— Ишь, чего удумала, — сердито зыркнул барин. — Все бы тебе хвостом крутить!
Марфа так и повалилась в ноги, захлебываясь рыданиями:
— Яви милость, Петр Акимыч, не губи. Хоть за Сашку отдай, хоть за Платошку. Засмеют ведь, барин, засмеют!
— Не реви! Все равно не отдам! Что хочешь делай, хоть к губернатору на поклон иди!
Пошатываясь, Марфа поднялась с колен и поплелась прочь, утирая заплаканное лицо краешком платка.
В Ярославском уезде Петр Акимович Протопопов слыл человеком, не слишком-то богатым. По дворянским меркам, конечно. Из имущества — лишь сельцо Савелково и несколько десятков крепостных.
Впрочем, разменяв седьмой десяток и не имея большой семьи, отставной артиллерии прапорщик мог жить тихо и неприметно, выкраивая да выгадывая на кусок хлеба и сахарок к чаю, но — не вышло, не сложилось.
Давно ходили слухи, будто Петр Акимович злоупотребляет своей помещичьей властью. И, к тому же, никак не может выплатить казенные подати и долги…
Немало времени минуло с пышного века императрицы Екатерины II: в конце 1850-х на шалости дворянства государь уже не смотрел, как прежде, сквозь пальцы. При Николае I права дворян на распоряжение в собственном имении были изрядно урезаны, и Александр II в этом вопросе придерживался стратегии отца.
Жестокость и своеволие больше не сходили помещикам с рук: «за предосудительные поступки», идущие вразрез с представлениями о дворянской чести, за жестокое обращение с крепостными, за мотовство, могли забрать имение и передать его «под опеку» — то есть под государственный контроль.
Еще с 1830-х годов стали в значительном количестве появляться дела о дворянском злоупотреблении властью.
В Пензенской губернии, например, некий поручик Григорий А., пытавшийся принудить к любви свою пятнадцатилетнюю дворовую девушку и бесчеловечно избивший ее за сопротивление, попал под следствие, а имение его было отдано под опекунский надзор.
Правда, числились за Григорием и другие грехи — колотил он и законную жену свою, и немалые средства тратил в кабаках да других веселых заведениях.
Под опеку попало и имение, над которым властвовал дворянин Федор Морозов: овдовев, взял он в дом девицу «развратного поведения», притеснявшую и двух его маленьких сыновей, и крепостных.
И, вместо того, чтобы внять увещеваниям губернского предводителя, до которого дошли жалобы на поведение поглупевшего от страсти барина, Морозов женился на своей сомнительной даме сердца, чем подписал себе приговор: всем жалобам, до поры до времени придерживаемым, был дан ход.
Дела Петра Акимовича обстояли не столь плохо: смутные слухи к делу не пришьешь! Но случилось происшествие, поставившее точку в его запутанных делах.
24 мая 1859 года Марфуша Герасимова, девица из дворни, родила сына, прижитого вне закона. Несмотря на то, что шел ей уже 25 год, Протопопов так и не выдал ее замуж, отказывая крестьянам, что приходили к нему на поклон.
Сватался к Марфе крепостной Алексашка Гурьянов, сватался Платон Онисифоров…сама Марфа умоляла барина дозволить ей обвенчаться. Уж и неважно-то с кем, а то ведь так и останется в девках! Однако Петр Акимович все твердил — «не отдам»! И Марфа решилась хоть бы и так связаться с Платоном, без брака.
Гнев Протопопова, узнавшего о своеволии крепостной, был страшен! Не пощадив отлеживавшуюся после родов Марфу, барин отправил ее работать в ткацкую.
2 июня она работала в ткацкой до обеда, а после обеда нагрянул туда Протопопов и приказал ей ложиться под розги. Напрасно Марфа просила прощения у сурового барина, умоляя отложить наказание до тех пор, пока она не оправится.
Сердце Петра Акимовича не дрогнуло: Марфу уложили на пол, сняли одежду и жестоко высекли, дав не меньше 150 ударов розгами.
Сам Протопопов наблюдал за наказанием, следя, чтобы секли побольнее — без снисхождения. После перенесли Марфу в людскую избу и оставили отлеживаться.
Едва оправившись, Марфа, оставив малыша родне, пошла пешком в Ярославль, наказав не говорить об этом барину. Протопопов же, полагая, будто его хворая крепостная отлеживается в избе, не смог ее остановить.
Неизвестно, чего стоило Марфе пробиться к губернатору, но жалобу она подала. А глава Ярославской губернии, видимо, знакомый с Петром Акимовичем и, вероятно, изрядно его недолюбливавший, приказал начать расследование.
И, хотя осмотр Марфы, проведенный через две недели после порки, следов побоев не выявил, дело было отправлено в столицу для рассмотрения в Сенате. Рассмотрение его затянулось на долгие годы.
Лишь в сентябре 1866 года была вынесена резолюция: не предавая Протопопова суду, воспретить ему жительство в уезде, в котором находится его имение. А Савелково — держать под государственной опекой.
Однако был в приговоре и полезный для Петра Акимовича момент: он получил право обратиться в суд, где могли бы быть рассмотрены обвинения по жалобе Марфы Герасимовой. Такой возможностью Протопопов не воспользоваться не мог: ведь это давало возможность восстановить утраченные права.
5 февраля 1868 года состоялось заседание Ярославского окружного суда, на котором присяжные должны были принять решение: действительно ли виновен Протопопов, и, если да, можно ли признать его действия «жестоким обращением» и, как следствие, «злоупотреблением помещичьей властью»?
Рассмотрев дело, опросив Марфу, Петра Акимовича и свидетелей, суд вынес приговор: порка крепостной была признана легким телесным наказанием для поддержания нравственности, а потому — делом ненаказуемым. Протопопов был оправдан.
