержимая желанием примирить сына с невесткой, день за днем осаждала Диану уговорами. В конце концов та сдалась – или сделала вид, что сдалась. Ведь не зря она созвала свидетелей в доме Кастеллана. Диана знала – Шарль непременно использует её привязанность к свекрови.
Нотариус де Ганжей составил новое завещание. Муж и его братья даже не пытались скрыть торжества. Диана, с трудом подавляя отвращение, хранила спокойствие – эти люди даже не подозревали, что документ, приведший их в такой восторг, не стоит бумаги, на которой написан.
В честь мнимого примирения замок наполнился гостями. Соседи съехались на пышный праздник, танцы продолжались до рассвета. Только маркиз рано покинул веселье – наутро ему предстояла поездка в Вильнев-лез-Авиньон.
Диана встретила новость об отъезде мужа с тайным облегчением. 17 мая она проснулась за полдень – голова еще кружилась после ночных танцев. Шарль к тому времени должен был уже миновать перевал.
Распахнув ставни, она жадно вдохнула пряный воздух. Тмин, розмарин, лаванда – весна буйствовала в садах. День обещал быть чудесным. Улыбаясь своим мыслям, Диана решила после завтрака отправиться с детьми на прогулку.
Но в столовой её ждал неприятный сюрприз. За накрытым столом восседали деверя. Их неожиданное присутствие заставило её замереть на пороге.
– Где матушка? – её голос дрогнул. – Где дети?
– Ах, погода выдалась такая чудесная, – шевалье отсалютовал ей бокалом, – что матушка не устояла перед искушением навестить де Сент-Ипполитов. Малыши составили ей компанию.
– И меня не предупредили? – Диана с трудом сдерживала панику. – Я могла бы поехать с ними…
– Вы так безмятежно спали… – аббат разломил свежий круассан. – Мы не посмели тревожить ваш сон.
Трапеза прошла в гнетущем молчании. Оказавшись наедине с заклятыми врагами, Диана чувствовала почти животный страх. Её верная Аннета лежала с лихорадкой в людской, а новая горничная внушала только недоверие.
Терзаемая дурными предчувствиями, она едва притронулась к еде – лишь фрукты и глоток молока. Братья же демонстративно наслаждались завтраком, словно насмехаясь над её страхом быть отравленной.
– Пожалуй, я прилягу, – Диана поднялась из-за стола. – Голова всё ещё кружится после вчерашнего бала.
Не сказав, что собирается запереться до возвращения свекрови с детьми, она удалилась к себе. Тревожные мысли отступили, сменившись дремотой. Маркиза действительно уснула.
Скрип половицы вырвал её из забытья. Сквозь полуопущенные веки она увидела, как медленно движется щеколда на двери. Сердце застыло, когда створка распахнулась – на пороге застыли две фигуры.
Лица братьев напоминали восковые маски. В одной руке аббат сжимал пистолет, в другой покачивался хрустальный бокал. Шевалье поигрывал обнаженным клинком, на котором плясали солнечные блики.
– Вон отсюда! – голос Дианы сорвался на хрип. – Как вы смеете…
Но они приближались к постели, где она забилась в угол, словно загнанная лань. Только сейчас она поняла истинную причину отсутствия слуг в замке.
Аббат склонился над ней:
– Пора примириться с Господом, дорогая невестка. Ваш последний час пробил. Вы нанесли нашему брату непростительное оскорбление, и настало время расплаты. Впрочем, мы милосердны – выбирайте сами: пуля, клинок или быстродействующий яд.
– Священник… собирается стать убийцей? – Диана не могла поверить в происходящее.
– Убийцей? – аббат рассмеялся, но смех напоминал воронье карканье. – Я несу справедливое возмездие.
Она попыталась воззвать к их совести, но острие шпаги коснулось её горла.
– Время истекает, мадам, – процедил шевалье. – У нас считанные минуты. Молитесь и выбирайте.
– Могу исповедовать вас напоследок, – аббат скривил губы в кощунственной усмешке.
С омерзением взглянув на него, Диана потянулась к бокалу. В памяти вспыхнули слова гадалки и спасительный флакон, спрятанный в изголовье.
– Да будьте вы прокляты! – её голос дрожал от ярости. – Дайте мне яд. Но помните – за это преступление вам придется ответить!
– Какая наивность, – шевалье покачал головой. – С вашим состоянием мы откупимся от любого суда.
Диана осушила бокал. На дне остался белый осадок – шевалье заметил это. Кончиком кинжала он собрал порошок в шарик.
– Проглотите всё до конца, – приказал он.
Диана проглотила комок, но сумела незаметно выплюнуть его в складки простыни. Рухнув на подушки, она изобразила судороги. Убийцы, уверенные в успехе, направились к двери.
– Я пришлю духовника, – бросил через плечо аббат. – Надеюсь, он успеет к последнему вздоху!
Едва дверь закрылась, Диана, чувствуя, как огонь пожирает внутренности, дрожащими пальцами нашарила флакон с противоядием. Но глотнуть успела лишь половину – в комнату вошел аббат Перрет, наставник её сына. Один взгляд на его мертвенно-бледное лицо сказал ей всё – этот человек был верным псом братьев де Ганж.
Отчаяние придало сил. В одной сорочке она метнулась к окну. Лучше разбиться о камни, чем снова оказаться в руках палачей! Перрет попытался схватить её, но ткань рубашки затрещала и осталась в его пальцах.
Господь хранил её – внизу лежала груда свежего сена. Диана рухнула в него, как в спасительные объятия. Следом просвистел тяжелый цветочный горшок, едва не размозжив ей голову.
Скатившись на землю, она бросилась к воротам, но колени подогнулись. Цепляясь за створки, чтобы устоять на ногах, она чувствовала, как мир кружится перед глазами. «Неужели яд окажется сильнее?» – мелькнула страшная мысль.
С каждым вдохом силы понемногу возвращались. Уже не думая о боли в израненных босых ногах, Диана помчалась вниз по каменистой дороге к деревне. Острые камни впивались в ступни, оставляя кровавые следы.
До первых домов оставалось несколько шагов, когда позади раздался топот. Обернувшись, она увидела братьев – их шпаги сверкали в лучах заходящего солнца.
– Спасите! – её крик эхом отразился от стен. – Они хотят убить меня!
Но крестьяне, увидев полуобнаженную женщину с растрепанными волосами, в ужасе отворачивались. Кто посмеет встать между сеньором и его жертвой? Окна захлопывались, двери запирались на засовы.
Лишь в одном доме створка приоткрылась. Мадам де Пра, вдова торговца, не побоялась гнева господ де Ганж.
Аббат, нагнавший беглянку, попытался вмешаться:
– Эта несчастная не в себе. Позвольте отвести её обратно в замок.
Но мадам де Пра захлопнула дверь перед его носом:
– Бедняжке нужна помощь. Я сама о ней позабочусь.
Никогда прежде не видев маркизу (та редко спускалась в деревню), добрая женщина приняла её за безумную. Но всё же омыла раны, уложила в постель, дождалась, пока измученная Диана забылась тревожным сном.
Сумерки уже сгустились, когда в дверь постучали.
– Моя невестка у вас, – в голосе аббата звучала елейная забота. – Я пришел справиться о её здоровье.
Не чувствуя подвоха в этих словах, мадам де Пра впустила священника. За его спиной мелькнула тень – человек в черном плаще. Хозяйка, не желая мешать семейному разговору, деликатно удалилась на кухню.
Крик, раздавшийся через мгновение, заставил кровь застыть в жилах.
Ворвавшись в комнату, мадам де Пра окаменела от страха. Диана лежала на окровавленных простынях – несколько ударов шпаги. Но она еще дышала.
На шум сбежались соседи. А душегубы, увидев толпу у дома, решили действовать быстрее. Аббат вскинул пистолет, но рука дрогнула – пуля ушла в потолок. Крестьяне бросились на них с вилами и косами. Братья, отбиваясь шпагами, выпрыгнули в окно.
В ночной тишине послышался стук копыт. А в доме мадам де Пра, где без чувств лежала хозяйка, люди пытались помочь умирающей маркизе. Двое всадников уже мчались к интенданту провинции. Тот приказал немедленно перевезти Диану в Монпелье.
Но раны оказались смертельными. 7 июня, на руках у рыдающей матери и в присутствии убитой горем свекрови, маркиза де Ганж прошептала последние слова прощения своим губителям.
Мадам де Жоаннис не разделяла христианского милосердия дочери. Жажда мести привела её в парламент Лангедока. Советники Гийом де Масно и Амабль де Кателан, которым поручили расследование, быстро распутали клубок преступления.
По всей провинции прокатилась волна возмущения. Улики против братьев де Ганж были неопровержимы – десятки свидетелей видели их злодеяние. Маркиза схватили и заключили в парижскую Консьержери, но его братья успели скрыться.
Но даже убежав от земного правосудия, они не избежали небесной кары. Аббат нашел прибежище в Голландии, где даже успел жениться. Но вскоре его рассудок помутился. Призрак Дианы преследовал его в кошмарах. Он кричал по ночам, видя её фигуру, молящую о пощаде. Безумие терзало его до самой смерти.
Шевалье бежал в Левант, но попал в руки берберских пиратов. Они приговорили его к мучительной казни. Умирая под пытками, он, верно, мечтал о быстрой смерти от руки палача, которой избежал во Франции.
А в опустевшем замке Ганж поселился одинокий старик. Местные жители обходили его стороной, словно прокаженного. Только старожилы шептались – это сам маркиз де Ганж доживает свой век в стенах, видевших его преступление. Он прожил до ста лет, будто само небо продлило его дни, чтобы продлить муки совести.
Состояние Дианы перешло к матери. Мадам де Жоаннис посвятила жизнь внукам, пытаясь вложить в их души всё светлое, что было в их погибшей матери.
В архивах Тулузского парламента до сих пор хранится это дело, пожелтевшие страницы которого хранят память о «Прекрасной Провансалке». Каждый год молодые судейские клерки с трепетом листают протоколы допросов, пытаясь постичь тайны человеческой души.
В старой часовне, где Диана молилась в свой последний день, теперь горит неугасимая лампада. Её зажгла мадам де Пра, и вот уже несколько поколений женщин этой семьи поддерживают огонь – в память о той, что искала любви, а нашла смерть.
