Растянувшись на дубовом паркете, она услышала громкий взрыв хохота и улыбнулась сама. Маленькая крестьянка Зоренька, взятая в дом помещика Литвинова ещё в пятилетнем возрасте, была назначена главной шутницей.
И с этой своей задачей отлично справлялась. Барину на потеху она пела безыскусные песенки, показывала фокусы, которым выучилась у прежнего шута, и очень смешно поскальзывалась на до блеска отполированном полу.
Одни русские помещики держали искусных поваров, накрывавших стол не хуже, чем в императорских дворцах, другие увлекались театральным искусством, а третьи держали подле себя шутов. Забавы ради.
В Курилово, в двадцатых годах XIX века, у помещицы Елены Александровны Посниковой, жил дворовый Макарушка. Был он невеликого роста, всегда улыбался, и весело плясал, когда ему велели. Своенравная помещица, державшая в кулаке пять дочерей и двух сыновей, заливалась смехом от Макарушкиных танцев.
Чаще всего в шуты попадали те, кто больше ни на что не годился. Иногда к такому занятию готовили с малых лет: видели, что сын дворовой отстаёт от других детей, и работать, как все прочие, не сможет.
Тогда могли забрать в барский дом и назначить «потешным». У помещика из Саратовской губернии, Льва Рославлева, тоже жил собственный шут – он не умел ни читать, ни писать, но пел тонким голоском и играл на гуслях.
Однажды Рославлев рассердился на красивую крестьянку, посмевшую отказать ему, и выдал девушку за этого скомороха. Как сложилась их семейная жизнь сказать сложно – данных об этом не сохранилось.
Это невольно напоминает историю другого человека – князя Голицына. Дворянин, майор в отставке, был превращен в шута по воле императрицы Анны Иоанновны. С 1737 года его называли только «Квасником», а в феврале 1740-го женили на придворной «шутихе», Авдотье Ивановне.
Для празднования этой свадьбы выстроили Ледяной дом, где потом и оставили молодых. Свадебный поезд состоял из упряжек, в которые впрягли оленей, собак, и даже свиней. И тоже – барыне на потеху.
По счастью, Голицын и его жена не замерзли, после этого вполне мирно прожили вместе несколько лет, и даже стали родителями двух общих сыновей.
В Москве у графини Орловой в первой трети XIX века имелась своя затейница, Матрёна. Была она смешливой и очень румяной – девушке нравилось сильно красить щёки.
Целыми днями сидела Матрёна на Пречистенке, с горстью орешков, запоминала, что видела на улице, а потом комично, в лицах, пересказывала своей барыне. И случилось же так, что однажды по улице проехал сам государь-император Александр Первый!
— Здравствуй же, мой дорогой! Мой милый! – Крикнула Матрёна императору.
К чести государя, он только рассмеялся на такое панибратство, и велел выдать Матрёне три рубля. На орешки и румяна.
Княгиня Татьяна Васильевна Васильчикова содержала в доме целый штат «маленьких слуг». Одетые в яркие забавные кафтаны, они следовали за ней повсюду. Шутили, пели, рассказывали разные истории. Один из них, Ромушка, должен был веселить Васильчикову даже в свои семьдесят лет.
«Маменька и тетки мои жмут ему ручонки и разговаривают с ним, — записала в своих воспоминаниях Мария Фёдоровна Каменская, — а он говорит таким тоненьким голосом… Его привозили в собольем мешке, и в такой же собольей фуражечке…
Был и другой, Софрон Осипович, лет пятидесяти, а ростом с семилетнего мальчика. Он был грамотный… но очень злой».
Забавы ради, княгиня Васильчикова тоже решила обвенчать одного своего маленького шута с такой же крошечной крепостной артисткой. Выстроила для них домик в своём саду и заказала миниатюрную повозку. Гости Татьяны Васильевны непременно посещали «молодожёнов» — им было любопытно, как устроен их быт, словно в кукольном доме.
В барских усадьбах шутов держали как диковину. Задачей их было развлекать публику, особенно, когда съезжалось большое общество. Часто им шили необычные наряды – восточные халаты с чалмой, или римские тоги с лавровыми венками.
Всерьёз их никто не воспринимал, хотя Петра, домашнего скомороха князей Хованских, на Пречистенке побаивались. Он был суров, серьёзен, а его остроты, скорее, напоминали чёрный юмор. Говорили, что Пётр куда умнее, чем хочет показаться: репутация домашнего шута позволяла ему без последствий для себя говорить в лицо хозяевам всё, что вздумается.
На потеху барину устраивали потешные свадьбы, придумывали домашним «весельчакам» смешные имена, и их же осыпали золотом и милостями – та же Васильчикова держала у себя десяток забавных певиц, и каждая щеголяла в дорогой шубе и драгоценностях.
Некоторые безвыездно жили в поместьях, других допускали до столичных гостиных. Они редко меняли профессию, так и оставшись до конца своих дней людьми для потехи. За исключением князя Голицына. Его шутовской срок всё же истек. Но ведь и смешить императрицу не было его изначальным занятием.
