Марина знала, что свекровь приедет, еще до того, как Игорь произнес первое слово. Он вошел на кухню с той особенной интонацией в голосе — чуть выше обычного, немного напряженной, как будто готовился к переговорам.
— Мама звонила, — сказал он, открывая холодильник и делая вид, что ищет там что-то важное. — Говорит, пирогов напекла. Хочет в субботу заехать, привезти.
Марина продолжала резать помидоры для салата. Нож двигался ровно, методично. Она молчала.
— Ты слышала? — Игорь обернулся, держа в руках банку оливок, которая ему явно не была нужна.
— Слышала, — Марина отложила нож. — Значит, опять будет учить меня, как правильно печь пироги?
— Да брось ты, — Игорь поставил банку на стол. — Она просто хочет увидеться. Ей одиноко.
Марина усмехнулась. Одиноко. Женщине, у которой подруги, танцы для пенсионеров по вторникам и четвергам, волонтерство в приюте для животных и театральный абонемент. Но, конечно, без еженедельных визитов к сыну жизнь теряет смысл.
— Ладно, — сказала она коротко.
Игорь облегченно выдохнул и подошел, чмокнул ее в макушку.
— Спасибо, солнце. Ты лучшая.
Марина снова взяла нож. Лучшая. Конечно.
Суббота началась в девять утра со звонка в дверь. Свекровь, Тамара Петровна, всегда приезжала раньше оговоренного времени — “чтобы помочь по хозяйству”, как она объясняла. Марина подозревала, что это способ застать их врасплох, увидеть, как они живут «на самом деле».
— Игорёк! — свекровь влетела в квартиру с двумя огромными сумками. — Сынок, помоги!
Игорь выскочил из спальни, небритый, в домашних штанах, и его лицо расплылось в улыбке.
— Мам! Что ты так рано?
— Рано? Уже девять! Когда я была в твоем возрасте, к этому времени уже всю квартиру перемывала, — Тамара Петровна прошла на кухню, оглядывая все критическим взглядом. — Марина, доброе утро. Ты почему не одета? Гости скоро.
Марина стояла у плиты в домашнем халате, варила кофе.
— Добрый день, Тамара Петровна. Вы на час раньше приехали.
— Ну и что? Это же не повод разгуливать в халате. Игорь, ты посмотри, какие я пироги привезла — с капустой, с мясом, с яблоками. Помнишь, как ты в детстве любил с яблоками?
Игорь уже копался в сумках, доставая контейнеры.
— Мам, ты волшебница! У Марины никогда так не получается.
Марина сжала чашку с кофе сильнее. Она не сказала ничего. Что толку?
— Потому что нужно любить готовить, — Тамара Петровна развязывала фартук, который принесла с собой. — У меня для каждого члена семьи свой рецепт. А молодежь сейчас — все полуфабрикаты да заказы из ресторанов.
— Мы редко заказываем, — тихо сказала Марина.
— Ну заказываете же, — парировала свекровь. — Игорёк, давай я твои рубашки погляжу? Ты же говорил, что на следующей неделе важная встреча.
— Мам, не надо, я в химчистку отвезу.
— Какая химчистка! Там же ткань портят. Я тебе так поглажу — как новые будут.
Игорь посмотрел на Марину виноватым взглядом, но промолчал. Марина развернулась и ушла в спальню. Ей нужно было одеться. И подышать. Просто подышать.
День тянулся бесконечно. Тамара Петровна перегладила все рубашки Игоря, попутно объясняя, как правильно это делать («вот видишь, Марина, сначала воротник, потом рукава, а потом уже остальное), вытерла пыль со всех поверхностей («у вас тут пыльно, надо чаще проветривать»), переставила специи в кухонном шкафу («так удобнее, по алфавиту»).
Игорь сидел на диване, блаженно поедал пирог с капустой и смотрел футбол. Время от времени он кивал матери, соглашаясь со всем, что она говорила.
— Мариночка, ты неправильно луковицу режешь, — свекровь заглянула ей через плечо. — Надо мельче, поперек волокон.
— Хорошо, — Марина продолжала резать как резала.
— Вот упрямая, — вздохнула Тамара Петровна. — Игорёк, у тебя жена упрямая. Научить ничему не могу.
— Мам, она взрослая женщина, — рассеянно отозвался Игорь, не отрывая взгляда от экрана.
— Взрослая, но не опытная. Опыт приходит с годами. Вот я в ваши годы уже умела готовить тридцать блюд наизусть.
Марина отложила нож и вышла из кухни. В ванной она заперлась, включила воду и села на край ванны. Руки дрожали. Не от злости даже. От усталости. От ощущения, что ее просто нет. Что она — декорация в этой квартире, а настоящая хозяйка — Тамара Петровна.
Когда свекровь наконец уехала, уже темнело. Игорь проводил мать до машины, вернулся довольный.
— Классный день был, — сказал он, обнимая Марину за плечи. — Мам так старается для нас.
Марина кивнула. Говорить было бесполезно. Она поняла это давно. Игорь просто не видел проблемы. Для него визиты матери — это пироги, идеально выглаженные рубашки, забота. Он не слышал тех замечаний, не чувствовал того давления. Или не хотел слышать.
В воскресенье Марина проснулась с ясной мыслью. Она оделась, взяла сумочку и сказала Игорю, что едет к подруге.
Вместо этого она поехала в торговый центр.
Марина не планировала ничего покупать. Она просто шла по магазинам, рассматривала витрины, дышала воздухом, в котором не было места чужим советам и замечаниям. И вдруг увидела их — сапоги. Замшевые, серо-голубые, на устойчивом каблуке. Элегантные. Дорогие.
— Можно примерить? — услышала она свой голос.
Продавщица принесла ее размер. Сапоги сидели идеально. Марина посмотрела на ценник. Двадцать восемь тысяч. Больше, чем она обычно тратила на обувь. Намного больше.
— Беру, — сказала она.
Когда она расплачивалась картой с их общего счета, сердце билось быстрее. Это было странное чувство — почти как измена. Но в то же время — освобождение. Небольшой бунт. Крошечная месть за все те часы, проведенные в роли молчаливого фона.
Игорь ничего не заметил. Сапоги она спрятала в шкаф, к другим парам. Он не интересовался ее обувью.
Через две недели Тамара Петровна приехала снова. На этот раз с пельменями собственной лепки и новыми советами по уходу за цветами («ты их пересушиваешь, Марина, земля должна быть влажной).
Марина выслушала лекцию о поливе, о том, что молодые хозяйки не умеют ценить домашний уют, о том, что в ее время женщины успевали и работать, и дом содержать в идеальном порядке. Игорь с упоением ел пельмени и благодарил мать за заботу.
На следующий день Марина купила серьги. Серебряные, с голубым топазом. Изящные, дорогие. Десять тысяч рублей.
Так сформировался ритуал. Каждый визит свекрови заканчивался походом в торговый центр. Марина покупала то, что давно хотела, но откладывала. Кашемировый свитер цвета пыльной розы — пять тысяч. Французские духи, которыми она восхищалась в парфюмерном отделе — семь тысяч. Бутылка игристого шампанского — полторы тысячи (она выпила его одна, в ванной, под музыку, пока Игорь смотрел футбол).
С каждой покупкой странное чувство вины смешивалось с удовлетворением. Это было нечестно, она понимала. Но и терпеть бесконечные замечания, чувствовать себя неумелой девочкой в собственном доме — тоже было нечестно.
Игорь по-прежнему ничего не замечал. Он жил в своем мире, где мать пекла пироги, жена была «лучшей», а проблем не существовало.
Тамара Петровна приезжала все чаще. То с вареньем, то с домашними заготовками, то просто «проведать». Каждый раз Марина сжимала зубы, выслушивала замечания и советы, а потом ехала в торговый центр.
Новая сумка — двадцать две тысячи. Набор косметики — восемь тысяч. Абонемент в спа-салон — тридцать пять тысяч.
— Ты что-то похорошела, — заметил как-то Игорь. — Отдохнувшая какая-то.
Марина улыбнулась. Да, она действительно чувствовала себя лучше. Эти покупки стали не просто тратами — они были символами ее права на собственное пространство, на то, чтобы компенсировать дискомфорт хоть чем-то приятным.
Конец месяца застал Игоря врасплох. Он сидел за ноутбуком, просматривал банковскую выписку, и лицо его постепенно менялось — от спокойного к озадаченному, потом к встревоженному, а затем к откровенно шокированному.
— Марина, — позвал он. Голос звучал странно.
Она вошла в комнату, уже зная, что сейчас будет.
— Что случилось?
— Ты можешь объяснить, почему за последний месяц ты потратила столько? — он повернул экран ноутбука к ней.
Марина спокойно посмотрела на цифры. Да, примерно столько.
— Могу.
— Я жду, — Игорь откинулся на спинку стула. Он пытался сохранять спокойствие, но пальцы нервно барабанили по столешнице.
— Твоя мать, — сказала Марина. — Достала.
— Что?
— Каждый раз, когда она приезжает, я чувствую себя полной дурой в собственном доме. Она учит меня резать лук, готовить, гладить, вытирать пыль. Она переставляет мои вещи. Она говорит, что я не умею быть хозяйкой. И ты — ты просто киваешь, ешь ее пироги и соглашаешься с ней.
Игорь растерянно моргал.
— Но мама не со зла… Она просто хочет помочь.
— Помочь? — Марина усмехнулась. — Знаешь, я пыталась с тобой говорить. Много раз. Но ты не слышишь. Для тебя это просто визиты мамы. А для меня — это унижение. Каждый раз.
— И ты решила спустить наши деньги? — голос Игоря повысился. — Это же безумие! Марина, мы копили на отпуск!
— А я коплю на то, чтобы не сойти с ума, — спокойно ответила она. — Когда твоя мать в очередной раз говорит мне, что я режу лук неправильно, или что мои цветы залиты, или что я плохо слежу за твоими рубашками — я еду и покупаю что-то для себя. Это единственное, что помогает мне не взорваться.
Игорь провел рукой по лицу.
— Это детский сад какой-то. Ты взрослый человек, могла бы сказать.
— Я говорила! — Марина почувствовала, как поднимается раздражение. — Я говорила, что мне некомфортно. Что твоя мать слишком часто приезжает. Что я хочу, чтобы в моем доме я была хозяйкой, а не она. Но ты отмахивался. Говорил, что она просто волнуется, что ей одиноко, что она хочет помочь.
— Но это правда!
— Правда в том, что ты выбираешь ее комфорт, а не мой, — Марина села напротив него. — И я нашла способ компенсировать это. Может, неправильный. Но единственный, который мне помогает.
Повисла тишина. Игорь смотрел в экран ноутбука, потом на жену, потом снова в экран.
— Каждый раз, когда ты захочешь притащить в гости мать, я буду тратить деньги с нашего счёта, — тихо сказала Марина. — Это мой единственный способ сохранить рассудок.
— Это шантаж, — выдохнул Игорь.
— Я не знаю, как еще до тебя достучаться.
Они не разговаривали весь вечер. Игорь сидел в гостиной, Марина — в спальне. Каждый переваривал произошедшее.
Ночью Игорь осторожно лег рядом.
— Я правда не понимал, — сказал он в темноту. — Для меня мама — это просто мама. Я не слышал, как она с тобой разговаривает.
Марина молчала.
— Но и ты… Ты могла по-другому. Мы же семья. Мы должны говорить друг с другом, а не мстить покупками.
— Я пыталась говорить, — повторила Марина. — Но ты не слышал.
Игорь вздохнул.
— Ладно. Давай так. Я буду ездить к маме сам. Раз в неделю, по воскресеньям. Поем ее пироги, дам ей погладить рубашки, поговорим. А сюда будем звать реже. Раз в месяц. И я попрошу ее… быть помягче. Объясню, что ты тоже хозяйка в этом доме.
Марина повернулась к нему.
— Правда?
— Правда. Но и ты больше не устраиваешь шопинг-марафоны на полгода вперед, договорились?
Она помолчала, потом кивнула.
— Договорились.
Прошло два месяца. Игорь действительно ездил к матери по воскресеньям. Возвращался довольный, с контейнерами пирогов и рассказами о том, как у нее дела. Марина перестала чувствовать себя виноватой за то, что не едет с ним — это было его время с матерью, и это было нормально.
Когда Тамара Петровна приезжала к ним, она была… другой. Не то чтобы совсем другой, но старалась. Меньше советов, больше вопросов. «Как ты готовишь этот салат?» вместо «Ты неправильно это делаешь». «У тебя красиво получилось» вместо «В мое время делали иначе».
Марина понимала, что Игорь поговорил с ней. И мать пыталась. Это было видно — по напряжению в ее голосе, по паузам перед словами. Но она пыталась.
— Красивые серьги, — заметила как-то Тамара Петровна за чаем.
— Спасибо, — Марина дотронулась до уха. — Недавно купила.
— К лицу тебе голубой, — свекровь отпила чай. — Игорёк мне говорил, что ты любишь ходить по магазинам.
Марина встретилась с ней взглядом. В нем не было осуждения — было понимание. Странное, неожиданное понимание между двумя женщинами, которые делили одного мужчину, каждая по-своему.
— Иногда, — ответила Марина. — Когда нужно отвлечься.
Тамара Петровна кивнула.
— Понимаю. У меня раньше были танцы для этого. Когда Игорёк был маленький, а его отец работал сутками — я шла на танцы. И становилось легче.
Это был самый честный разговор, который у них когда-либо был.
Вечером, когда свекровь уехала, Игорь обнял Марину на кухне.
— Спасибо, что терпишь ее, — сказал он. — Знаю, что это непросто.
— Ты тоже стараешься, — Марина прислонилась к его плечу. — Это главное.
Они стояли так, обнявшись, и Марина думала о том, что семья — это постоянная работа. Работа над собой, над отношениями, над компромиссами. Иногда эта работа проходит через абсурдные бунты вроде покупки дорогих сапог. Иногда — через трудные разговоры. Но главное — говорить. Слышать. Искать решения, а не прятаться за молчание или месть.
Сапоги, кстати, так и стояли в шкафу. Она надела их всего дважды. Но каждый раз, когда видела их, они напоминали ей не о бунте, а о том, что она смогла заявить о себе. Пусть и странным способом.
И этого было достаточно.
