Василий Никитич с подозрением ковырялся в собственном супе: неужели ему не показалось, и в нем на самом деле плавали жабьи глаза?
— Душенька, не знаете, что это такое? — спросил он у служанки, на что та только разразилась потоком слез.
— Это госпожа…вернуть Вас хочет! — вымолвила она сквозь рыдания.
Тарелка с супом полетела в стену. Это была последняя капля!
В 1714 году Василий Никитич Татищев считал, что его недолгая жизнь уже была прожита не зря. Он смог возвысить имя своего отца, не упасть в грязь лицом перед царским двором, и на его счету были уже некоторые военные победы.
Он очень гордился тем, что получил свое ранение — правда, совсем не опасное, — под Полтавой, находясь подле государя, как настоящий герой.
Василию уже скоро должно было исполниться 29 лет — самый подходящий возраст для того, чтобы обзавестись семьёй. Поиск подходящей невесты и все свадебные хлопоты он поручил своей матушке, не имея времени сам ездить по гостям и подбирать достойных претенденток.
Как и полагается дворянину в его летах, Василий проводил много времени в заграничных поездках по Европе, чтобы завершить свое образование и соответствовать «просвещенному» веку.
С невестой Василий познакомился, когда вопрос брака был уже практически решен. На первый взгляд молодая вдова Анна Васильевна Андреевская показалась ему женщиной порядочной, а больше от жены Татищев ничего и не ждал.
При встрече он усадил будущую супругу на диван и повел с ней серьезный разговор, рассказав о том, что планирует продвинуться по службе дальше, сделать себе имя и искренне надеется, что рядом с ним все это время будет верный друг, поддерживающий его во всех начинаниях.
Анна горячо пообещала, что станет своему мужу опорой, возьмёт на себя все вопросы по управлению имением, пока он будет в отъезде, и посвятит всю себя ему и их будущим детям. Василий был очень доволен таким ответом и дал распоряжение провести свадьбу как можно скорее.
Сначала Татищева все устраивало: Анна, как и говорила, исполняла свои супружеские обязанности исправно — подарила Василию сына и дочь и практически не давала о себе знать. Однако через несколько лет до Татищева стали доходить тревожные слухи.
Как оказалось, в то время, пока он семимильными шагами шел к своей мечте и сдавал экзамены на инженера-поручика, Анна в его же родовом поместье вела себя настолько недостойно, что об этом уже стало известно всем соседям.
Как в 1718 году писал в своей жалобе на имя государя Василий Никитич, он видел от Анны «одни великие противности».
Она «пьянствовала и платье мое растащила», и несмотря на все «добрые представления» которыми пытался «унять» ее муж, совершенно потеряла стыд, распродала или «истребила» все вещи супруга, застращала членов его семьи и даже умудрилась заложить часть его имения.
И на этом прегрешения Анны не заканчивались. Василий с горечью докладывал государю, что жена не испугалась взять на душу один из смертных грехов и в его отсутствие предавалась любовным утехам, да не с кем-нибудь, а с самим игуменом Раковского монастыря Иосифом Решиловым.
По словам Татищева, которые могли подтвердить многочисленные свидетели, Анна сама приглашала священнослужителя в поместье, где они, бывало, по нескольку дней не выходили из ее покоев, опустошая погреба, а иногда заходила настолько далеко, что посещала Иосифа в его келье.
Помимо прочего, Анне вменялось в вину, что она — неблагодарная жёнушка! — попыталась унять гнев мужа и снова привязать его к себе с помощью «темного чарования». Несколько раз она подкладывала в еду Василия разные волшебные снадобья, которые готовили по ее заказу лучшие колдуны округи.
К счастью, Татищев — не иначе как чувствовал! — ни разу подозрительной стряпни не попробовал и поэтому злость на жену у него была все так же велика.
Должно быть, именно попытка колдовства из всего перечисленного разозлила Василия особенно сильно: сначала, значит, его супруга пустилась во все тяжкие, а потом ей ещё хватило наглости попробовать все исправить волшебным порошком да парой заговоров!
По своему сопернику Татищев тоже прошёлся со всей язвительностью:
«Решилов был человек пустой и продажный, грубый и наглый проходимец, у которого в душе не осталось, по-видимому, ни одного чистого понятия, ни одного честного движения.
Он и в грош не ставил монашество, хотя был иеромонахом; развратничал с крайним бесстыдством; но где нужно было, ползал и пресмыкался с таким же крайним самоуничтожением.»
Василий Никитич утверждал, что в монастыре Иосифа все ненавидели — за низость, лицемерие, потворство греховному поведению и воровство. Скорее всего, Татищев даже не преувеличивал: игумен действительно был человеком скользким и неприятным и менял свое мнение так быстро, как того требовали обстоятельства.
Иван Решилов вырос среди старообрядцев, пока не понял, что выгоднее примкнуть к другой стороне и принял постриг, став монахом.
Теперь уже он сам обращал раскольников к православию, и даже в этом преуспел, но его методы работы не нравились слишком многим. Монаха даже пытались несколько раз убить! После этого Иосиф решил покончить с миссионерской деятельностью и сделался игуменом Зубцевского монастыря в Старицком уезде.
Там ему, должно быть, быстро стало скучно и он связался с тоскующей в одиночестве Анной Татищевой.
Василий Никитич требовал поскорее развести его с этой ужасной женщиной, и Синод достаточно быстро рассмотрел его прошение, однако Анна на допрос прийти отказалась, отговорившись недомоганием, и дело на долгие годы застопорилось.
Татищев и сам, кажется, не особо торопил процесс: слишком стыдно и неприятно ему было вновь копаться в этой истории. С женой они жили отдельно и никогда друг с другом не пересекались. Лишь изредка Анна просила прислать ей денег, и Василий Никитич нехотя удовлетворял ее просьбы — все же у них было двое общих детей.
К тому же, Татищеву было о чем побеспокоиться помимо нелюбимой супруги: его карьера не всегда шла гладко, как он на то рассчитывал, и хотя при Петре I дела его пошли в гору, при Анне Иоанновне Василию Никитичу пришлось трудно, и он даже попал под суд.
Конец жизни он встретил совершенно больным в своем имении, где он заканчивал работу над «Историей Российской». Василия Никитича не стало в 1750 году.
По всей видимости, его жена к тому времени была еще жива, хотя о ее судьбе и не осталось сведений. Что же касается Иосифа Решилова, то он умер ещё раньше: в 1734 году был лишён сана за растрату казённого имущества, сослан в монастырь на «неисходное жительство» и скончался несколько лет спустя.
