— И вот, Лена, пойми, это называется диверсификация. Слово сложное, но суть простая: деньги должны работать, а не гнить в земле. Витёк, кстати, нашел шикарное помещение, полуподвал на Бауманской, там раньше склад был, но вентиляция — огонь. Мы уже дизайн-проект набросали, будет стиль лофт, кирпич, все дела. Кальяны из Египта закажем, табак премиальный. Это тебе не картошку копать, это индустрия отдыха!
Артур говорил, набивая рот остывшим ризотто. Он сидел за кухонным столом, размахивая вилкой, как дирижерской палочкой, и на его лице сияло то самое выражение самодовольного превосходства, которое появлялось у него всякий раз, когда он читал очередную статью про «успешный успех» в интернете. Жирные капли соуса летели на скатерть, но он этого не замечал. Он был весь там — в своем воображаемом лофте с египетскими кальянами.
Елена стояла у окна, спиной к нему. За стеклом собиралась гроза, небо наливалось тяжелой, свинцовой синевой, в точности отражая то, что происходило у нее внутри. Она сжимала в руке телефон так сильно, что костяшки пальцев побелели. Экран еще светился — уведомление от Росреестра пришло двадцать минут назад.
— Витёк, между прочим, завязал, — продолжал вещать Артур, не обращая внимания на ее молчание. — Уже месяц ни капли. Человек делом горит! Мы с ним посчитали трафик, там же студенты кругом, офисный планктон. Они после работы куда идут? Правильно, расслабиться. А тут мы. Маржа бешеная. Я тебе говорю, через полгода мы эту квартиру поменяем на пентхаус.
Он наконец проглотил кусок и потянулся за бокалом с водой.
— Ты меня вообще слушаешь? Лен? Я тут стратегию развития нашего будущего излагаю, а ты в окно пялишься.
Елена медленно повернулась. Её лицо было похоже на маску из белого мрамора — ни одной живой эмоции, только глаза, ставшие вдруг абсолютно черными и пустыми. Она подошла к столу, положила телефон экраном вверх прямо перед тарелкой мужа. На дисплее светилась строчка: «Переход права собственности зарегистрирован. Объект: Земельный участок и жилой дом…»
— Ты продал дачу, которую строил мой дед, чтобы вложиться в открытие кальянной с твоим другом-алкоголиком? Ты даже не спросил меня, потому что мужчина принимает решения сам? Поздравляю, ты принял решение стать бездомным и одиноким! Ключи от квартиры на стол!
Артур поперхнулся водой. Он закашлялся, вытирая губы тыльной стороной ладони, и уставился на жену с выражением искреннего, детского непонимания.
— Ты чего? Какое «бездомным»? — он попытался улыбнуться, но улыбка вышла кривой и жалкой. — Лен, ну ты чего завелась-то? Какая дача? Это же балласт! Мы туда ездим два раза в год — шашлык пожарить и комаров покормить. А налог платить надо, траву косить надо, крыша там протекает в веранде… Я же как лучше хотел! Освободил нас от геморроя.
— Ты продал дом, который мой дед строил своими руками пять лет, — повторила она, чеканя каждое слово. — Дом, где каждый гвоздь вбит им. Где на чердаке лежат мои детские игрушки. Ты продал его по доверенности, которую я дала тебе год назад, чтобы ты просто оформил подключение газа. Ты украл у меня дом, Артур.
— Да не украл я! — он с грохотом опустил вилку на тарелку, и звук удара металла о фарфор резанул по ушам. — Я инвестировал! Ты понимаешь разницу? Дом этот твой — он денег не приносит. Он их жрет! А кальянная — это кэш, это поток! Я для нас стараюсь, дура ты набитая!
Елена смотрела на него и видела не мужа, с которым прожила четыре года. Она видела чужого, неприятного человека с бегающими глазками, который пытается оправдать подлость высокими материями. Она видела, как он ерзает на стуле, как потеет его лоб, как он судорожно пытается придумать аргумент, который перевернет ситуацию в его пользу.
— Витёк — алкоголик, Артур, — сказала она сухо. — Он пропил квартиру матери, он разбил две машины, он должен половине города. И ты отдал ему три миллиона рублей. Моих рублей. За дом моего деда.
— Три двести, вообще-то, — буркнул Артур, и в его голосе проскользнула обида. — Я выгодно продал. Рынок сейчас стоит, а я нашел покупателя за неделю. Это талант, Лена! Предпринимательская жилка! А Витёк… ну оступился человек, с кем не бывает? Он сейчас на кодировке, глаза горят, бизнес-план сам писал. Ты просто не веришь в людей. Ты зациклена на своем прошлом, на этих гнилых досках.
Он встал, пытаясь нависнуть над ней, задавить авторитетом, как делал это обычно в мелких бытовых спорах.
— Я мужчина, Лена! — он ударил ладонью по столу, заставив подпрыгнуть солонку. — Я глава семьи! Я не должен у тебя разрешения спрашивать на каждый чих! Я увидел возможность — я её использовал. Деньги уже в деле. Мы оборудование оплатили, аренду за полгода внесли. Назад дороги нет. Так что хватит строить из себя жертву. Лучше бы порадовалась, что у тебя муж — не офисный планктон, а бизнесмен.
Елена смотрела на него с брезгливостью, словно обнаружила в супе таракана.
— Ты не бизнесмен, Артур. Ты вор и идиот, — сказала она спокойно. — Ты воспользовался моей доверчивостью. Ты взял бумагу, предназначенную для газовой службы, и пошел к нотариусу переоформлять сделку. Ты знал, что я никогда не соглашусь продать этот дом. Никогда. Поэтому ты сделал это за моей спиной. Как крыса.
— Не смей меня оскорблять! — взвизгнул он, лицо его пошло красными пятнами. — Я хотел сделать сюрприз! Принести тебе первую выручку и сказать: «Вот, дорогая, это тебе на шубу». А ты… Ты просто неблагодарная.
— Сюрприз… — Елена горько усмехнулась. — Сюрприз был бы, если бы ты заработал эти деньги сам. А ты просто взял моё и спустил в унитаз. Ты правда думаешь, что я буду жить с человеком, который меня обокрал?
— Да что ты заладила «обокрал, обокрал»! — Артур начал мерить шагами кухню, его жестикуляция становилась все более размашистой. — Это общий бюджет! Семья — это одно целое! Твоё — моё, моё — твоё! Мы в браке, если ты забыла!
— Забавно, — Елена скрестила руки на груди. — Когда ты покупал себе этот ноутбук за двести тысяч, ты сказал, что это «твоя игрушка» и мне трогать его нельзя. А когда ты продал мой родовой дом — это вдруг стало «общим бюджетом». У тебя очень удобная логика, Артур. Логика паразита.
В кухне повисла тяжелая пауза. Слышно было только, как гудит холодильник и как за окном начинают бить первые капли дождя. Артур остановился, тяжело дыша. Он чувствовал, что теряет контроль над ситуацией. Ожидаемого триумфа не получилось. Вместо восхищения его «деловой хваткой» он получил ледяной душ.
— Короче, так, — он упер руки в бока. — Сделка закрыта. Деньги вложены. Дом продан. Точка. Нравится тебе это или нет — смирись. Через год будешь мне спасибо говорить. А сейчас давай без сцен. Налей мне чаю, у меня от твоих криков голова разболелась.
Елена молча смотрела на него еще несколько секунд. В её взгляде что-то окончательно умерло. Тот образ мужа, который она, возможно, сама себе придумала, рассыпался в пыль, обнажая истинную суть — мелочного, глупого и жадного человека.
— Чаю ты попьешь в своей кальянной, — сказала она. — Вместе с Витьком. А здесь ты больше не живешь.
— Чаю в кальянной? — Артур фыркнул, словно услышал удачную шутку, но в его глазах метнулось беспокойство. Он плюхнулся обратно на стул, демонстративно закинув ногу на ногу, всем своим видом показывая, что никуда уходить не собирается. — Лен, прекращай этот детский сад. «Уходи, дверь закрой» — это для дешёвых мелодрам по телевизору. Мы взрослые люди.
Он потянулся к вазе с фруктами, взял яблоко и с хрустом откусил. Этот звук в тишине кухни прозвучал вызывающе громко, почти неприлично.
— Давай по фактам, — проговорил он с полным ртом, жуя с открытым ртом, что всегда раздражало Елену, но сейчас вызывало лишь холодное отвращение. — Что такое твоя дача? Реально? Это шесть соток в жопе мира, где даже интернет не ловит. Дом? Не смеши мои тапки. Сруб, которому пятьдесят лет. Там венцы нижние уже сгнили, я сам видел, когда мы там в позапрошлом году шашлыки жарили. Я тогда ещё подумал: «Господи, какая рухлядь».
Елена стояла неподвижно, прислонившись бедром к холодной столешнице. Её спокойствие было обманчивым, как тонкий лед на глубокой реке. Под этим льдом бурлила черная, ледяная вода.
— Нижние венцы мой отец менял четыре года назад, перед смертью, — тихо произнесла она. — И дерево там — лиственница. Она не гниет веками, если ты не знал. Но тебе же плевать на детали. Ты видел только деньги, которые можно выжать из «рухляди».
— Ой, ну началось! — Артур закатил глаза. — Лиственница, дуб, красное дерево… Какая разница? Это пассив! Ты хоть знаешь значение этого экономического термина? Пассив — это то, что высасывает деньги из твоего кармана. Налог на землю, взносы в СНТ, электричество, вечно что-то подкрасить надо, забор покосился… Мы туда сколько денег вбухивали? Тысяч пятьдесят в год? А выхлоп какой? Банка соленых огурцов и радикулит у твоей мамы?
Он говорил с таким жаром, словно действительно верил в свою правоту. Для него мир был прост: есть деньги, и есть всё остальное, что мешает эти деньги получить.
— А теперь смотри сюда, — он ткнул огрызком яблока в сторону Елены. — Кальянная — это актив. Это живые деньги каждый день. Ты понимаешь, что мы сидим на золотой жиле? Я читал аналитику: рынок развлечений растет даже в кризис. Людям нужно куда-то деваться от стресса. И мы им дадим это место! Уют, дым, расслабон. Я уже вижу, как мы открываем вторую точку через год, потом франшизу запустим. Ты еще гордиться мной будешь, Ленка! Скажешь: «Какой у меня муж стратег!».
— Стратег… — Елена покачала головой, и на её губах появилась горькая, злая усмешка. — Ты называешь себя стратегом, а на деле ты просто игрок, который поставил чужое имущество на «зеро». Давай я тебе расскажу про твоего партнера, про твоего «успешного» Витька.
Она сделала шаг к столу. Артур инстинктивно отодвинулся, хотя она не угрожала ему физически. От неё исходила такая волна уверенной правоты, что ему стало неуютно.
— Витёк, твой гениальный бизнес-партнер, два года назад пытался открыть шиномонтаж. Помнишь? — спросила она. — Занял у тестя, занял в микрозаймах. И что? Через три месяца всё закрылось, потому что Витёк ушел в запой и продал станки, чтобы покрыть долги перед букмекерами.
— Это было давно! — отмахнулся Артур. — Люди меняются! Он закодировался, говорю тебе. У него глаза горят!
— А год назад? — продолжила Елена, не повышая голоса. — Когда он уговорил тебя вложиться в «крипту»? Ты тогда снял с нашего накопительного счета двести тысяч. Где они сейчас, Артур? Где эти деньги? Сгорели вместе с какой-то биржей, название которой ты даже выговорить не мог. И ты снова наступаешь на те же грабли, только теперь размах пошире. Теперь ты не двести тысяч просрал, а три миллиона. Три миллиона, которые были памятью о моей семье.
— Да что ты заладила про память! — взорвался Артур. — Память, дед, резьба на наличниках… Это всё сентиментальная чушь! Мы живем в двадцать первом веке! Тут надо быть гибким, надо рисковать! Кто не рискует, тот не пьет шампанское! А ты… ты мыслишь как бабка старая. «Лишь бы чего не вышло», «лучше синица в руках». Скучно с тобой, Лена. Душно. Ты тянешь меня вниз. Я хочу летать, хочу масштаба, а ты мне про гнилые доски ноешь.
Он вскочил со стула и начал расхаживать по кухне, размахивая руками. Его тень металась по стенам, искажаясь и ломаясь, как и его логика.
— Я мужчина! — почти прокричал он, остановившись напротив неё. — Я должен обеспечивать семью! И я нашел способ! Да, я продал эту дачу. Да, без спроса. Потому что знал, что ты начнешь ныть и жалеть свои детские воспоминания. Женщины вообще не умеют мыслить глобально. Вам бы гнездо вить да пыль протирать. А большие дела требуют жестких решений. Я взял ответственность на себя!
— Ответственность? — переспросила Елена. В её голосе зазвучал металл. — Ответственность — это когда ты отвечаешь своим имуществом, Артур. Своими деньгами. Своим трудом. А продать то, что тебе не принадлежит, по бумажке, которую ты выманил обманом — это не ответственность. Это воровство. И статья сто пятьдесят девятая Уголовного кодекса, если уж быть точным. Мошенничество.
Слово «мошенничество» повисло в воздухе тяжелым камнем. Артур замер. Лицо его немного побледнело, но он тут же взял себя в руки.
— Ой, не пугай меня кодексами, юристка нашлась, — он криво ухмыльнулся, но в голосе проскользнула неуверенность. — Мы муж и жена. У нас всё общее. Никакой суд у тебя заявление не примет. И вообще, я это сделал ради нас! Ради нашего будущего! Ты что, не понимаешь? Я хочу, чтобы мы жили как люди! Чтобы ты не на метро ездила, а на машине нормальной. Чтобы мы на Мальдивы летали, а не в Турцию в «трешку».
— Ты хочешь жить красиво за мой счет, — отрезала Елена. — Ты не хочешь работать, Артур. Ты три года сидишь на должности младшего менеджера и ноешь, что тебя не ценят. Ты меняешь работы каждые полгода, потому что «начальник — козел» и «коллектив — змеи». А теперь ты решил поиграть в большого босса. Только фишки для этой игры ты украл у меня.
Она подошла к окну, резко дернула ручку, открывая створку. В кухню ворвался запах озона и мокрого асфальта. Гроза уже бушевала вовсю, заглушая шум города.
— Знаешь, что самое смешное? — сказала она, глядя на потоки воды, стекающие по стеклу. — Я ведь собиралась продать эту дачу сама. Через год или два. Мы с мамой обсуждали это. Деньги должны были пойти на первый взнос за квартиру побольше, чтобы у нас была детская. Я хотела детей, Артур. От тебя. Я думала, мы строим семью.
Она повернулась к нему. В её глазах стояли сухие слезы, но лицо оставалось каменным.
— А ты разрушил всё. Не дачу ты продал. Ты продал наше будущее. Ты продал мое доверие. Ты продал уважение к тебе. И всё это ради чего? Ради вонючего подвала с кальянами и компании алкаша?
— Да не алкаш он! — взревел Артур, чувствуя, что почва уходит из-под ног. Его аргументы разбивались о её ледяное спокойствие, как волны о скалу. — И вообще, хватит меня пилить! Я сделал дело. Деньги в кассе. Оборудование едет. Смирись и поддержи мужа! Ты должна быть моим тылом, а не прокурором!
— Тыла у тебя больше нет, — сказала Елена. — И фронта тоже нет. Ты один в поле, Артур. И ты безоружен.
Артур злобно пнул ножку стола.
— Да пошла ты! — рявкнул он. — Я сейчас поеду к Витьку, мы отпразднуем начало новой жизни. А ты сиди тут, кисни в своей правоте. Вернусь, когда успокоишься и мозги включишь. Может, завтра. А может, через пару дней. Подумай над своим поведением.
Он развернулся и направился в коридор, уверенный, что этот жест поставит точку в споре. Что она испугается, побежит за ним, начнет извиняться. Он привык, что она всегда сглаживала углы. Но он не слышал шагов за спиной.
— Стой, — голос Елены прозвучал не громко, но так властно, что Артур невольно замер в дверном проеме. — Ты не понял. Ты не уходишь «праздновать». Ты уходишь навсегда. И не к Витьку, а куда угодно. Потому что ключи ты оставишь здесь.
Артур медленно обернулся.
— Ты сейчас серьезно? — он прищурился. — Ты выгоняешь меня из моего дома? Из квартиры, где я, между прочим, обои клеил в прихожей? Где я полку в ванной прибил? Ты ничего не попутала, дорогая?
— Этот дом — не твой, — четко произнесла Елена, делая шаг навстречу. — И сейчас я тебе объясню почему. По пунктам.
— Пункты? У тебя теперь есть пункты? — Артур расхохотался, но смех этот был похож на лай загнанной в угол собаки. Он шагнул к ней, нависая, пытаясь использовать своё физическое превосходство. Его лицо перекосило от злости, в уголках рта скопилась слюна. — Ты забываешься, Лена! Я здесь прописан! Я муж! У нас равные права! Ты не можешь просто так взять и выставить меня на улицу, как нашкодившего кота!
Елена даже не моргнула. Она стояла прямо, скрестив руки на груди, и смотрела на него так, словно он был прозрачным. Её спокойствие действовало на Артура как красная тряпка на быка, но в то же время пугало до дрожи в коленях. Он привык к её мягкости, к уступчивости, а сейчас перед ним стояла незнакомка.
— Прописан ты временно, Артур. Регистрация заканчивается через два месяца, — ледяным тоном напомнила она. — А что касается прав… Давай освежим твою память. Эта квартира куплена мной в ипотеку в две тысячи восемнадцатом году. Мы познакомились в двадцать первом. Брачный договор мы не заключали, но документы на собственность оформлены на мою девичью фамилию, и ипотеку я закрыла за полгода до нашей свадьбы. Продажей бабушкиной «однушки».
Она сделала паузу, давая информации улечься в его голове.
— Так что юридически, Артур, ты здесь никто. Ты — гость, который слишком задержался. И который начал воровать столовое серебро.
Артур отшатнулся, словно получил пощечину. Он метнулся взглядом по прихожей, по светлым обоям, которые они выбирали вместе, по шкафу-купе, который он собирал два выходных дня, проклиная всё на свете.
— Ах, вот как мы заговорили? — прошипел он, чувствуя, как земля уходит из-под ног, и судорожно цепляясь за любую соломинку. — Значит, «никто»? А кто эти обои клеил, Лена? Кто штробил стены под проводку в спальне? Я пылью дышал неделю! Я горб тут ломал! Это мой труд! Это мои вложения! Ты не имеешь права обесценивать то, что я сделал для нашего дома!
— Твоего дома здесь нет, — отрезала Елена. — А твои «вложения»… Давай посчитаем. Обои ты поклеил криво, стыки в гостиной разошлись через месяц, пришлось вызывать мастера переделывать. Штробил стены? Ты пробил проводку соседям снизу, и мне пришлось оплачивать им ремонт потолка. Твой «труд», Артур, всегда обходился мне дороже, чем наем профессиональной бригады.
Она прошла мимо него в гостиную, взяла с журнального столика его часы — массивные, дорогие, подарок её отца на тридцатилетие Артура. Артур дернулся было перехватить её руку, но она сжала часы в кулаке.
— Ты говоришь о вкладе? — продолжила она, глядя ему прямо в глаза. — Ты жил здесь три года. Ты не платил коммуналку — «забывал». Ты не покупал продукты — «не по пути». Твоя зарплата уходила на твои «игрушки», на пиво с друзьями, на обслуживание твоей старой машины. Я кормила тебя, одевала и создавала уют. А ты в благодарность продал единственное, что связывало меня с моим детством.
— Я хотел как лучше! — заорал Артур, срываясь на фальцет. Он чувствовал, что его аргументы рассыпаются в прах, и от этого его ярость только росла. — Ты меркантильная стерва! Ты считаешь каждую копейку! Да, я не миллионер, но я старался! Я мужик! Я полку в ванной прибил! Я карниз вешал! Это что, ничего не стоит?!
— Полка в ванной против трех миллионов рублей за дом, — Елена усмехнулась, и эта усмешка была страшнее любого оскорбления. — Отличный курс обмена, Артур. Очень выгодный. Для тебя.
Она взглянула на настенные часы.
— У тебя десять минут, — сказала она тихо. — Время пошло. Собирай свои шмотки. Только свои. Если я увижу, что ты взял хоть одну вещь, купленную на мои деньги — ноутбук, камеру, кофемашину — я вышвырну тебя без штанов.
— Ты не посмеешь, — прохрипел Артур, сжимая кулаки. В его глазах читалось безумие загнанного зверя. — Я никуда не пойду. Это моя квартира тоже! Я тут жил! Я тут спал! Ты не можешь меня выгнать в ночь! На улице ливень!
— Меня это не волнует, — Елена подошла к входной двери и демонстративно щелкнула замком, открывая его, но не распахивая дверь. — Можешь поехать к маме. Можешь поехать в свою кальянную, спать на мешках с углем. Можешь снять номер в отеле на те деньги, которые, я надеюсь, у тебя остались от продажи совести. Но здесь ты не останешься.
Артур стоял посреди коридора, тяжело дыша. Он смотрел на жену и не узнавал её. Где та мягкая, любящая Лена, которой можно было навешать лапши на уши про «перспективы» и «временные трудности»? Перед ним стоял враг. Жестокий, расчетливый враг.
— Десять минут, Артур, — повторила она. — Девять осталось. Я не буду вызывать полицию, не буду звать соседей. Я просто закрою за тобой дверь. Навсегда. И если ты не уйдешь сам, я позвоню твоему партнеру Витьку. У меня есть его номер. И я расскажу ему, что ты на самом деле думаешь о его умственных способностях. И, кстати, намекну тем людям, у которых он занимал деньги до этого, что у вас появился капитал. Как думаешь, быстро они к тебе приедут?
Это был удар ниже пояса. Артур побелел. Он знал, с кем связывался Витёк в прошлый раз, и знал, что эти люди шуток не понимают.
— Ты… ты блефуешь, — прошептал он, но в голосе уже не было уверенности. Страх липкой волной окатил его с головы до ног.
— Семь минут, — ответила Елена, равнодушно разглядывая свой маникюр. — Чемодан в кладовке. Поторопись.
Артур выругался, грязно, матерно, сплюнул на пол — прямо на чистый ламинат — и рванул в спальню. Елена слышала, как он с грохотом выдвигает ящики, как швыряет вещи. Слышала звук молнии на чемодане, который трещал, не выдерживая напора.
Он вылетел из комнаты через пять минут. В одной руке он тащил распухший чемодан, из которого торчал рукав рубашки, в другой сжимал свою игровую приставку — единственное, что он действительно купил сам полгода назад с премии. Он был взлохмачен, лицо пошло красными пятнами, губы тряслись от унижения и бессильной злобы.
— Подавись ты этой квартирой! — крикнул он, останавливаясь в дверях. — Сиди тут одна, старая дева! Ты сдохнешь в одиночестве! Никто тебя терпеть не будет с таким характером! Я найду себе нормальную бабу, которая будет ценить мужика, а не квадратные метры! А ты… ты будешь локти кусать!
Он попытался схватить с полки в прихожей ключи от машины, но Елена перехватила его взгляд.
— Машина оформлена на меня, Артур, — сказала она мягко, почти ласково. — Ты забыл? Кредит на неё брала я. Ты вписан в страховку, но собственник — я. Ключи положи.
— Да пошла ты! — взвизгнул он, но ключи не взял. Он понимал, что она не шутит. Что она действительно может заявить об угоне. Он сейчас был голый, босой и беззащитный перед её железобетонной правотой.
Артур пнул чемодан ногой, выталкивая его на лестничную клетку.
— Ты пожалеешь, Лена! — он обернулся в последний раз, и в его глазах стояли слезы обиды маленького мальчика, у которого отобрали конфету. — Ты приползешь ко мне! Когда я поднимусь, когда у меня будет сеть ресторанов, ты приползешь! Но я даже не посмотрю в твою сторону!
— Прощай, бизнесмен, — Елена захлопнула дверь прямо перед его носом.
Звук закрывающегося замка прозвучал как выстрел. Два оборота. Щелчок. Тишина.
— Открой! Я зарядку забыл! Ты не имеешь права удерживать мои личные вещи! Это статья, слышишь меня?! Самоуправство!
Артур колотил кулаком в железную дверь, не заботясь о том, что на лестничной площадке эхом разносится каждый удар. В его голосе смешивались истерика и панический страх, который он пытался замаскировать агрессией. Лампочка в подъезде нервно мигала, отбрасывая на облупленные стены дерганую тень его фигуры — жалкой, взлохмаченной, с съехавшим набок галстуком. Чемодан валялся рядом, словно убитое животное, из молнии торчал кусок серой рубашки.
За дверью было тихо. Но Артур знал, что она там. Стоит у глазка и смотрит. Наслаждается его унижением. Эта мысль жгла его изнутри, заставляя кровь приливать к лицу. Как она посмела? Как эта серая мышка, которая всегда смотрела ему в рот, превратилась в монстра?
— Ленка, не дури! — заорал он, прижимаясь лбом к холодному металлу. — Куда я пойду в одиннадцать ночи? У меня на карте две тысячи рублей! Ты же знаешь, все деньги у Витька, в обороте! Будь человеком! Дай хоть переночевать на диване, завтра уйду!
Замок лязгнул. Артур отпрянул, в его глазах вспыхнула надежда — сработало! Надавил на жалость! Она не сможет так просто его выкинуть. Дверь приоткрылась, но цепочка осталась натянутой, оставляя лишь узкую щель, в которой виднелось лицо Елены. Оно было спокойным, почти скучающим. Ни тени сочувствия.
— Зарядка, говоришь? — переспросила она.
Из щели вылетел белый моток проводов и ударил Артура в грудь. Следом на грязный кафель пола полетела зубная щетка и початый тюбик дорогого крема для лица, который он втайне брал у неё.
— Всё? Или еще шнурки погладить? — спросила она ровно.
— Ты… ты тварь, Лена, — прошипел Артур, хватая зарядку дрожащими пальцами. — Ты не понимаешь, кого теряешь. Я сейчас позвоню Витьку. Он приедет за мной на такси. Мы поедем в наш офис. А когда мы раскрутимся, я куплю этот подъезд целиком и заколочу твою дверь снаружи. Ты сгниешь здесь!
Он демонстративно вытащил телефон, тыкая пальцем в экран трясущимися руками. Ему нужно было показать ей. Доказать, что он не один. Что у него есть тыл, есть братство, есть бизнес.
— Звони, — кивнула Елена. — Громкую связь включи. Хочу послушать, как звучит голос успеха.
Артур злобно зыркнул на неё и нажал на вызов. Гудки пошли — долгие, тягучие, противные. Один, второй, третий… В гулкой тишине подъезда они звучали как отсчет времени до расстрела. Артур переминался с ноги на ногу, чувствуя, как по спине течет холодный пот. «Возьми трубку, скотина, возьми трубку», — молил он про себя.
— Алло! — раздался наконец хриплый голос, перекрываемый громкой клубной музыкой и женским смехом. — Кто это?
— Витёк! Брат! — заорал Артур, косясь на щель в двери. — Это я, Артур! Слушай, тут форс-мажор. Жена с катушек слетела, выставила меня. Подъедь, забери, а? Мне переночевать надо. Ну и обсудим завтра поставку табака, я там нашел поставщика…
На том конце повисла пауза, заполненная уханьем басов. Потом раздался пьяный, развязный хохот.
— Артурчик? Какой табак, братан? Ты о чем? — Витёк явно был не просто пьян, он был в той стадии куража, когда море по колено. — Мы в Сочи! Тут такая жара, девочки, казино! Я на «красное» поставил — и бац! Удвоил! Слушай, не грузи меня сейчас, я занят.
У Артура похолодело в животе. Телефон чуть не выпал из рук.
— В каком смысле в Сочи? — пролепетал он, чувствуя, как ноги становятся ватными. — Вить, ты чего? У нас аренда… У нас оборудование… Деньги же у тебя на счету были, на закупку… Витя! Это три миллиона! Это деньги за дачу!
— Да расслабься ты! — голос Витька стал жестче, в нем прорезались нотки раздражения. — Жизнь одна, Артурчик! Какая нахрен кальянная? В Москве конкуренция, нас бы сожрали. А я решил — гулять так гулять! Инвестировал в эмоции! Всё, давай, не порти карму, тут тост говорят…
Связь оборвалась. Короткие гудки забили в уши, как гвозди в крышку гроба.
Артур стоял, глядя на погасший экран телефона. Мир вокруг него сузился до размеров грязной лестничной площадки. Египетские кальяны, лофт, кожаные диваны, статус бизнесмена — всё это растворилось в воздухе, оставив после себя запах перегара из динамика и пустоту. Он медленно поднял глаза на Елену.
Она не смеялась. Она не злорадствовала. Она смотрела на него с брезгливостью исследователя, который наблюдает за корчами насекомого под микроскопом.
— Инвестировал в эмоции, — повторила она слова Витька. — Красиво сказано. Твой друг просадил дом моего деда за один вечер в казино. Поздравляю, Артур. Ты не просто бомж. Ты бомж-инвестор.
— Лена… — его голос сорвался на шепот. Вся спесь слетела с него, как шелуха. Плечи опустились, лицо посерело. — Лен, пусти… Мне некуда идти. Вообще некуда. Я всё исправлю. Я найду Витька, я выбью из него… Я пойду работать грузчиком, я всё верну… Пожалуйста.
Он сделал шаг к двери, протягивая руку к щели, пытаясь коснуться её, зацепиться хоть за что-то.
— Не вернешь, — сказала она сухо. — Деда ты не вернешь. Дом не вернешь. И себя прежнего ты тоже уже не вернешь.
Елена начала медленно закрывать дверь. Артур дернулся, вставил носок ботинка в проем, но она надавила сильнее. Ей было плевать на его ботинок, на его пальцы, на его судьбу.
— Ленка, не делай этого! — завыл он, понимая, что это конец. — Мы же семья!
— У меня нет семьи с ворами, — отрезала она. — Убери ногу, или я плесну тебе в лицо кипятком. Чайник как раз вскипел.
Артур отдернул ногу инстинктивно, и дверь захлопнулась. Лязгнул засов. Потом еще один. Потом повернулся ключ.
Он остался один. Сверху, с пятого этажа, кто-то спускался, гулко топая по ступеням. Артур вжался в стену, пытаясь стать невидимым. Ему было стыдно. Не за то, что он сделал, а за то, что он проиграл. Он схватил чемодан, рванул его так, что ручка хрустнула, и, спотыкаясь, побежал вниз по лестнице, прочь от этой двери, прочь от своей бывшей жизни.
На улице лил дождь — холодный, осенний, смывающий остатки тепла. Артур вышел из подъезда, и вода мгновенно пропитала его тонкую рубашку. Он сел на мокрую скамейку у детской площадки, поставил чемодан в лужу и закрыл лицо руками.
В окне на третьем этаже погас свет. Елена легла спать. А Артур сидел в темноте, слушая шум дождя, и понимал, что кальянная на Бауманской была самой дорогой иллюзией в его жизни. И расплачиваться за входной билет в эту иллюзию ему придется до конца своих дней. Где-то вдалеке выла собака, вторя его беззвучному крику…
