— Макс, ну войди в положение, всего на пару дней, — Алина говорила быстро, с той нарочитой бодростью, которая всегда появлялась у неё, когда она собиралась провернуть что-то нехорошее. — У меня мастера начинают, пыль, краска, сама понимаешь, куда его в этом аду.
Максим молча смотрел на отца, стоявшего за её плечом. Отец был неестественно прям, одет в чистую, хотя и помятую рубашку, и изо всех сил старался изображать на лице трезвую и осмысленную скорбь. Он не смотрел на сына, его взгляд был устремлён куда-то в стену, словно он был глубоко погружён в мысли о неудобствах, причинённых ремонтом. Этот дешёвый спектакль был знаком Максиму до тошноты. Он перевёл взгляд на сестру. Её улыбка не касалась глаз, а в руках она сжимала сумочку так, словно боялась, что он её отнимет.
— Ремонт? — переспросил Максим, и в этом одном слове прозвучало всё его недоверие. — Внезапно как-то.
— Ну а как они бывают, эти ремонты! — Алина картинно всплеснула руками, чуть не ударив отца по плечу. — Позвонили, сказали, что освободилось окно, надо срочно начинать, иначе потом до зимы ждать. Ты же знаешь, как с этими строителями. Папочка, ну скажи ты ему.
Отец вздрогнул, очнувшись от своих размышлений о стене, и наконец посмотрел на Максима. Глаза были мутноватые, но голос звучал на удивление твёрдо, заученно.
— Сынок, я мешать не буду. Клянусь. Я тихонечко в комнате посижу, телевизор посмотрю. Я ведь завязал. Совсем. Ни капли, вот честное слово.
Максим посмотрел на жену. Лена стояла в глубине коридора, прижав к себе пятилетнюю дочку, и её лицо было непроницаемой маской. Но он знал этот взгляд. Это был взгляд человека, который уже готовит запасные комплекты постельного белья и прячет подальше все ценные вещи и бытовую химию. Он снова посмотрел на сестру. Она подломила бровь, изображая обиду: «Ты что, мне не веришь?» Верить ей было последним, что он собирался делать. Но отец уже шагнул за порог, внося в квартиру затхлый запах застарелого перегара, который не мог перебить даже дешёвый одеколон. Выставить его сейчас на лестничную клетку означало устроить скандал на весь подъезд.
— Ладно. Пару дней, — выдавил он из себя, и эти слова легли на язык, как камни.
— Вот и умница! — Алина просияла, быстро чмокнула его в щёку и сунула ему в руки небольшую спортивную сумку с отцовскими вещами. — Я побежала, мне ещё с прорабом встречаться надо. Пап, веди себя хорошо! Я позвоню!
Она упорхнула прежде, чем Максим успел сказать ещё хоть слово. Дверь лифта звякнула, и в квартире повисла напряжённая тишина. Отец, осмелев, уже проходил в гостиную, оглядываясь с видом хозяина. Лена молча увела детей в их комнату, плотно прикрыв за собой дверь. Максим остался один на один с отцом и с очень, очень плохим предчувствием.
Через час, уложив детей спать и выслушав молчаливые упрёки во взгляде жены, он сел на диван и машинально открыл соцсеть в телефоне. И увидел. Алина выложила фотографию десять минут назад. Она сидела в кресле у окна с посадочным талоном в руке. За окном виднелось крыло самолёта. Подпись под фото гласила: «Навстречу солнцу и морю! Турция, встречай! ☀️✈️». В этот момент Максим физически ощутил, как тяжёлая, хорошо смазанная дверь ловушки за его спиной захлопнулась с оглушительным лязгом.
А к вечеру началось то, чего он и ожидал. Отец, который до этого тихо сидел перед телевизором, стал беспокойным. Он начал бродить по квартире, заглядывать в шкафы, якобы в поисках старого журнала. Потом он зашёл на кухню, когда там была Лена, и участливо спросил, не нужно ли ей протереть полки, и где стоит уксус. Лена молча указала на бутылку и тут же вышла. А через полчаса из гостиной донёсся его изменившийся, огрубевший голос. Максим зашёл в комнату. Отец сидел на диване, перед ним на журнальном столике стояла наполовину пустая бутылка уксуса. Взгляд у него был стеклянный, а на лице играла злая, пьяная ухмылка. Он заметил Максима и поднял на него мутный взгляд.
— Ну что, сынок? Думал, обманешь старика? А я всё равно нашёл. Теперь давай денег. На нормальную выпивку.
Бутылка уксуса была лишь началом, запалом для большого взрыва. К девяти вечера отец превратился в неуправляемое, рычащее существо. Он больше не сидел. Он метался по небольшой квартире, как зверь в клетке, от кухни до коридора, задевая мебель и бормоча проклятия. Деньги. Всё сводилось к деньгам. Он с грохотом дёрнул дверь в детскую, но Максим успел подскочить и запереть её на ключ, услышав испуганный писк сына. Лена стояла в коридоре, прижавшись к стене, с побелевшим от ужаса и ярости лицом. Она ничего не говорила, но её взгляд, устремлённый на мужа, был красноречивее любых слов. «Ты впустил это в наш дом. Ты».
— Ты меня запер?! От родного отца?! — взревел тот, колотя кулаком по двери. — Да я на тебя всю жизнь положил! А ты мне на бутылку дать не можешь! Дай денег, говорю!
Максим схватил его за плечо, пытаясь оттащить от двери. Отец вывернулся, замахнулся. Его удар был медленным, пьяным, и Максим легко от него уклонился, но сама попытка переполнила последнюю каплю в чаше его терпения. Он оттолкнул отца к стене, вытащил из кармана телефон и, игнорируя вопли за спиной, вышел на балкон, плотно притворив за собой дверь. Холодный ноябрьский воздух немного остудил горящее лицо, но внутри всё клокотало. Он нашёл в контактах Алину и нажал на вызов.
Гудки шли долго, мучительно долго. За стеклом отец уже переключился на кухонный шкаф, что-то гремело. Наконец, в трубке раздался щелчок, а за ним — звон льда в стакане и далёкая, расслабленная музыка.
— Алло? — голос Алины был ленивым, пропитанным солнцем и беззаботностью.
— Алина! — рявкнул Максим так, что сам не узнал свой голос. — Что ты наделала?!
— Макс? Что случилось? Ты чего орёшь? Я тебя плохо слышу, тут музыка, — в её голосе не было ни тревоги, ни удивления, только лёгкое раздражение, что её отвлекли от отдыха.
— Я тебе скажу, что случилось! — он задыхался от ярости, слова застревали в горле.
— Ну! Давай!
— То есть ты привезла сюда нашего отца, зная, что он опять в запое, свалила его на меня и моих детей, а сама улетела отдыхать в Турцию?! Ты совсем совести лишилась, сестрица?!
За его спиной что-то с грохотом упало на кухне. Он слышал, как вскрикнула Лена. Он сжал телефон так, что пластик затрещал. На том конце провода на несколько секунд повисла тишина, прерываемая лишь лёгким плеском воды — кто-то прыгнул в бассейн.
— Ну, привезла, — наконец спокойно ответила Алина. Её хладнокровие было подобно удару под дых. — А что я, по-твоему, должна была делать? Тащить его с собой? Макс, я тоже хочу отдохнуть. Я устала. Ты пойми, я с ним живу, я это каждый месяц вижу. А ты мужчина, глава семьи. Ну разберись как-нибудь.
«Разберись как-нибудь». Эти три слова взорвали в голове Максима всё, что ещё оставалось от родственных чувств. Она не просто его обманула. Она сознательно бросила его в этот ад, а сама сидела у бассейна, попивая коктейль. Она знала, что будет. Она всё это спланировала. И теперь давала ему советы свысока.
— Разобраться? — прорычал он в трубку, и его голос стал тихим и страшным. — Хорошо, сестричка. Я разберусь. Слышишь меня? Прямо сейчас я вызываю бригаду из платной наркологической клиники. Самой дорогой, какую только найду в этом городе. Они заберут отца на полный курс реабилитации. На месяц. Чтобы наверняка. А счёт за их услуги я перешлю тебе. И если ты, не дай бог, не оплатишь его до последней копейки, я продам его квартиру, чтобы покрыть долг. Поняла меня? Отдыхай дальше. Надеюсь, оно того стоило.
Он не стал дожидаться ответа. Он сбросил вызов и заблокировал её номер. Чувства облегчения не было. Была только холодная, звенящая пустота и твёрдая, как сталь, уверенность в том, что война только началась, и он только что нанёс первый, сокрушительный удар. Он открыл дверь балкона и шагнул обратно в свою разгромленную квартиру.
Холодная ярость, кипевшая в Максиме, была отличным топливом. Он не раздумывал ни секунды. Ещё до того, как санитары из самой дорогой частной клиники города позвонили в домофон, он уже нашёл в интернете их сайт и выбрал программу «Полное погружение». Название звучало как издевательство. Он не вчитывался в детали — детоксикация, психотерапия, групповые занятия. Его интересовала только одна строчка: «Полная изоляция на 30 дней». И цена. Сумма с пятью нулями была такой, что на мгновение у него перехватило дыхание. Это был почти весь их с Леной «неприкосновенный запас».
Два крепких, коротко стриженных парня в синих костюмах вошли в квартиру без эмоций, с профессиональным спокойствием людей, для которых чужой семейный ад — это просто рутинная работа. От них пахло стерильностью и уверенностью. Отец, который в тот момент пытался открыть холодильник в поисках чего-то крепче кефира, сначала не понял, кто это. Но когда они двинулись к нему, в его мутных глазах промелькнул животный страх. Он зарычал, попытался отбиваться, но его быстро и без лишней жестокости скрутили, накинули на плечи куртку и повели к выходу. Это не было похоже на драку. Это было похоже на то, как ветеринары уводят больное, упирающееся животное.
— Предатели! — хрипел он, уже будучи на лестничной клетке. — Сволочи! Я вас прокляну!
Максим молча закрыл за ними дверь. Лена вышла из детской. Она молча принесла ему папку с документами и банковскую карту. Она не задала ни одного вопроса. Не сказала «я же говорила». Просто положила их на стол и вышла из комнаты, оставив его одного с этим решением и его последствиями. Он подписал договор, отдал карту курьеру, который приехал следом за бригадой, и получил смс о списании первого взноса. Огромной, уродливой суммы. Всё. Механизм был запущен. Теперь оставалось только ждать панического звонка от сестры.
Но звонка не было. Ни в тот вечер, ни на следующий день. Максим каждые полчаса проверял телефон, ожидая увидеть её имя на экране. Он представлял себе её истерику, её мольбы, её угрозы. Но телефон молчал. Зато не молчал её аккаунт в соцсети. На второй день появилась фотография её ног на фоне бирюзового моря с подписью: «Релакс». На третий — она с огромным коктейлем в руке, улыбающаяся и беззаботная. На четвёртый — панорама заката с яхты. Каждый новый снимок был как пощёчина. Его уверенность в сокрушительности своего удара начала таять, сменяясь глухим, сосущим беспокойством. Она не боялась. Она не собиралась платить. Она просто вычеркнула эту проблему из своей жизни, переложив её на него вместе со всеми финансовыми последствиями.
Прошла неделя. Неделя тишины в квартире, которая казалась неестественной. Неделя молчаливых ужинов с Леной. Неделя ожидания. А потом раздался звонок в дверь. Короткий, уверенный. Максим открыл.
На пороге стояла Алина. Загоревшая, в лёгкой белой футболке, открывающей золотистые плечи. От неё пахло солнцем, морем и каким-то дорогим парфюмом. Она улыбалась — не виновато, не примирительно, а спокойно и уверенно, как человек, вернувшийся из заслуженного отпуска. Её взгляд скользнул по его бледному, измученному лицу, по тёмным кругам под глазами. В её глазах не было ни капли сочувствия.
— Привет, — сказала она так, словно они расстались вчера. — Я за папой. Где он?
Воздух в коридоре сгустился, стал тяжёлым, как будто из него разом выкачали весь кислород. Максим смотрел на её загорелое, умиротворённое лицо и чувствовал, как внутри него медленно закипает что-то чёрное и вязкое.
— За папой? — переспросил он тихо, и в этой тишине было больше угрозы, чем в любом крике. — Ты серьёзно сейчас? После всего, что ты сделала, ты просто приходишь и спрашиваешь: «Где он?»
— А что я сделала? — Алина слегка наклонила голову, с любопытством глядя на него, словно он был каким-то интересным, но непонятным ей насекомым. — Я попросила тебя присмотреть за отцом. Ты не справился. Разве это моя вина?
Это было последней каплей. Максим шагнул к ней, его кулаки сжались сами собой.
— Не справился?! Да он чуть не разнёс мне всю квартиру! Он напугал моих детей до смерти! Он пил уксус, Алина! Уксус! А я потом неделю отмывал квартиру от его вони и выгребал деньги, которые мы с Леной откладывали на будущее наших детей, чтобы оплатить ему клинику! Самую дорогую клинику, как я и обещал! Я ждал, что ты позвонишь, что у тебя проснётся хоть что-то человеческое! А ты постила свои дурацкие фотки с пляжа! Так что давай сюда деньги. Все до копейки. И забирай его хоть к чёрту на рога.
Он выпалил это на одном дыхании, чувствуя горький привкус во рту. Он ожидал чего угодно: криков, отрицания, торгов. Но Алина даже не моргнула. Она смотрела на него своим ясным, спокойным взглядом, и в её глазах не было ни грамма вины.
— Денег я тебе не дам, — произнесла она ровно, без эмоций. — И забирать его я тоже не буду. Он останется здесь. С тобой.
Максим опешил. Он просто не мог поверить в то, что слышал.
— Что? Ты… ты в своём уме?
И тут её лицо изменилось. Улыбка исчезла, а в глазах появился холодный, жёсткий блеск, который Максим не видел много лет.
— А теперь слушай ты, братец, — её голос стал ниже и твёрже, в нём зазвенела сталь. — Помнишь день, когда тебе исполнилось восемнадцать? Помнишь, как он, вот точно так же, как на днях у тебя, напился до скотского состояния? Как он разбил тарелку, а потом схватил меня за волосы на кухне? Мне было четырнадцать. И я кричала. А ты, Макс, что делал ты? Ты сидел в своей комнате, быстро-быстро собирая вещи в свою спортивную сумку. Я слышала, как щёлкали замки на твоей сумке, пока он таскал меня по кухне. А потом ты вышел, прошёл мимо, не глядя на меня, и сказал ему: «Я ухожу. Я хочу жить своей жизнью». И ты ушёл. Ты сбежал в свою прекрасную взрослую жизнь, оставив меня с ним один на один.
Она сделала шаг вперёд, и теперь они стояли почти вплотную. Её спокойствие давило, лишало его воздуха и сил.
— Так вот, братец. Я пятнадцать лет была с ним. Пятнадцать лет его запоев, его пьяных слёз, его агрессии. Я убирала за ним, кормила его, вытаскивала из притонов. Я заплатила за твоё спокойствие и твою «свою жизнь» своим детством и своей молодостью. А теперь моя очередь. Теперь я тоже хочу пожить для себя. А ты… ты будешь платить по счетам. Только не по тем, что из клиники. А по своим старым. Теперь это твой отец. Твоя проблема. Твоя расплата. Разбирайся. Ты же мужчина.
Она произнесла последние слова с ледяной усмешкой, развернулась и пошла к лифту. Не обернувшись. Максим стоял как громом поражённый, не в силах вымолвить ни слова. Он не просто проиграл. Его приговорили. Он смотрел на закрывшиеся двери лифта, и до него медленно доходило осознание всего ужаса ситуации. Через час он попробовал позвонить ей — номер был недоступен. Вечером, ведомый последней отчаянной надеждой, он поехал к ней домой. На двери её квартиры стоял новый, блестящий замок. Ловушка захлопнулась окончательно. И на этот раз — навсегда…
