— Даша, твоя подруга живёт у нас уже два месяца! Я понимаю, что ей не просто после развода, но пусть уже найдёт себе жильё и свалит отсюда!
Антон произнёс это негромко, входя на кухню. Он только что вернулся с работы, и весь его вид выражал смертельную усталость. Он даже не снял пальто, только бросил портфель на стул. Даша сидела за столом, листая что-то в телефоне, и подняла на него взгляд, в котором не было ни удивления, ни сочувствия. Только лёгкое раздражение от того, что её прервали.
— Антон, ну что ты опять начинаешь? У Светы сложный период. Её бывший всё отсудил, оставил ни с чем. Куда ей идти? На улицу? Я не могу так поступить с лучшей подругой.
— Лучшая подруга уже второй месяц пользуется нашей ванной так, будто это её личный спа-салон. Повсюду её баночки, тюбики, какие-то маски. Вчера я открыл шкафчик, чтобы достать пену для бритья, а на меня вывалилась упаковка её дорогущих патчей. Она живёт здесь так, словно это пятизвёздочный отель с полным пансионом, который оплачиваю я.
Он говорил ровным, почти безэмоциональным тоном, но именно это спокойствие и выдавало, насколько он доведён до предела. Он не хотел скандалить. Он хотел, чтобы его просто услышали. Но Даша, казалось, слушала кого-то другого, кого-то, кто постоянно шептал ей на ухо единственно верную линию поведения.
— Это мелочи, Антон. Просто бытовые мелочи. Не будь таким эгоистом. Человеку плохо, а ты про какие-то баночки. Нужно быть выше этого.
«Выше этого». Он слышал эту фразу уже раз десять. Вероятно, это была цитата из ежедневных проповедей Светы, которые та читала его жене за бокалом вина, пока он был на работе. Он видел плоды этих бесед. Даша стала более резкой, более категоричной. В её лексиконе появились новые слова и обороты, которые раньше ей были не свойственны. Она начала рассуждать о «токсичности», «самоценности» и о том, что «женщина никому ничего не должна».
— Дело не в баночках, Даш. Дело в том, что я прихожу домой и не чувствую, что это мой дом. Здесь постоянно пахнет её духами. В гостиной на диване вечно валяется её ноутбук, открытый на каких-то сайтах знакомств, хотя тебе она рассказывает, как страдает. Она выпивает мою коллекцию виски, которую я собирал три года, и оставляет пустые бутылки на столе. Но самое главное не это.
Он сделал паузу, подошёл к окну и посмотрел на вечерний город.
— Самое главное — то, что она тебе говорит. Я пару раз слышал обрывки ваших разговоров. «Все мужики козлы», «им всем нужно только одно», «не позволяй ему сесть себе на шею». Она планомерно капает тебе на мозги, настраивая против меня. Ты этого не замечаешь?
Даша отложила телефон и скрестила руки на груди. Её поза стала защитной, почти враждебной.
— Она делится своим горьким опытом, чтобы я не повторяла её ошибок. Это называется дружба. Она обо мне заботится. А ты просто её невзлюбил с самого начала, вот и ищешь повод, чтобы выставить её за дверь. Тебе просто не нравится, что у меня есть кто-то, кто на моей стороне.
Это был удар ниже пояса. «На моей стороне». Будто они уже были по разные стороны баррикад. Антон медленно повернулся. Он посмотрел на жену, на её упрямо сжатые губы, на холодный блеск в глазах, и понял, что сейчас любой разговор бесполезен. Стена, которую Света так старательно возводила между ними, уже стала слишком высокой.
— Ясно, — коротко сказал он. — Я пойду в душ.
Он вышел из кухни, оставив Дашу одну. Он не стал продолжать спор. Он просто понял, что слова больше не работают. Проблема была не в Свете. Проблема была в том, что его жена больше не хотела его слышать. И этот вечер был лишь затишьем перед настоящей бурей.
Прошло три дня. Три дня гнетущего, плотного молчания, которое можно было резать ножом. Антон приходил с работы, ужинал тем, что Даша механически ставила перед ним, и уходил в спальню с ноутбуком. Он не затевал разговоров, не задавал вопросов. Он просто ждал. Он дал ей время. Время, чтобы она сама увидела, во что превращается их дом, их жизнь. Но ничего не менялось. Смех Светы по-прежнему раздавался из гостиной, её вещи продолжали мигрировать по квартире, а Даша всё глубже погружалась в кокон отчуждения, сотканный из советов подруги.
Развязка наступила в пятницу. Антон сидел на совещании, когда его телефон коротко вибрировал. Сообщение от Игоря, его старого институтского друга. «Привет. У вас с Дашкой всё в порядке? Просто… странное увидел». А следом прилетел скриншот. Антон открыл его, и кровь отхлынула от его лица. Это была анкета с популярного сайта знакомств. Крупная, улыбающаяся фотография Даши, сделанная ими в отпуске прошлым летом. Её имя, возраст. А в графе «о себе» — кокетливая фраза: «Ищу новые впечатления и мужчину, который не боится сильных женщин. Устала от скучных отношений».
Он не почувствовал ни ярости, ни ревности. Только ледяное, всепоглощающее спокойствие. Это было оно. Точка невозврата. Он молча досидел до конца совещания, встал, извинился перед начальником, сославшись на плохое самочувствие, и поехал домой. Он вёл машину предельно аккуратно, не превышая скорости, не совершая резких манёвров. Внутри него всё уже было решено. Суета осталась снаружи.
Он вошёл в квартиру, не производя шума. Из гостиной доносился звон бокалов и приглушённый смех — Даша со Светой смотрели какой-то сериал. Он прошёл на кухню, положил ключи на стол и дождался, пока жена выйдет налить себе воды. Увидев его, она вздрогнула.
— Ты чего так рано? Что-то случилось?
Антон ничего не ответил. Он молча разблокировал телефон и протянул ей. На экране светился тот самый скриншот. Даша смотрела на него несколько секунд, и её лицо медленно менялось. Румянец сошёл, уступив место мертвенной бледности. Губы приоткрылись, но не произнесли ни звука. Она подняла на него испуганные, непонимающие глаза.
— Это не я… Антон, это не я. Это Света… она сказала, это просто шутка, для поднятия самооценки…
В этот самый момент в дверном проёме кухни появилась сама Света. В одной руке она держала почти пустой бокал с красным вином, на губах играла ленивая, самодовольная улыбка. Она обвела взглядом напряжённые фигуры Антона и Даши, увидела экран телефона и всё поняла. Но её лицо не выразило ни капли раскаяния. Напротив, улыбка стала шире, ехиднее.
— А что такого? Пусть знает себе цену, а не держится за первого встречного. На рынке невест сейчас такая конкуренция, нужно быть в тонусе.
Антона перекосило. Но он не закричал. Он сделал два шага к Свете, спокойно, почти небрежно забрал у неё из руки бокал, подошёл к раковине и вылил остатки вина. Тонкая, бордовая струйка с тихим журчанием исчезла в сливе. Затем он поставил пустой бокал на сушилку и повернулся. Он посмотрел сначала на окаменевшую Свету, потом на свою жену. Его голос был тихим, но в этой тишине было больше угрозы, чем в любом крике.
— Значит так. У тебя, Света, есть ровно час, чтобы твоих вещей в моей квартире не было.
Даша ахнула, бросившись к нему.
— Антон, ты не можешь! Ей некуда идти! Она же…
Он прервал её, посмотрев на неё холодным, чужим взглядом. Взглядом, которым смотрят на постороннего человека на улице.
— Могу. А ты, Даша, решай. Если эта подруга тебе важнее, дверь открыта. Можешь идти искать себе цену вместе с ней.
Час. Шестьдесят минут. Три тысячи шестьсот секунд. Время, которое Антон отмерил им, потекло не так, как обычно. Оно загустело, превратилось в вязкую, удушливую субстанцию, заполнившую всю квартиру. После того как Антон вынес свой вердикт, он не стал стоять над душой. Он развернулся и вышел из кухни. Но он не ушёл в спальню, не заперся в кабинете. Он сделал нечто гораздо худшее. Он прошёл в гостиную, включил кофемашину, дождался, пока она с шипением наполнит его чашку, и сел в своё кресло. В то самое кресло, из которого он обычно смотрел футбол, которое Даша в шутку называла его «троном».
Он сел, поставил чашку на маленький столик рядом и достал телефон. Он не играл, не звонил никому. Он просто начал неторопливо листать новостную ленту. Его поза была абсолютно расслабленной. Он стал центром тихой, холодной силы в их собственном доме. Этим жестом он показывал: я не нервничаю, я не сомневаюсь, я не передумаю. Я просто жду, когда истечёт время. Моё решение уже принято. Теперь решайте вы.
Света, оправившись от первого шока, фыркнула с презрением и, демонстративно тряхнув волосами, направилась в комнату, которую занимала. Даша, как на привязи, поплелась за ней. В комнате царил привычный для Светы творческий беспорядок: разбросанная одежда, открытая косметика, пара пустых бокалов на подоконнике. Света с силой выдвинула ящик комода и начала вышвыривать оттуда свои вещи в раскрытый на полу чемодан.
— Видела? Видела его лицо? — зашипела она, не глядя на Дашу. Её движения были резкими, злыми. — Вот оно, истинное лицо твоего благоверного. Тиран. Домашний деспот. Я тебе говорила, они все одинаковые. Сначала цветы и рестораны, а потом — «час на сборы». Он же не меня выгоняет, ты понимаешь? Он тебя проверяет. Дрессирует. Хочет посмотреть, прогнёшься ты или нет. Сломает твою последнюю опору, твою единственную подругу, и всё, ты останешься одна, полностью в его власти.
Даша стояла в дверях, обхватив себя руками. Ей было холодно. Слова Светы, как маленькие ядовитые иголки, впивались в её сознание. Она посмотрела в сторону гостиной, где в проёме виднелся силуэт Антона в кресле. Он казался таким далёким, таким чужим. Разве этот холодный, безжалостный человек — её муж, с которым они вместе выбирали обои для этой комнаты?
— Но анкета… Света, зачем ты это сделала? Это была ужасная идея.
Света остановилась и посмотрела на неё в упор. Её глаза блестели от злых слёз, но голос оставался твёрдым, убеждающим.
— Я хотела тебе помочь! Хотела показать, что ты всё ещё желанна, что на нём свет клином не сошёлся! Что ты не его собственность, а свободная женщина! А он использовал это как повод, чтобы показать, кто тут хозяин. Он просто искал причину, Даша. И нашёл.
Даша метнулась обратно в гостиную. Она подошла к креслу, встала перед ним, загораживая свет от торшера.
— Антон, пожалуйста. Давай поговорим. Нельзя же так. Куда она пойдёт в десять вечера?
Он медленно поднял на неё глаза от экрана телефона. Его взгляд был абсолютно пустым, безразличным. Он словно смотрел сквозь неё.
— Осталось сорок две минуты.
— Ты меня вообще слышишь? Я с тобой разговариваю! Это жестоко!
— Жестоко — это регистрировать мою жену на сайте знакомств за её спиной, пока она живёт в твоём доме на твои деньги. А это — просто наведение порядка. Тридцать девять минут.
Он снова уткнулся в телефон. Даша поняла, что пробить эту стену невозможно. Она вернулась в комнату, где Света уже застёгивала чемодан. Вещей было немного — большая часть её жизни осталась где-то там, с бывшим мужем.
— Ну что, добилась своего? — с горькой усмешкой спросила Света, поднимая чемодан. — Он тебя даже слушать не стал, да? Ты для него — предмет интерьера. Удобный и послушный. Пока не начинаешь иметь своё мнение.
Она подошла к Даше, взяла её за руки. Её ладони были холодными.
— Даш, послушай меня. Не оставайся с ним. Он тебя уничтожит. Поехали со мной. Снимем на первое время что-нибудь. Прорвёмся. Вдвоём мы сила. А с ним ты пропадёшь.
Даша смотрела на подругу, потом на дверь, за которой сидел её муж. Два полюса. Два выбора. И оба казались чудовищными. Часы на стене в коридоре тикали оглушительно громко, отсчитывая последние минуты её прежней жизни.
Ровно в десять часов вечера Антон отложил телефон на столик. Он не посмотрел на время, он просто знал. Он поднялся из кресла. Не резко, а медленно, с какой-то окончательной усталостью, словно вставал немощный старик. Каждый его позвонок, казалось, щёлкнул в оглушительной тишине квартиры. Он подошёл и встал в проёме, ведущем в коридор, молчаливой глыбой перекрывая путь к отступлению, которого, впрочем, и так не было. Света стояла у порога с чемоданом. Даша застыла посередине коридора, между мужем и подругой, в точке абсолютного паралича воли.
— Время вышло, — голос Антона был ровным, лишённым всякой интонации. Это был не ультиматум и не угроза. Это была констатация факта, такая же неотвратимая, как смена дня и ночи.
Даша вздрогнула, словно её ударили. Она сделала шаг к нему, её лицо было искажено отчаянной мольбой.
— Антон, постой. Давай не будем рубить с плеча. Пусть она останется хотя бы на одну ночь. Завтра утром… мы всё решим на свежую голову. Ну пожалуйста.
Он смотрел на неё долго, несколько секунд. И в его взгляде не было ни гнева, ни обиды. Только брезгливое разочарование, какое испытываешь, когда наступаешь на что-то гнилое.
— Решать больше нечего, Даша. Ты всё уже решила. Не сейчас, а в тот самый день, когда позволила ей превратить наш дом в свой плацдарм. Когда ты начала слушать её, а не меня. Когда ты смеялась над её шутками про «всех мужиков», зная, что я сижу в соседней комнате. Анкета на сайте — это не причина. Это просто симптом. Болезнь гораздо глубже.
Света, стоявшая у двери, ухмыльнулась и тихо, но так, чтобы Даша точно услышала, прошептала:
— Он тебя унижает. Прямо сейчас. Делает тебя виноватой во всём. Посмотри на него. Ты действительно хочешь прожить с этим всю жизнь? Идём.
Этот шёпот стал последним толчком. Что-то в Даше окончательно сломалось. Она выпрямилась, её лицо стало жёстким и упрямым. Она больше не смотрела на Антона. Её взгляд был устремлён на сумочку, лежащую на комоде в коридоре. Она сделала к ней несколько шагов, взяла её, перекинула через плечо. Это было её решение. Безмолвное, но окончательное.
— Я думал, у нас семья, — так же тихо продолжил Антон, наблюдая за её действиями. — А оказалось, у нас коммунальная квартира с кружком по интересам «как разрушить свою жизнь». Удивительно, как быстро ты променяла семь лет брака на два месяца дешёвых советов от неудачницы.
Даша резко повернулась к нему. В её глазах вспыхнула ярость.
— Не смей так говорить о ней! Она единственная, кто меня понимает! А ты… ты просто боишься, что я стану сильной! Боишься, что я перестану быть твоей удобной тенью!
— Я боюсь только одного, Даша. Что ты так никогда и не поймёшь, что сила — это не слушать чужие глупости, а иметь свою голову на плечах. У тебя её, видимо, нет.
Он отошёл от проёма, открывая им путь к двери.
— Идите. Ищите себе цену. Может, на распродаже повезёт.
Света взяла Дашу под руку и потянула к выходу. Даша бросила на Антона последний взгляд, полный ненависти и обиды, и вышла. Дверь за ними не хлопнула. Замок щёлкнул тихо, почти интеллигентно, отсекая прошлое от настоящего.
Антон остался стоять в пустом коридоре. Он не вздохнул с облегчением. Не почувствовал боли. Не было ничего. Только вакуум. Он постоял так с минуту, а затем медленно пошёл на кухню. На столе стояли две чашки из-под кофе. Его и её. Он взял её чашку, ту, с дурацким рисунком кота, которую она так любила, и молча бросил её в мусорное ведро. Потом он прошёл в ванную. Собрал в пакет оставленный Светой шампунь, забытую Дашей заколку, её тюбик с кремом. Всё полетело в то же ведро.
Последним пунктом была спальня. Их спальня. Он молча, методично снял с кровати пододеяльник, простыню, наволочки с обеих подушек. Скомкал их в один большой узел и отнёс к стиральной машине. Он не собирался ничего стирать. Завтра он просто вынесет это на помойку. Он открыл шкаф, достал чистое, запасное постельное бельё, то, которым они почти никогда не пользовались, и начал застилать свою сторону кровати. Только свою. Квартира стала стерильно чистой и оглушительно тихой. И в этой тишине не было места ни для кого, кроме него…
