Первый раз я ещё промолчала. Ну приехали в пятницу вечером — Галка, её муж Сергей, дочка Настя с этими двумя сорванцами-внуками. Мол, устали от города, хотим на природу, подышать. Я тогда подумала: ладно, семья же, родная кровь. Пусть отдохнут. Сама накрыла стол, котлеты пожарила, салатик нарезала. Дети носились по двору, визжали от восторга, Виктор с зятем в гараже копались. Вроде как мило, по-семейному.
Но когда в воскресенье вечером они уезжали, я обнаружила на кухне такое… Тарелки с засохшими остатками еды громоздились в раковине, крошки на столе, пролитый сок на полу. В гостиной подушки валялись где попало, детские игрушки под диваном, а в ванной — мокрые полотенца кучей на полу. Я стиснула зубы и принялась убирать. Виктор заглянул, увидел моё лицо и быстренько ретировался во двор — типа, дрова надо поколоть.
Через неделю — опять. Пятница, вечер, звонок в дверь.
— Леночка! — заголосила Галина, протискиваясь в прихожую с огромной сумкой. — Мы к вам на выходные! Дети так соскучились по бабушке и дедушке!
Я растерянно посмотрела на Виктора. Он пожал плечами и улыбнулся:
— Ну что ж, заходите, родные.
И понеслось. Сергей сразу плюхнулся на диван перед телевизором, включил футбол на всю громкость. Галина повесила свою куртку на мою вешалку, сбросила сумки в коридоре и направилась на кухню — осматривать холодильник. Настя с детьми побежали наверх, занимать комнаты.
— Лен, а покушать чего-нибудь есть? — спросила Галина, заглядывая в кастрюли. — Мы так устали с дороги!
Я молча достала сковородку. Ну раз гости пришли, надо накормить. Пожарила картошку, подогрела вчерашний суп, нарезала колбасы. Они уплетали за обе щеки, а я стояла у плиты и чувствовала, как внутри что-то медленно закипает.
— Вить, может, завтра шашлыки сделаем? — предложил Сергей, откинувшись на спинку стула и похлопывая себя по животу. — Погода отличная будет!
— Давай, — легко согласился мой муж. — Мясо только надо купить.
— Так Ленка сгоняет, — отмахнулась Галина. — Она же утром на рынок ходит.
Я сжала губы. Сгоняет Ленка. Купит Ленка. Приготовит Ленка. А потом Ленка уберёт, постирает, вымоет…
К ночи в доме наконец затихло. Я легла рядом с Виктором, уставшая так, будто весь день разгружала вагоны.
— Вить…
— М-м? — он уже засыпал.
— Почему они считают наш дом своей дачей? — я не сдержала сарказма в голосе.
Он приоткрыл один глаз:
— Да ладно тебе, Лен. Ну приехали родственники, ну погостят денёк-два. Им же тоже отдохнуть надо…
— Денёк-два? Это уже второй раз за три недели!
— Ну и что? Они же не чужие люди. Галка — моя сестра.
Я хотела что-то ответить, но он уже захрапел. А я лежала и смотрела в потолок, слушая, как этажом выше кто-то из детей встал в туалет, громко хлопнув дверью.
Утром я встала раньше всех, как обычно. Надо было успеть на рынок, пока свежее мясо не разобрали. Когда вернулась с тяжёлыми сумками, дом уже жил полной жизнью. Мальчишки носились по двору с палками, изображая какую-то войну, Настя сидела на веранде с телефоном, Сергей дремал на диване. Галина на кухне варила себе кофе.
— О, Лен, ты мясо взяла? Молодец! — она заглянула в пакет. — Угу, свинина… Надо ещё овощей нарезать, соус сделать. Ты же умеешь вкусный соус для шашлыка?
Я поставила сумки на стол:
— Гал, а может, ты поможешь? Вдвоём быстрее…
— Ой, Леночка, я бы с радостью! — она взмахнула рукой с кружкой кофе. — Но у меня голова раскалывается с утра, мигрень знаешь ли. Я лучше прилягу часик. А ты справишься, ты же хозяйка!
И ушла в гостевую комнату. Я осталась на кухне одна. Мясо надо было нарезать, замариновать, овощи подготовить, стол накрыть… А ещё с утра дети пролили молоко на пол в столовой, и оно уже присохло липкой лужей.
К вечеру у меня болели ноги, спина, голова. Виктор с Сергеем жарили шашлыки, пили пиво, смеялись. Галина вышла из комнаты — мигрень её чудесным образом прошла — и командовала, как правильно мясо переворачивать. Дети бегали вокруг мангала, требуя поскорее дать им еду.
— Мама, неси хлеб! — крикнул мне Виктор.
— И тарелки! — добавила Галина.
— И салфеток побольше!
Я молча принесла всё, что требовалось. Села за стол последней, когда все уже вовсю уплетали золотистые куски мяса. Мне досталась самая маленькая порция.
— Ничего, Лен, ты же фигуру бережёшь, — подмигнула мне Галина. — В нашем возрасте надо меньше есть!
Я посмотрела на неё — румяную, довольную, с жирным блеском на губах — и ничего не ответила. Просто встала и пошла собирать грязные тарелки. Праздник же, гости…
В воскресенье вечером они уезжали долго и шумно. Собирали вещи, искали потерянные детские носки, забытые зарядки от телефонов. Галина на прощанье расцеловала меня в обе щеки:
— Леночка, спасибо огромное! Мы так чудесно отдохнули! Ты настоящая хозяюшка!
Когда дверь за ними закрылась, я прислонилась к косяку и закрыла глаза. Тишина. Наконец-то тишина…
А потом открыла глаза — и увидела погром. Разбросанные игрушки, грязные стаканы, крошки повсюду, мокрые следы на полу. В ванной — ещё одна куча грязных полотенец. На кухне — гора посуды. Раковина забита остатками еды.
Я почувствовала, как внутри что-то треснуло.
— Виктор! — позвала я.
Он вышел из гаража, вытирая руки тряпкой:
— Чего?
— Посмотри на это! — я обвела рукой весь беспорядок. — Ты видишь? Они уехали, а я должна за ними убирать! Третий раз подряд!
— Ну Лен, — он миролюбиво улыбнулся. — Дети же были, малыши. Они не специально…
— А Галина? Настя? Они что, тоже дети?
— Галке плохо было, мигрень…
— Мигрень! — я почти закричала. — У неё мигрень только когда надо помочь! А когда шашлыки есть — здорова как лошадь!
— Ты преувеличиваешь…
— Я преувеличиваю?! Виктор, я три дня стою у плиты! Стираю, мою, убираю! А они даже спасибо толком не говорят! Используют наш дом как гостиницу, а меня — как прислугу!
Он нахмурился:
— Не надо так. Это моя сестра…
— Твоя сестра забыла, что такое элементарная вежливость! Она приходит без предупреждения, ничего с собой не приносит, требует еды, а потом уезжает, оставляя мне весь этот кошмар!
— Галка всегда была такая… Расслабленная. Не бери в голову.
— Не бери в голову?! — я почувствовала, как слёзы подступают к горлу. — А кто будет убирать? Опять я! Кто будет стирать эти полотенца? Опять я! Кто встанет завтра в шесть утра, потому что не выспалась за эти три дня? Опять я!
— Хорошо, хорошо, — он примирительно поднял руки. — Я помогу тебе. Давай вместе…
— Мне не нужна твоя разовая помощь! — я отвернулась. — Мне нужно, чтобы ты понял: я устала! Я больше не могу так!
Он постоял, потом вздохнул:
— Ладно. Поговорю с Галкой. Скажу, чтобы… ну, чтобы прибирали за собой.
— Серьёзно? Ты скажешь?
— Скажу, скажу.
Но он не сказал. Потому что через неделю — опять звонок в дверь. Пятница, вечер.
— Привет! — Галина стояла на пороге с тем же семейством. — Мы решили, что будем к вам теперь каждую неделю приезжать! Детям так нравится у вас во дворе!
Я посмотрела на Виктора. Он виновато отвёл глаза.
И тут во мне что-то сломалось окончательно.
На этот раз я не стала готовить ужин. Когда Галина спросила, что на ужин, я ответила:
— Ничего. Холодильник вон там, продукты в магазине за углом.
Она вытаращила глаза:
— Как это ничего?
— А так. Готовьте сами.
— Лена, ты что, заболела? — Виктор недоуменно посмотрел на меня.
— Знаешь что, — я встала, — вы тут разбирайтесь. А я пойду соберу вещи.
— Куда? — он нахмурился.
— К Светке. Погощу неделю.
— Ты с ума сошла?! — Галина возмутилась. — Мы же приехали к вам!
— Вот и чудесно, — я уже поднималась по лестнице. — Отдыхайте. Без меня.
— Лена! — Виктор пошёл за мной. — Не дури! Ну что за детский сад?!
Я обернулась на середине лестницы:
— Детский сад? Знаешь, Виктор, а ведь я действительно чувствую себя как в детском саду. Только не воспитательницей, а нянечкой. Которая всех обслуживает, а сама остаётся невидимой.
— Так из-за чего ты взбесилась?
— Из-за того, что ты не сдержал слово. Ты обещал поговорить с Галиной. Ты не поговорил. Они приехали опять. И будут приезжать дальше. Каждую неделю. А я… я просто больше не могу.
Он попытался взять меня за руку, но я отстранилась.
— Лен, ну подожди…
— Нет. Я устала ждать. Устала объяснять. Устала быть удобной.
Я собрала сумку за десять минут. Самое необходимое — одежда, косметичка, зарядка для телефона. Спускаясь вниз, я видела, как Галина и Настя переглядываются на кухне, а Сергей смущённо ковыряет ногтем край стола. Мальчишки примолкли, чувствуя неладное.
— Я позвоню, — сказала я Виктору, не глядя ему в глаза.
— Когда вернёшься?
— Не знаю. Может, через неделю. Может, не вернусь вообще.
— Лена!
Но я уже вышла из дома. Села в свою старенькую машину, завела мотор и уехала, не оглядываясь. В зеркале заднего вида мелькнул силуэт Виктора на крыльце.
У Светки я провалялась первые два дня почти не вставая с дивана. Выключила телефон, укрылась пледом и смотрела в потолок. Подруга не задавала вопросов — просто принесла чаю, села рядом, положила руку на моё плечо.
— Плохо? — спросила она тихо.
— Очень.
— Хочешь поговорить?
И я рассказала. Всё. Про эти бесконечные визиты, про беспорядок, про то, как меня не слышат, не видят, не ценят. Про то, как Виктор отмахивается: «Родня же, им тоже надо отдохнуть». Про Галину, которая ведёт себя так, будто наш дом действительно её дача, а я — обслуживающий персонал.
— И знаешь что самое обидное? — я вытерла слёзы рукавом. — Я ведь не жадная. Я рада гостям. Но когда тебя используют… Когда даже не спрашивают, удобно ли тебе… Это же унизительно, Свет!
— Унизительно, — согласилась она. — И неправильно. Лен, а ты Виктору говорила?
— Говорила. Он обещал поговорить с сестрой. Не поговорил.
— Значит, ему удобно так, как есть. Пока ты всё терпишь — он не будет ничего менять.
Я кивнула. В глубине души я это понимала. Но услышать от подруги было как-то… проще.
На третий день включила телефон. Там было двадцать три пропущенных от Виктора и пять сообщений. Первые — встревоженные: «Лена, ты где? Позвони». Потом — сердитые: «Перестань дурить, возвращайся домой». И последнее, пришедшее сегодня утром: «Галка обиделась и уехала. Я не понимаю, что происходит. Приезжай, поговорим».
Я написала коротко: «Через несколько дней». И снова выключила телефон.
Светка уговорила меня выбраться на прогулку. Мы ходили по парку, пили кофе в маленькой кофейне, болтали о всякой ерунде. Я почувствовала, как постепенно ком в груди начинает рассасываться. Появились силы думать, анализировать.
За эти годы я так привыкла быть удобной. Угождать, прогибаться, жертвовать собой. Мне казалось, что так и должна вести себя хорошая жена, хорошая хозяйка. Но где-то в этой гонке за идеальностью я потеряла саму себя. Стала функцией. Стиральной машиной, плитой, шваброй…
— А ты знаешь, — сказала Светка, когда мы сидели на лавочке, — мой Серёга тоже когда-то считал, что я должна всё делать сама. И за ним убирать, и ужин готовить, и с детьми сидеть. А он пришёл с работы — и на диван.
— И что ты сделала?
— Один раз просто не приготовила ужин. Он пришёл, а на столе пусто. Спрашивает: «А покушать?» Я говорю: «А приготовь сам, у меня руки не доходят». Он сначала офигел, конечно. Думал, я заболела. Но потом… Потом понял. Теперь мы готовим по очереди. И убираем вместе.
Я усмехнулась:
— Мне бы твою решительность…
— Так ты же сейчас проявила её! Уехала, не стала терпеть. Это огромный шаг, Лен!
Может, она и права. Может, я действительно сделала правильно, что уехала. Пусть Виктор побудет без меня. Пусть почувствует, каково это — справляться со всем самому.
Через неделю я вернулась. Ехала медленно, готовясь увидеть очередной погром. Но когда открыла дверь ключом, в доме было… чисто. Не идеально, но прибрано. Посуда вымыта, полы вытерты, вещи на местах.
Виктор вышел из кухни. Он выглядел уставшим, небритым, с тёмными кругами под глазами.
— Привет, — сказал он тихо.
— Привет.
Мы стояли и смотрели друг на друга.
— Лен, я… — он запнулся, подыскивая слова. — Мне было неуютно без тебя. Я не думал, что тебе так тяжело. Правда не думал.
Я молчала.
— Эта неделя… Я один здесь, без тебя… Я понял, сколько ты делаешь. Готовка, уборка, стирка… Я даже не замечал этого раньше. Для меня это было… само собой разумеющимся.
— Вот именно, — я сжала губы. — Само собой разумеющимся. Будто я обязана.
— Ты не обязана, — он шагнул ближе. — Прости меня, Лен. Я был слепым и глухим. И насчёт Галки… Я правда думал, что ну приехали родственники, ну погостят, какая разница. Я не видел, что они тебя используют.
— А теперь видишь?
— Вижу. Когда Галка звонила и спрашивала, когда они могут приехать снова, я впервые подумал: а справлюсь ли я? Смогу ли их накормить, развлечь, убрать потом? И понял, что нет. Не смогу. Не хочу.
Я вздохнула:
— И что ты ей ответил?
— Сказал, что у нас с тобой — своя жизнь. Личное пространство. И что постоянные визиты больше невозможны. Что если они хотят приехать, надо договариваться заранее. И помогать по дому. И привозить продукты с собой.
— И как она отреагировала?
— Обиделась, — он усмехнулся грустно. — Наговорила мне, что я жену больше сестры люблю. Что мы жадные и негостеприимные. В общем, классическая Галка.
— И ты выдержал?
— Выдержал. Потому что понял: если я не защищу тебя, если не обозначу границы — я тебя потеряю. А я не хочу тебя терять, Лен.
Впервые за много дней я почувствовала, как внутри теплеет. Он наконец услышал меня. Наконец увидел.
— Я устала, Вить, — сказала я тихо. — Я правда очень устала. И я не прислуга. Это мой дом. Наш дом. И я хочу жить в нём спокойно, а не обслуживать кого-то каждые выходные.
— Я понял, — он кивнул. — Теперь понял. Прости, что так долго.
Мы помолчали. За окном шумели деревья, где-то вдалеке лаяла собака. Обычные, простые звуки тихого вечера.
— Ты поешь хочешь? — спросил Виктор неожиданно. — Я… э-э… пельменей наварил. Не очень получилось, правда, они развалились наполовину, но вроде съедобно.
Я улыбнулась. Впервые за всю эту неделю — искренне улыбнулась:
— Пойдём попробуем твои пельмени.
Мы сели на кухне вдвоём. Он разложил по тарелкам разваренные пельмени, посыпал их укропом — видимо, пытался придать блюду товарный вид. Залил сметаной. Принёс хлеб.
— И… вот, — он поставил передо мной тарелку. — Приятного аппетита.
Я попробовала. Пельмени действительно были переварены, но я ела и чувствовала — это было искренне. Это было его попыткой показать, что он старается, что он понял.
— Спасибо, — сказала я.
— За что?
— За то, что наконец услышал.
Он опустил глаза:
— Прости, что так долго не слышал.
Мы доели молча. Потом он убрал тарелки — сам, не дожидаясь, пока я встану. Вымыл посуду. Вытер стол.
Я сидела и смотрела на него. На этого мужчину, с которым прожила столько лет. Который всегда казался мне опорой и защитой, но который перестал замечать, что я тону. И вот теперь он увидел. Наконец-то увидел.
— Лен, — он сел напротив, вытирая руки полотенцем. — Ты останешься?
— Останусь, — ответила я. — Но всё будет по-другому. Я больше не буду молчать, когда мне тяжело. И ты больше не будешь отмахиваться.
— Договорились, — он протянул мне руку через стол.
Я положила свою ладонь в его тёплую, шершавую ладонь. И почувствовала, как что-то внутри меня наконец-то расслабилось. Как будто я долго стояла на цыпочках, а теперь опустилась на всю стопу.
В доме снова стало тихо. Но это была другая тишина — не та выжатая, опустошённая, после шумных гостей. Это была тишина покоя. Тишина, когда можно просто сидеть вдвоём, не торопясь никуда, не обслуживая никого. Просто быть.
— Знаешь, — сказал Виктор задумчиво, — я правда не понимал, каково это. Когда ты говорила, что устала — мне казалось, ты преувеличиваешь. Ну что там сложного, думал я, сготовить, убрать? А потом сам попробовал…
— И как?
— Кошмар, — он усмехнулся. — Я в первый же день запорол рис, потом пропустил стирку, и полотенца воняли. Потом не успел пропылесосить, и везде была пыль. А ещё надо вовремя достать мясо из морозилки, не забыть полить цветы, вынести мусор… Я записывал всё подряд, чтобы не забыть. И всё равно половину забывал.
— Добро пожаловать в мою жизнь, — я улыбнулась.
— Теперь понимаю. Честно. И ещё понял: когда всё это сваливается на одного — это невозможно вынести.
Он встал, поставил чайник.
— Давай договоримся. С сегодняшнего дня — всё пополам. Готовка, уборка, стирка. Я не маленький, справлюсь.
— Пополам, — повторила я, и эти слова прозвучали как музыка.
Виктор поставил передо мной чашку, положил рядом печенье. Обычное, магазинное, но для меня в этот момент оно казалось самым вкусным на свете. Потому что я не готовила его. Потому что я просто сижу. Просто пью чай. Просто отдыхаю.
— А Галка ещё звонила? — спросила я.
— Пару раз. Говорила, что я изменился, что стал чёрствым. Что семья для меня ничего не значит.
— И что ты ответил?
— Что семья — это в первую очередь ты. Моя жена. Что я защищаю наш дом и наш покой. И что если она хочет приехать в гости — пожалуйста, но на других условиях.
Я медленно кивнула. Значит, он действительно провёл ту границу, о которой я так долго говорила.
— Думаешь, она поймёт? — спросила я.
— Не знаю. Может, да, может, нет. Но это уже её выбор. Я свою позицию обозначил. Теперь пусть решает.
Мы сидели на кухне, и за окном темнело. Включились уличные фонари, и их мягкий свет лился в окно, окрашивая всё вокруг в янтарные тона. Где-то в соседском дворе играли дети, их смех долетал до нас приглушённым эхом.
— Знаешь, — сказала я, глядя в окно, — я боялась, что если уеду, ты не поймёшь. Что ты просто разозлишься и всё. Что ничего не изменится.
— Я разозлился, — признался он. — Первые два дня я злился. Думал: ну что за ребячество, ну обиделась на ерунду. А потом… Потом я просто сел в этом пустом доме и почувствовал, каково тебе было. Когда вокруг шум, гам, требования — а ты одна со всем этим.
— Ты действительно понял.
— Понял. И больше не хочу, чтобы ты так чувствовала себя. Никогда.
Я посмотрела на него — на этого мужчину, который наконец-то увидел меня. Не функцию, не домработницу, не удобную жену. А меня — живую, уставшую, имеющую право на собственные границы.
— Спасибо, — сказала я.
— За что?
— За то, что изменился.
Он протянул руку и погладил меня по щеке:
— Это ты меня изменила. Тем, что не побоялась уехать. Тем, что сказала правду.
Мы допили чай. Виктор вымыл чашки — уже не задумываясь, автоматически. Потом мы вышли на веранду. Сели на старые плетёные кресла, укрылись пледом. Было прохладно, но не холодно. Звёзды проступали на тёмном небе одна за другой.
— Красиво, — сказала я.
— Да, — он обнял меня за плечи. — Хорошо, когда можно просто сидеть и смотреть на звёзды. Не суетиться, не бегать. Просто быть вдвоём.
— Просто быть, — повторила я. И эти два слова содержали в себе всё. Всю ту усталость, которую я накопила. Всё то освобождение, которое почувствовала.
Я прижалась к Виктору, и он крепче обнял меня. Мы сидели молча, слушая ночные звуки. Шорох листвы. Далёкий шум машин на трассе. Стрекот сверчка в траве.
Это был наш дом. Наше пространство. Наша тишина.
И больше никто не превратит его в проходной двор.
