— Рита, так мы же звонили вам. Три дня назад.
Голос девушки из HR был будничным, слегка удивлённым, будто она сообщала о времени работы магазина, а не выносила смертный приговор. Для Маргариты эти несколько слов прозвучали громче взрыва. Весь мир, наполненный последнюю неделю гулким стуком её собственного сердца и фантомными вибрациями телефона, вдруг сжался до одной ослепительно яркой точки, а потом и вовсе исчез. Она продолжала держать трубку у уха, но уже не слышала ни вежливых интонаций девушки, ни шума своего офиса на заднем плане. Она слышала только оглушительный рёв крови в ушах.
— Но… мне никто ничего не передавал, — сумела выдавить она, и её собственный голос показался ей чужим, до странного спокойным.
— Очень странно. Трубку взял мужчина, представился вашим мужем, Антоном. Сказал, что у вас важная встреча, но он обязательно всё передаст. Мы договорились о собеседовании на вчера, на три часа дня. Жаль, что так вышло. Должность уже закрыта.
Рита молча нажала на кнопку сброса. Она не сказала «спасибо», не произнесла «до свидания». Просто прервала связь. Телефон в её руке стал тяжёлым, как камень. Она медленно положила его на стол. Вся прошлая неделя, семь дней абсолютного, концентрированного ада, пронеслась перед её глазами за одну секунду. Семь дней, когда она просыпалась с единственной мыслью и засыпала с ней же. Когда каждый звонок с неизвестного номера заставлял сердце ухать куда-то в район желудка. Когда она десятки раз перечитывала их последнее письмо с приглашением на финальный этап, ища в нём скрытые намёки. Когда вкус еды исчез, а кофе превратился в горькую, безвкусную жидкость. Всё это было зря. Всё было кончено ещё три дня назад.
Она встала из-за своего рабочего стола, прошла в кабинет начальника и сказала, что ей нужно срочно уйти по семейным обстоятельствам. Он кивнул, не задавая вопросов. Она собрала вещи, не прощаясь с коллегами, и вышла на улицу. Холодный ноябрьский воздух не отрезвил её. Внутри неё не было ни боли, ни обиды, ни отчаяния. На их месте, там, где ещё полчаса назад бушевал ураган надежды и страха, образовался абсолютный, звенящий вакуум. И в этом вакууме рождалось что-то новое. Что-то холодное, твёрдое и острое, как осколок льда.
Дома она не стала метаться по комнатам. Она сняла пальто, аккуратно повесила его в шкаф. Прошла на кухню. Посмотрела на часы — у неё было ещё два часа до прихода Антона. Достаточно. Она открыла холодильник и вынула два идеальных стейка рибай, которые они купили на выходных, чтобы отпраздновать «что-нибудь хорошее». Её движения были выверенными и экономичными, лишёнными всякой суеты. Она достала тяжёлую чугунную сковороду. Включила вытяжку. На разделочной доске с методичным, ровным стуком заходил в такт её мыслям острый шеф-нож, шинкуя розмарин и чеснок.
Она готовила ужин. Идеальный ужин. Она достала из бара бутылку дорогого красного вина, которое Антон берёг для особого случая. Откупорила его, давая вину «подышать». Натёрла до блеска два больших бокала. Расставила тарелки. Каждое её движение было наполнено не заботой, а зловещей, ледяной целеустремлённостью хирурга, готовящего операционную. Она не думала о том, что скажет. Она не репетировала речь. Она знала, что слова найдутся сами. Сегодня вечером она не собиралась плакать или устраивать истерику. Сегодня она собиралась провести ампутацию. Без анестезии.
Щелчок замка в прихожей прозвучал как выстрел стартового пистолета. Рита не вздрогнула. Она стояла у кухонного острова, оперевшись на прохладную столешницу, и смотрела в сторону коридора. Она была абсолютно неподвижна, словно хищник в засаде, услышавший хруст ветки под ногой своей жертвы.
Антон вошёл в квартиру, на ходу сбрасывая с себя усталость рабочего дня. Он что-то напевал себе под нос, расстёгивая ворот рубашки. Бросил портфель на пуфик, стянул ботинки. Его движения были привычными, расслабленными, полными безмятежного неведения. Он ещё не видел её, но уже почувствовал запах. Запах жареного мяса, чеснока и розмарина.
— Ух ты, у нас сегодня праздник? — бодро спросил он, появляясь в дверном проёме кухни. Его лицо расплылось в довольной улыбке. Он увидел всё: накрытый стол, два бокала, откупоренную бутылку вина. Он увидел идеальную картинку домашнего уюта, сошедшую со страниц глянцевого журнала. Он увидел жену, которая, как ему показалось, наконец-то успокоилась после своей нервной недели. Он шагнул к ней, чтобы обнять, поцеловать, поблагодарить за такой вечер.
Но он остановился на полпути. Она не сдвинулась с места. Она просто смотрела на него, и её взгляд был подобен сканеру, проникающему под кожу, под рёбра, прямо в трепыхающееся, лживое нутро. Его улыбка застыла, а потом медленно сползла с лица, оставляя после себя растерянное, настороженное выражение. Воздух на кухне вдруг стал плотным, тяжёлым. Он перестал пахнуть стейками. Он запах опасностью.
— Что-то случилось? — спросил он, и его голос уже не был таким бодрым.
Рита молчала ещё несколько секунд, давая этому вопросу утонуть в гнетущей атмосфере. Она смотрела, как меняется его лицо, как в его глазах появляется первая искорка страха.
— Они звонили? — произнесла она. Голос был ровным, безэмоциональным, как у диктора, зачитывающего сводку погоды.
Антон дёрнулся, будто его ткнули чем-то острым. Его взгляд метнулся в сторону, на бутылку вина, на сковороду, куда угодно, лишь бы не встречаться с её глазами. Он сделал вид, что поправляет манжету рубашки, выигрывая драгоценную долю секунды.
— А, ты про это… — начал он, пытаясь изобразить внезапное озарение. — Ой, Рит, прости, пожалуйста. Совсем из головы вылетело. Замотался на работе, такой завал был, просто кошмар. Да, звонили.
Он говорил быстро, слишком быстро. Слова путались, а на лице была нарисована такая фальшивая гримаса вины и сожаления, что Рите захотелось рассмеяться. Он даже не попытался придумать что-то правдоподобное. Он просто бросил ей эту первую попавшуюся, самую жалкую и очевидную ложь.
Она сделала шаг вперёд. Её спокойствие треснуло, и из-под него вырвалось наружу чистое, раскалённое пламя.
— Забыл? — переспросила она, и в этом одном слове было столько яда, что он невольно отступил назад. — Я неделю не сплю, не ем, телефон из рук не выпускаю, вздрагиваю от каждого звонка, а ты, оказывается, просто «забыл»?!
Она подошла к нему вплотную, заставляя его упереться спиной в дверной косяк. Её голос перестал быть ровным, он звенел от ярости, нанося удар за ударом.
— Ты специально не сказал мне про звонок?! Я пропустила собеседование всей своей жизни, потому что ты «забыл», Антон?! Ты просто испугался, что я буду зарабатывать больше тебя!
— Там просто…
— Что я стану кем-то, а ты так и останешься на своём жалком месте!
Он вздрогнул от этих слов, как от пощёчины. Его лицо побагровело.
— Да что ты такое говоришь?! Ты себя накручиваешь! Просто вылетело из головы, с кем не бывает!
Но она уже не слушала его лепет. Она видела его насквозь. Видела его мелкую, завистливую душу, его страх перед её успехом, его тайное желание, чтобы она навсегда осталась чуть позади, чуть ниже, в его тени.
— Не бывает! — отрезала она. — С тобой — не бывает! Ты помнишь день рождения троюродной тётки твоего начальника, но «забыл» про звонок, который мог изменить всю мою жизнь?! Ты жалкий, мелочный трус, Антон. И твоя трусость только что стоила мне карьеры.
Его оборона, построенная на жалкой, наспех слепленной лжи, рухнула в одно мгновение. Но на её обломках не возникло раскаяния. Из-под них полезло наружу нечто совсем иное — уродливое, злое, долго копившееся раздражение. Его лицо, до этого растерянное, залила тёмная краска гнева. Он перестал быть жертвой, пойманной на вранье, и сам перешёл в яростную атаку.
— Да, я! Я — трус?! — выплюнул он, тыча в себя пальцем. — А ты на себя смотрела в последнее время? Ты же не живёшь, ты бежишь какой-то марафон! Эта твоя работа, эти собеседования, эти твои «перспективы»! Ты перестала здесь жить, Рита! Наш дом превратился для тебя в перевалочный пункт, где можно поспать пару часов перед очередным рывком!
Он шагал по кухне из угла в угол, как зверь в клетке, жестикулируя, выплёскивая поток слов, которые, видимо, давно бродили в его голове. Его жалкая попытка оправдаться сменилась праведным гневом человека, чьё терпение лопнуло.
— Я прихожу домой — ты за ноутбуком. Я ложусь спать — ты что-то читаешь по своей работе. Мы ужинаем — и ты рассказываешь не о нас, а о каком-то проекте, о начальнике, о дедлайнах! Тебя не стало, Рита! Есть менеджер Маргарита, которая хочет покорить мир, а моя жена где-то потерялась по дороге! Я её не вижу уже полгода!
Он остановился и с силой ударил ладонью по столешнице. Стейки на тарелках дрогнули. Вино в бокалах пошло волной.
— Ты хотела услышать правду? Так слушай! Я устал! Я устал от этой вечной гонки, в которую ты меня втянула! Я устал чувствовать себя мебелью в твоём графике! Да, может, тот звонок — это был знак! Знак, что пора остановиться! Что нам нужно было не новое собеседование, а просто вечер вместе! Без разговоров о твоей грёбаной карьере! Может, это к лучшему, что ты его пропустила! Может, тогда ты наконец вспомнишь, что у тебя есть муж и есть дом!
Он замолчал, тяжело дыша. Он вывалил всё. Всю свою зависть, весь свой страх, всю свою обиду, упаковав их в благородную обёртку заботы об их отношениях. Он стоял посреди кухни, раскрасневшийся, уверенный в своей правоте, ожидая ответной реакции: слёз, криков, споров. Чего угодно.
Но Рита молчала. Она не перебивала. Она дала ему выговориться до самого дна, до последней капли яда. Она смотрела на него так, как энтомолог смотрит на барахтающееся под стеклом насекомое. Без ненависти. Без злобы. С холодным, отстранённым любопытством. И когда он наконец иссяк, она сделала то, чего он ожидал меньше всего.
Она рассмеялась.
Это был не истеричный хохот и не горький смешок. Это был тихий, сухой, трескучий звук, похожий на хруст тонкого льда под ногами. Он шёл откуда-то из глубины её груди, и в нём не было ни капли веселья. Этот ледяной смех напугал его гораздо сильнее, чем все её предыдущие крики. Он смотрел на неё, и его праведный гнев начал уступать место растерянности и подступающему ужасу.
Она перестала смеяться так же внезапно, как и начала. Её лицо снова стало непроницаемой маской.
— Знаешь что, дорогой? — её голос был спокойным и до ужаса ласковым. — Ты абсолютно прав. Я была так слепа. Семья — это главное.
Она подошла к столу, взяла свой бокал и сделала небольшой глоток вина, не отрывая от него глаз.
— Я так зациклилась на работе, что совсем забыла о своём главном предназначении. Быть женой. Хранить очаг. Ждать тебя с ужином. Ты открыл мне глаза, Антон. Спасибо тебе. Поэтому я увольняюсь. Прямо завтра. Буду сидеть дома. Готовить тебе твои любимые стейки. А ты… — она сделала паузу, смакуя момент. — А ты теперь будешь работать. На двух работах, я думаю. Или на трёх. Чтобы обеспечить наш прежний уровень жизни, к которому мы оба так привыкли. Раз моя карьера тебе так мешала, теперь будешь оплачивать её отсутствие.
Тишина, повисшая на кухне после её слов, была густой и вязкой, как застывающий жир. Антон смотрел на неё, пытаясь осознать услышанное. Его мозг отказывался принимать эту информацию. Это не могло быть правдой. Это была просто изощрённая, жестокая угроза. Месть. Он усмехнулся, но смех получился натужным, дёрганым.
— Перестань, Рит. Не смешно. Ты не сможешь без своей работы. Ты же с ума сойдёшь от скуки через неделю.
Он пытался говорить снисходительно, как взрослый, который отчитывает неразумного ребёнка за глупую шутку. Он хотел вернуть себе контроль над ситуацией, показать ей, что её блеф не сработал.
— Я просто хотела, чтобы ты меня услышал, вот и всё. Я погорячился, ладно. Но и ты хороша. Давай просто…
— Я не шучу, Антон, — её голос был ровным и холодным, как поверхность замёрзшей реки. Он перебил его на полуслове, не дав закончить примирительную тираду.
Она поставила бокал на стол с таким тихим, точным стуком, что он показался ему оглушительным. Молча развернулась и пошла из кухни в гостиную, где стоял её рабочий стол. Он застыл на месте на секунду, а потом бросился за ней, чувствуя, как ледяной ком паники начинает разрастаться у него в животе.
Она села в кресло и открыла крышку ноутбука. Экран осветил её лицо, сделав его ещё более отстранённым и решительным. Её пальцы легли на клавиатуру.
— Рита, что ты делаешь? — его голос дрогнул, в нём прорезались панические нотки. — Прекрати этот цирк! Ты сейчас на эмоциях, наделаешь глупостей!
Она не ответила. Её пальцы быстро и методично забегали по клавишам, издавая сухой, деловитый стук. Он видел, как на экране появляются строчки текста. Это было заявление. Её заявление об уходе. Реальное, не шуточное.
— Рита, я сказал, хватит! — он подскочил к столу и попытался захлопнуть крышку ноутбука.
Она резко оттолкнула его руку. Её движение было неожиданно сильным, яростным. Это была уже не словесная перепалка. Это была борьба. Физическая, отчаянная борьба за власть. Он снова потянулся к ноутбуку, но она развернула его так, что он не мог дотянуться, прикрывая экран своим телом.
— Ты с ума сошла! — закричал он, его лицо исказилось от бессилия и страха. — Ты разрушаешь всё! Нашу жизнь, всё, что мы строили!
— Я? — она на секунду оторвалась от печати и вскинула на него глаза. В них полыхал холодный, белый огонь. — Это не я, милый. Это ты. Ты этого хотел. Ты хотел жену, которая сидит дома. Ты хотел быть главным. Единственным добытчиком. Я просто исполняю твоё желание. Будь мужчиной, прими свой выигрыш.
Она снова вернулась к тексту. Её пальцы двигались с неумолимой точностью. Каждое нажатие на клавишу было для него ударом молотка по гвоздю, который забивали в крышку его гроба. Он видел, как она вводит в поле «Кому» адрес их общего начальника. Он видел, как она прикрепляет файл.
Он сделал последнюю отчаянную попытку. Схватил её за плечи, пытаясь оттащить от стола.
— Не смей! Рита, я умоляю тебя, не делай этого!
Она даже не посмотрела на него. Её рука уже лежала на мышке. Щелчок. Ещё один. Она вырвала свои плечи из его хватки, развернула ноутбук и ткнула пальцем в экран, прямо ему в лицо.
«Письмо отправлено».
Эти два слова светились на экране ядовито-зелёным цветом. Антон смотрел на них, и мир вокруг него начал рассыпаться. Он отпустил её. Его руки безвольно упали вдоль тела. Он смотрел на её спокойное, торжествующее лицо, на экран ноутбука, на их гостиную, которая вдруг превратилась в стены тюремной камеры.
Капкан захлопнулся. Он сам, своими руками, соорудил эту ловушку. Его мелкая подлость, его жалкая трусость, его зависть привели не просто к ссоре. Они привели к тотальному коллапсу. Он получил то, чего подсознательно желал: она больше не будет успешнее его. Она будет дома. Она будет принадлежать ему. Но это была победа Пирра. Он запер себя в одной клетке с женщиной, которая его презирает. Женщиной, чьё бездействие, чьё ежедневное молчаливое присутствие станет вечным, живым укором. Каждый купленный ей безделушка, каждый оплаченный им счёт, каждый её пустой день будет кричать ему о том, что он сделал. Он хотел быть главным, а стал тюремщиком и единственным заключённым в своей собственной тюрьме.
Он стоял посреди комнаты, а она уже закрыла ноутбук и спокойно шла на кухню, чтобы допить своё вино. Его лицо застыло в маске чистого, незамутнённого ужаса. Он смотрел ей в спину и понимал, что всё только что закончилось. И всё только что началось…
