— Вера, ты опять оставила кружку с кофе на журнальном столике? Он же деревянный, останутся следы!
Юля говорила это, уже зная ответ. Она стояла на пороге гостиной, держа в руках влажную тряпку, и смотрела на свою подругу. Вера, развалившись на диване в Юлином шёлковом халате, лениво пролистывала ленту в телефоне, закинув ноги на подлокотник. Она даже не повернула головы.
— Да уберу я, Юль, чего ты начинаешь с утра, — её голос был тягучим и сонным, словно просьба Юли была самым обременительным делом на свете.
Третий месяц. Третий месяц Юлина однокомнатная квартира-студия напоминала вокзал, общежитие и гримёрку одновременно. Когда Вера позвонила ей в слезах поздно ночью, сказав, что Сергей выставил её на улицу с одним чемоданом, Юля без раздумий сказала: «Приезжай ко мне». Она помнила их студенческую дружбу, их клятвы всегда помогать друг другу. Она представляла, как они будут вечерами пить вино, как Вера будет искать работу, и они вместе будут строить планы на новую, независимую жизнь.
Реальность оказалась иной. Вера не искала работу. Она «восстанавливалась после токсичных отношений». Восстановление заключалось в просмотре сериалов до четырёх утра, долгих разговорах по телефону с такими же бездельницами и походах по клубам, на которые она без зазрения совести стреляла деньги у Юли. Квартира медленно, но верно пропитывалась запахом Вериного парфюма, лака для волос и сигаретного дыма, который она пускала в открытую форточку на кухне, игнорируя просьбы Юли этого не делать.
Юля молча подошла, взяла кружку, под которой уже расплывалось тёмное пятно, и отнесла её на кухню. Она вымыла её, вытерла и поставила на полку. Потом вернулась и протёрла стол. Вера этого даже не заметила. Она продолжала смотреть в светящийся экран, изредка тихо посмеиваясь своим мыслям. Юля чувствовала себя не хозяйкой квартиры, а обслуживающим персоналом в отеле, где единственный постоялец никогда не платит и не собирается съезжать. Каждое утро начиналось с уборки следов чужого ночного пиршества: крошки на диване, грязная посуда у ноутбука, фантики от конфет.
Юля прошла к шкафу. Сегодня был важный день — свадьба её двоюродной сестры. Она долго выбирала наряд, откладывала деньги и наконец нашла его. Идеальное платье. Изумрудное, из тяжёлого струящегося атласа, с асимметричным вырезом. Оно стоило почти половину её зарплаты, но, примерив его, Юля поняла, что оно того стоило. В нём она чувствовала себя не просто красивой, а уверенной. Сильной. Такой, какой она хотела быть всегда. Оно было её маленькой бронёй, её декларацией о том, что она тоже заслуживает праздника. Она повесила его в самый дальний угол шкафа, в специальном чехле, чтобы оно дождалось своего часа.
Она открыла дверцу, вдыхая знакомый запах лавандового саше. Провела рукой по вешалкам, нащупывая гладкую ткань чехла. Рука скользнула в пустоту. Она отодвинула свои блузки, потом пиджак. Пусто. Сердце неприятно ёкнуло. Она начала перебирать вещи быстрее, потом ещё быстрее, с каждой секундой наращивая темп. Её блузки, юбки, старые джинсы… Чехла с платьем нигде не было. Холодная, липкая догадка начала подниматься откуда-то из глубины живота. Она резко обернулась и посмотрела на Веру, которая всё так же лежала на диване, полностью поглощённая своим телефоном, в чужом халате, в чужой квартире. Платья в шкафу не было.
Холодная, ясная уверенность вытеснила панику. Юля даже не стала проверять другие места. Она знала. Она медленно повернулась и пошла через комнату к тому углу, который Вера за три месяца превратила в свой собственный бермудский треугольник. Там стоял полуразобранный чемодан, оттуда вываливались смятые футболки, джинсы, одинокие носки. Над всем этим витал густой запах несвежей одежды, сладковатой пыли и чужого пота. Юле не пришлось долго копаться. Она просто отодвинула ногой груду Вериных вещей и увидела его. Клочок изумрудной ткани, торчащий из-под потрёпанного свитера.
Она вытащила его. Платье было скомкано в тугой, несчастный узел. От него несло табачным дымом и дешёвым вином. Юля развернула его, держа двумя пальцами, словно это была дохлая крыса. Атлас был безнадёжно измят. По подолу расползлось липкое, тёмно-бордовое пятно. Но это было не самое страшное. Чуть ниже бедра зияла уродливая, чёрная дыра с оплавленными краями. Ожог от сигареты. Кто-то — и Юля точно знала, кто, — небрежно стряхнул пепел прямо на её мечту.
— Вера, — произнесла она так тихо, что подруга не сразу отреагировала.
— А? — та наконец оторвалась от телефона.
Юля подняла платье, расправив его на вытянутых руках, как прокурор, предъявляющий неопровержимую улику. Вера посмотрела на платье, потом на Юлю, и на её лице отразилось лёгкое раздражение. Ни тени вины. Ни капли сожаления.
— А, это. Я хотела тебе сказать. Так закрутилась вчера, совсем из головы вылетело.
Именно это спокойствие, это будничное признание в чудовищном поступке и взорвало Юлю. Вся та обида, всё раздражение, что она копила в себе три месяца, прорвались наружу огненным, испепеляющим потоком.
— Ты не просто взяла моё лучшее платье без спроса, ты его порвала и прожгла сигаретой! И даже не извинилась! Думаешь, я буду это терпеть, потому что мы подруги?! Да пошла ты со своей дружбой!
Вера медленно села на диване. Её лицо исказила брезгливая гримаса, будто Юля мешала ей смотреть интересный фильм.
— Ой, да ладно, что ты кипишуешь, подумаешь, тряпка. Купишь себе новую. Я бы тебе денег дала, но ты же знаешь, у меня сейчас сложный период.
Слово «тряпка» ударило наотмашь, вышибая из лёгких остатки воздуха. Юля сделала шаг вперёд.
— Тряпка?! Я тебя, бездомную, приютила, когда твой Серёжа вышвырнул тебя на улицу! Я тебя кормлю, пою, даю деньги на твои гулянки! А ты превратила мой дом в свой личный свинарник, таскаешь мои вещи, портишь их и называешь это «тряпкой»?! Ты наглая, неблагодарная потребительница! Паразитка, которая не ценит ничего и никого, кроме себя!
Вера встала. Она была на полголовы выше Юли, и теперь смотрела на неё сверху вниз, с ленивым презрением. Ярость на её лице сменилась холодной насмешкой.
— Закончила свой концерт? А теперь я тебе скажу. Ты просто завидуешь. Вот и всё. Завидуешь, что я могу надеть любую вещь, и на мне она будет смотреться как на королеве. Завидуешь, что мужики на меня смотрят, а на тебя — нет. Тебе просто жалко, что это платье хотя бы один раз в жизни побывало на красивой женщине, а не висело в шкафу у серой мыши вроде тебя!
Обвинение в зависти было ударом ниже пояса. Юля замерла. Ярость не ушла. Она просто перестала быть горячей. Она начала остывать, сжиматься, превращаясь в твёрдый, холодный лёд в груди.
— Завидую? — холодно переспросила Юля.
Это слово, брошенное Верой как последний, самый ядовитый дротик, попало точно в цель. Но эффект был не тот, на который она рассчитывала. Что-то внутри Юли щёлкнуло, как переключатель в электрическом щитке. Жаркая, багровая ярость, застилавшая ей глаза, мгновенно схлынула, уступив место звенящему, арктическому спокойствию. Она опустила руку с платьем. Изумрудная тряпка шлёпнулась на пол у её ног, как сброшенная змеиная кожа. Юля посмотрела на Веру, и в её взгляде больше не было ни обиды, ни гнева. Только пустота. Пустота и ясное, кристальное понимание того, что нужно делать.
Вера, ожидавшая продолжения криков, слёз, чего угодно, но только не этой мёртвой тишины, растерялась. Она видела, как изменилось лицо подруги. Оно стало похоже на маску — неподвижное, бледное, с жёстко очерченными скулами. Это пугало гораздо больше, чем любые вопли.
— Что? — с вызовом спросила Вера, пытаясь вернуть себе контроль над ситуацией. — Язык проглотила?
Юля не ответила. Её взгляд скользнул мимо Веры, остановившись на журнальном столике. На том самом, со следом от кофейной кружки. Там лежал верин телефон — розовый, в дешёвом чехле с блёстками. Юля сделала к нему шаг. Движение было плавным, почти ленивым, но в нём чувствовалась неумолимость часового механизма.
— Эй, ты что делаешь? — Вера дёрнулась, чтобы перехватить её, но было поздно.
Юля уже взяла телефон. Она знала пароль — дата рождения вериного кота, верх легкомыслия. Пальцы быстро пробежали по экрану. Вера смотрела на неё, не понимая, что происходит, её напускная уверенность начала трескаться, сменяясь глухим беспокойством.
— Отдай телефон, Юля! Это не смешно!
Юля проигнорировала её. Она открыла список контактов, пролистала вниз и нашла нужный номер. «Серёжа Бывший». Она нажала на вызов и, прежде чем Вера успела что-либо предпринять, включила громкую связь. В динамике раздались длинные, тягучие гудки. Вера замерла, её глаза расширились от ужаса, когда она поняла, что сейчас произойдёт. Она метнулась к Юле, пытаясь вырвать телефон, но Юля просто отставила руку в сторону, продолжая холодно смотреть на неё.
— Алло? — раздался в трубке сонный мужской голос.
Юля поднесла телефон ближе ко рту. Её голос прозвучал незнакомо-спокойным, почти ласковым. В нём не было ни намёка на ту бурю, что бушевала в квартире минуту назад.
— Серёжа, привет. Это Юля, подруга Веры. Не отвлекаю?
— Юля? А, да, привет. Что-то случилось? — в голосе Сергея послышалась настороженность.
— Всё в порядке, просто… Тут Вера очень просила передать, что она была полной дурой, — Юля сделала небольшую паузу, глядя прямо в побелевшее лицо Веры. — И умоляет тебя её забрать. Она говорит, что всё осознала и не может без тебя.
Вера издала какой-то сдавленный, хриплый звук, похожий на предсмертный стон животного. Она качала головой, её рот открывался и закрывался беззвучно. Это было похоже на кошмарный сон, из которого она никак не могла вырваться.
— Что? — в голосе Сергея слышалось откровенное недоумение. — Она сама это сказала? Что-то не верится.
— Сама, сама, — мягко заверила Юля. — Просто стесняется позвонить. Она ждёт тебя у подъезда с вещами. Прямо сейчас. Давай, не тяни, она тут совсем раскисла.
Юля нажала на кнопку отбоя. В комнате повисла оглушительная тишина, нарушаемая только тяжёлым, прерывистым дыханием Веры. Юля небрежно бросила её телефон на диван. Он отскочил от подушки и упал на пол.
— Хорошо, — сказала Юля так же ровно и спокойно. — Ты хотела посмотреть, как вещи смотрятся на королеве? Сейчас твой король за тобой приедет. У тебя десять минут, пока твоё такси не приехало. Моя дружба закончилась.
Десять минут. Эта цифра повисла в воздухе, как лезвие гильотины. Для Веры это был не просто ультиматум. Это был приговор, вынесенный без права на апелляцию. Она смотрела на Юлю, на её спокойное, непроницаемое лицо, и впервые за три месяца поняла, что игра окончена. Её чары, её манипуляции, её привычная тактика «я — красивая, мне всё можно» — всё это рассыпалось в прах перед этой ледяной, безжалостной решимостью.
Юля не стала ждать. Она развернулась, подошла к Вериному чемодану, стоявшему в углу, и одним резким движением поставила его на колёсики. Затем она начала действовать. Без суеты, без злости, с методичностью робота-уборщика. Она пошла по комнате, собирая Верины вещи: грязные футболки с дивана, джинсы со спинки стула, баночки с кремами и флаконы с лаком с подоконника. Она сгребала всё это в охапку и швыряла в открытый чемодан. Вещи падали вперемешку — чистое с грязным, косметика с бельём. Ей было всё равно. Она просто очищала своё пространство от чужеродного мусора.
Вера стояла как вкопанная, наблюдая за этим процессом. Её мозг лихорадочно искал выход, зацепку, слабое место, но не находил. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, возможно, по старой привычке начать кричать или обвинять, но слова застряли в горле. Она видела, что Юле больше нечего сказать. Диалог был окончен.
Юля заполнила чемодан, с трудом застегнула молнию, которая натужно трещала под напором барахла. Затем она выкатила его в коридор. Вернулась, собрала в большой пакет разбросанную по всей квартире обувь — стоптанные кроссовки, туфли на шпильках, домашние тапочки — и выставила пакет рядом с чемоданом. Движения были точными и выверенными. Она не смотрела на Веру. Она просто делала свою работу.
Именно в этот момент, когда последняя её вещь покинула пределы комнаты, Вера очнулась. Унижение, холодное и липкое, затопило её. Её вышвыривали, как надоевшую собаку. И делали это не в пылу ссоры, а с холодным, расчётливым презрением. Ярость, первобытная и слепая, ударила ей в голову. Она огляделась в поисках того, что можно уничтожить. Её взгляд упал на большое зеркало в прихожей, висевшее в тяжёлой раме. То самое зеркало, перед которым она часами крутилась, любуясь собой.
— Значит так, да? — прошипела она, и в её голосе заклокотала вся её ненависть.
Она сделала шаг назад, сняла с ноги туфлю на тонком, остром каблуке-стилете. Юля молча наблюдала за ней, не двигаясь с места. Вера размахнулась и со всей силы ударила каблуком в центр зеркала. Раздался оглушительный, сухой треск. Зеркальная гладь пошла паутиной трещин, отражая её искажённое злобой лицо в сотне осколков. Но этого ей было мало. Она ворвалась в ванную и с таким же диким криком ударила по зеркальному шкафчику. Стекло разлетелось мелкими, острыми брызгами.
Выскочив обратно в коридор, она остановилась у порога, тяжело дыша. Её лицо было перекошено от злобы. Она посмотрела на Юлю, стоявшую посреди комнаты среди осколков своего прошлого уюта, и выплюнула последние слова:
— А такой уродине, как ты, они всё равно не нужны!
После этого она развернулась, схватила чемодан и, гремя колёсиками по лестнице, исчезла.
Эксперимент с Сергеем продлился меньше недели. Он приехал, ведомый любопытством и, возможно, остатками жалости. Но хватило его ровно на пять дней. Пять дней вериных истерик, требований купить ей новые вещи взамен тех, что «испортила эта завистливая тварь», и полного нежелания делать хоть что-то. Он выставил её снова. На этот раз окончательно, сменив замки и заблокировав её номер. Идти Вере было больше некуда. Оставался только один путь — на автовокзал, на пыльный, дребезжащий автобус до её родного городка. Туда, где на лавочках сидели такие же свергнутые королевы, вернувшиеся домой с большим самомнением, но не представляющие из себя ровным счётом ничего. Она ехала в своё прошлое, которое теперь стало её единственным будущим…
