Запах мяса с чесноком и розмарином плыл по кухне, когда я вытаскивала из духовки противень. Хотела порадовать Алексея его любимым блюдом — всё-таки полгода вместе, не день. Я улыбнулась своим мыслям. Кто бы сказал мне год назад, что я, в свои пятьдесят семь, буду как девчонка готовить ужин при свечах…
За окном уже стемнело. Мои старенькие часы пробили восемь. Я расставила тарелки с золотой каёмкой, бокалы для вина, разложила салфетки. Достала из шкафа бабушкины подсвечники — массивные, с налётом времени, но от этого ещё более уютные.
— Что у нас тут происходит? — на кухню заглянул Алексей, и я вздрогнула от неожиданности.
— Ты уже дома? — я обернулась, вытирая руки о фартук. — А я сюрприз хотела…
Он подошёл сзади, обнял за плечи, поцеловал в шею — там, где она переходит в плечо. Мурашки пробежали по коже, как в молодости.
— Ммм, французское мясо? А я-то думал, мы закажем пиццу и будем смотреть детектив.
Я засмеялась:
— Это тебе не просто ужин. У нас сегодня маленький юбилей.
— Да-да, я не забыл, — он чмокнул меня в макушку. — Полгода. Я даже купил шампанское, смотри…
Вино искрилось в бокалах, музыка лилась негромко из старого проигрывателя. Мы сидели друг напротив друга, и я ловила себя на том, что любуюсь им — как он жестикулирует, рассказывая о рабочих проблемах, как щурится, когда улыбается.
— Лидочка, — вдруг сказал Алексей, накрывая мою руку своей. — Полгода вместе, а я всё чувствую себя гостем.
— Что ты имеешь в виду? — я не поняла, к чему он клонит.
— Ну как же? — он смотрел мне прямо в глаза, не отводя взгляда. — То у тебя живём, то у меня. И у тебя до сих пор фотография первого мужа стоит на комоде. И места для моих вещей полноценного нет…
Я отпила глоток вина, не зная, что ответить. Неужели он об этом думал? Когда мне казалось, нам просто хорошо вместе?
— Ты же меня любишь, — продолжил Алексей, поглаживая мою руку, — а значит, пора бы подумать, чтобы всё было общее.
Свечи вдруг стали слишком яркими, а музыка — навязчивой. Я опустила глаза, вдруг испугавшись прочитать что-то в его взгляде.
— Что конкретно ты имеешь в виду?
— Ну, например, твою квартиру, — он улыбнулся, но глаза остались серьёзными. — Можно оформить её на нас обоих… Она для твоей дочери всё равно маловата, а мне как раз подходит для работы, там можно бы кабинет сделать…
Внутри что-то сжалось, словно сработала какая-то сигнализация. Но я отогнала это чувство. Мало ли что мне показалось.
— Давай просто поужинаем, — я мягко высвободила руку и подняла бокал. — У нас сегодня праздник, всё-таки.
Гостевая правда
Прошла неделя. Я старалась не думать о том странном разговоре, убеждала себя, что просто всё не так поняла. Алексей больше не заговаривал про квартиру, и жизнь, казалось, вернулась в привычное русло.
В субботу к нему пришёл друг — Виктор. Я накрыла им стол на кухне, а сама занялась уборкой в гостиной, но голоса доносились отчётливо.
— Понимаешь, я как будто по-прежнему чужой, — услышала я голос Алексея, когда проходила мимо кухни. — Живу то у неё, то у себя. А ведь мы уже полгода вместе.
Я замедлила шаг. Стояла за дверью, прижимая к груди стопку чистых полотенец, и слушала.
— И что думаешь делать? — спросил Виктор.
— Да говорил уже — предлагал на двоих оформить её квартиру. Но она увильнула от разговора.
— Вот женщины! — хмыкнул Виктор. — Любовь любовью, а своё держат крепко.
— Вот и я о том же. Если любит — какие могут быть сомнения?
Я тихонько отошла от двери. В горле стоял ком. Так вот, значит, как он на самом деле думает. А я-то считала, что после стольких лет одиночества наконец-то встретила человека, которому просто нужна я, а не моя квартира или деньги.
Вечером, когда Виктор ушёл, Алексей был необычно молчалив. Сидел, уткнувшись в телефон, едва отвечая на мои вопросы.
— Что-то случилось? — не выдержала я.
— Просто устал, — отмахнулся он. — И вообще, надо подумать обо всём.
А утром он собрал небольшую сумку.
— Поеду к себе на пару дней, — сказал, не глядя мне в глаза. — Надо поработать в тишине.
Я смотрела, как за ним закрывается дверь, и чувствовала, как внутри растёт тревога. Это же классический приём — «исчезнуть», чтобы заставить волноваться. Неужели меня, взрослую женщину, пытаются взять на такой примитивный крючок?
Телефон зазвонил ближе к вечеру. На экране высветилось имя дочери.
— Мам, я заеду через полчаса, — голос Инны звучал как всегда бодро. — Привезу твои любимые пирожные.
Материнская исповедь
Инна влетела в квартиру, как всегда — шумно и стремительно. Коробка с пирожными, пакеты из магазина, сумка, шарф, который она на ходу снимала с шеи.
— Мам, привет! Уф, ну и погода сегодня… Ты чего такая? — она остановилась на полуслове, вглядываясь в моё лицо.
— Нормальная я, — я попыталась улыбнуться, но вышло не очень. — Просто устала немного.
— Врёшь, — отрезала дочь и прошла на кухню, бросив пакеты в прихожей. — Рассказывай.
Инна заварила чай, достала пирожные. Двигалась по моей кухне так же уверенно, как в своём доме — всё-таки выросла здесь. Наблюдая за ней, я думала, что она слишком хорошо меня знает. От неё не спрятаться.
— Где твой? — спросила Инна, открывая коробку с пирожными.
— У себя. Работает.
— И давно?
— Третий день.
Инна хмыкнула:
— И не звонит?
Я промолчала, размешивая сахар в чашке. Хотя сахар я не кладу. Просто нужно было чем-то занять руки.
— Мам, что случилось? — её тон стал серьёзным. — Вы поругались?
— Да нет, всё нормально, — я отвернулась к окну. — Просто он предложил…
— Что?
— Квартиру на двоих оформить.
Инна замерла с чашкой на полпути ко рту:
— И что ты ответила?
— Ничего. То есть… сказала, что нужно подумать. А он обиделся. И уехал работать.
— И трубку не берёт? — Инна отставила чашку и пристально посмотрела на меня.
Я вздохнула:
— Берёт, но… Говорит, что занят и перезвонит, а сам не перезванивает.
Какое-то время мы сидели молча. Я ковыряла вилкой пирожное, кусок в горло не лез.
— Я не понимаю, почему он так себя ведёт, — слова вырвались сами собой. — Неужели из-за этой квартиры? Это же просто квартира…
Инна смотрела на меня с какой-то странной смесью жалости и тревоги:
— Мам… это не просто квартира. Это твой дом, который ты заработала. И твоя независимость, которую ты выстрадала.
Я вздрогнула. Она словно прочитала мои мысли — те, в которых я сама себе боялась признаться.
— Мам, ты помнишь, как было с отцом? Он тоже начинал с малого…
Конечно, помнила. Я помнила всё — как сначала было счастье, потом первые просьбы «помочь до зарплаты», потом упрёки, что я «своё зажимаю», потом требования переоформить дачу, чтобы «было на что взять кредит на развитие бизнеса». А в итоге — ни дачи, ни денег, ни мужа, только я с маленькой Инной посреди долгов и разрухи.
— Я не говорю, что Алексей — это папа, — быстро добавила Инна, заметив выражение моего лица. — Просто… будь осторожна. Не повторяй тех же ошибок.
Я кивнула. Дочь была права. Но как же больно понимать, что счастье, в которое я так поверила, может оказаться просто красивой декорацией. И что мужчина, которому я доверила свою жизнь, может оказаться просто хорошим актёром.
— Знаешь, а ведь я ничего не знаю о его прошлых отношениях, — вдруг поняла я. — За полгода он ни разу не рассказал, почему расстался с бывшей женой. Просто сказал, что «не сошлись характерами»…
Час ультиматума
Щёлкнул замок, и я вздрогнула. Сидела в гостиной с книгой, хотя за два часа не перевернула ни страницы — просто смотрела на буквы, не различая слов.
Алексей вошёл — свежий, выбритый, в свежей рубашке. Будто и не пропадал три дня. Даже пахло от него по-другому — новым одеколоном.
— Ты дома? — окликнул он, скидывая ботинки. — Лидочка?
Я молчала. Не могла заставить себя ответить.
Он заглянул в гостиную, улыбнулся, как ни в чём не бывало:
— А я тебе творожные кольца привёз, помнишь, говорила, что любишь?
Он протянул пакет из кондитерской, но я не пошевелилась. Просто сидела и смотрела на него.
— Ну, ты чего? — он присел рядом, попробовал обнять, но я едва заметно отстранилась. — Обиделась, да? Прости меня. Работа навалилась, проект срочный… Ты же знаешь, какой у меня начальник — себе на уме! Я звонил, но…
— Нет, не звонил, — тихо сказала я, глядя куда-то мимо него.
— Как это не звонил? — он делано возмутился. — Звонил, а ты не брала трубку.
Я устало прикрыла глаза. Даже сейчас он врал — просто, привычно, без запинки. Как, наверное, врал все эти полгода.
— Лида, — его голос стал строже, деловитее. — Нам надо серьёзно поговорить.
Я подняла глаза. Его лицо изменилось — маска доброго и виноватого исчезла. Передо мной был другой человек — собранный, с поджатыми губами, с холодным взглядом.
— Я все эти дни думал. О нас. О наших отношениях.
— И к каким выводам пришёл? — почему-то мне вдруг стало спокойно.
— Мы топчемся на месте, — он встал, прошёлся по комнате. — Полгода вместе, а как будто первое свидание. То у тебя, то у меня. Вечный чемодан… Это несерьёзно, Лида. Так семьи не создают.
Я молчала. Наблюдала за ним словно со стороны — как он нервно ходит туда-сюда, как прячет глаза, как запускает руку в волосы — жест, который выдаёт его волнение.
— Я предлагал решение, — он остановился, посмотрел на меня сверху вниз. — Оформить твою квартиру на двоих. Я бы тогда чувствовал себя… как часть твоей жизни, понимаешь? А ты отказываешься даже разговаривать об этом.
— Я не отказывалась, — я покачала головой. — Я просила время подумать.
— Но о чём тут думать, если есть чувства? — в его голосе появились требовательные нотки. — Лида, пойми простую вещь: если любишь — докажи. Если не готова — значит, всё зря.
В тот момент что-то щёлкнуло у меня внутри. Будто пелена с глаз упала. Вот оно, значит, как… Доказательство любви — это квартира. Не забота, не искренность, не верность, не поддержка. Это жильё, оформленное на его имя.
Он был прав в одном — всё действительно оказалось зря. Эти полгода я любила призрак, фантом, придуманного мужчину. А настоящий стоял сейчас передо мной — раздражённый, требовательный, нетерпеливый, с холодными глазами и поджатыми губами.
Я разглядывала его, словно видела впервые. И вместо боли или отчаяния чувствовала странное облегчение. Словно тяжёлые наручники вдруг упали с моих запястий. Словно открылась дверь из душной комнаты.
— Лида, я жду ответа. Полгода — достаточный срок.
— А если я не готова? — спросила я тихо, не отводя взгляда.
Его лицо дёрнулось:
— Значит, ты просто морочила мне голову. Значит, всё это было несерьёзно.
На кухне воспоминаний
После его ухода я долго сидела на кухне. За окном моросил дождь, по стеклу стекали капли, и мне казалось, что это плачет само небо. Хотя плакать хотелось мне.
Не из-за Алексея. Из-за себя. Из-за той наивной женщины, которая в пятьдесят семь лет наступила на те же грабли, что и в тридцать.
Я включила чайник, достала старую фотографию из ящика стола. На ней я — молодая, с копной рыжих волос, в ситцевом платье, с Инной на руках. Рядом — мой первый муж, Сергей, высокий, улыбающийся. Фото сделано на даче у его родителей.
Тогда всё тоже начиналось красиво. Любовь, ухаживания, клятвы. Я работала медсестрой, он — инженером на заводе. Мечтали о своём доме, о детях, о путешествиях. А потом Сергей начал выпивать. Сначала по выходным, потом каждый вечер. Деньги утекали, как вода сквозь пальцы.
Я устроилась на вторую работу — по ночам дежурила в больнице. Мечтала накопить на курсы косметологии — всегда хотела этим заниматься. Но деньги исчезали из заначки с пугающей регулярностью.
А потом начались просьбы. Сначала маленькие — одолжить до зарплаты. Потом — продать бабушкины серьги, чтобы расплатиться с долгами. Потом — переписать на него дачу, доставшуюся от родителей…
«Ты же меня любишь. Если любишь — докажи».
Я доказывала. Терпела, прощала, отдавала последнее. А потом он ушёл — к молодой официантке из бара, куда ходил пропивать мою зарплату. И я осталась одна — с ребёнком, долгами и разбитым сердцем.
Пришлось начинать с нуля. Работала сутками, чтобы накопить на те самые курсы. Потом — на аренду маленького кабинета в салоне. Потом — на собственное дело. Десять лет — без выходных, без отпусков, без личной жизни. Зато с крышей над головой, с дочерью, выросшей порядочным человеком, с собственным делом, которое кормит меня и сейчас.
Я столько прошла, столько построила… Неужели я правда готова всё это отдать мужчине, который за полгода ни разу не спросил, о чём я мечтаю? Который видит во мне не человека с историей и чувствами, а просто удобную ступеньку к благополучию?
Чайник щёлкнул, выключившись. Я налила кипяток в чашку, бросила пакетик чая. И вдруг ощутила, как внутри поднимается что-то сильное, яростное. Я заслужила большего. Я достойна большего.
Возвращение с букетом
Он пришёл на следующий день. Позвонил в дверь — впервые за всё время наших отношений. Обычно просто входил своим ключом, как к себе домой.
Я открыла и увидела его — с огромным букетом розовых пионов. Мои любимые. Я как-то упоминала об этом вскользь, и вот — он запомнил.
— Лидочка, — начал он с порога, протягивая букет. — Прости меня. Я вчера был не прав. Наговорил лишнего.
Я молча приняла цветы. Они пахли летом — свежим, настоящим, искренним.
— Проходи, — сказала я спокойно. — Я как раз чай заварила.
Он прошёл на кухню, сел за стол. Выглядел смущённым, виноватым. Я достала вазу, наполнила водой, поставила в неё пионы. Красивые. Жаль, что придётся их выбросить после его ухода. Не смогу на них смотреть.
— Лида, я всё обдумал, — начал он, когда я села напротив. — Я был неправ, торопя события. Конечно, ты имеешь право сомневаться. Это твоя квартира, ты её заработала.
Я смотрела на него, и мне вдруг стало интересно: он сам верит в то, что говорит? Или просто сменил тактику, поняв, что шантаж не сработал?
— Давай просто забудем этот разговор, — продолжал он, накрывая мою руку своей. — Начнём сначала. Я тебя очень люблю, ты же знаешь.
Его глаза были такими искренними, такими тёплыми… Раньше от одного такого взгляда у меня начинало биться сердце быстрее. А теперь я чувствовала только усталость.
— С квартирой мы разберёмся потом, когда будем готовы, — он улыбнулся той самой улыбкой, от которой у меня раньше подкашивались колени. — Главное — мы вместе, правда?
И вот тут я поняла: он не изменится. Он просто выжидает, меняет подход. Даёт мне время успокоиться, поверить, что всё наладилось, а потом вернётся к своему плану. Может, месяц, может, полгода — но он вернётся к разговору о квартире. И снова будет давить, манипулировать, исчезать.
Я посмотрела на свои руки — уже не молодые, с венами, проступающими под кожей. Руки, которые столько работали, столько создавали, столько давали другим. Руки, которые заслужили право выбирать, кого впускать в свою жизнь.
— Ну что ты молчишь? — он чуть сжал мои пальцы. — Обиделась ещё? Ну прости, глупый я. Ты же у меня умница, всё понимаешь.
Я осторожно высвободила руку.
Выбор длиною в жизнь
— Я не обиделась, Алёша, — сказала я, и сама удивилась, насколько спокойно прозвучал мой голос. — Я просто многое поняла за эти дни.
Он нахмурился:
— О чём ты?
Я глубоко вдохнула. Вот он — момент истины. Сейчас решается не только моё будущее, но и моё отношение к самой себе.
— Знаешь, я вспоминала эти дни свою жизнь. Первый брак, Инну, как начинала бизнес…
Он заметно напрягся. Никогда особо не интересовался моим прошлым.
— И что?
— И поняла, что двадцать пять лет назад я уже слышала эти слова: «Если любишь — докажи». И я доказывала, Алёша. Доказывала, пока не осталась одна с ребёнком на руках и с чужими долгами.
Я посмотрела ему прямо в глаза:
— Тогда мне казалось, что одиночество — самое страшное, что может случиться с женщиной. А теперь я знаю: есть кое-что похуже. Это когда рядом с тобой человек, который заставляет тебя чувствовать себя одинокой.
Он дёрнулся, словно от пощёчины:
— Что за чушь? Я никогда…
— Я любила, — продолжила я, не обращая внимания на его попытку перебить. — Действительно любила тебя, Алёша. Но теперь я выбираю себя.
Он смотрел на меня с недоумением, не понимая, что происходит. Потом его лицо исказилось, и я впервые увидела настоящего Алексея — злого, мелочного, раздражённого.
— Ты что, серьёзно? — прошипел он. — Из-за какой-то глупой ссоры? Из-за квартиры?
— Не из-за квартиры, — покачала я головой. — Из-за неуважения. Из-за того, что ты приравнял мою любовь к готовности всё переписать на тебя.
— Я просто хотел уверенности! — он уже не скрывал раздражения. — Хотел знать, что ты не поиграешь и не бросишь!
— Нет, Алёша. Ты хотел гарантий. А любовь их не даёт. Любовь — это всегда риск.
Я встала:
— Мне кажется, тебе лучше уйти.
Он тоже поднялся — резко, опрокинув чашку. Чай разлился по скатерти, но он даже не заметил.
— Ты пожалеешь, — процедил он. — В твоём возрасте найти кого-то…
— А кто сказал, что я буду искать? — вдруг улыбнулась я. — Может, мне хорошо и так.
Он ещё что-то говорил — про неблагодарность, про женскую глупость, про годы, которые на меня потратил. А я просто стояла и смотрела на него — теперь уже совершенно чужого человека, от которого не осталось даже тени того, кого я придумала себе от одиночества.
Когда дверь за ним захлопнулась, я сняла скатерть, замочила её в раковине. Вылила воду из вазы и выбросила пионы. Было немного жаль — такие красивые. Но лучше так, чем помнить каждый раз, глядя на них, как легко можно потерять себя, если не научишься ценить собственную жизнь.
Салон возрождения
Прошло три месяца. Я стояла у окна своего салона и смотрела, как падает первый снег. Мягкий, неуверенный, тающий, едва коснувшись земли — совсем как моя новая жизнь.
После ухода Алексея я ждала боли, опустошения — чего угодно, только не этого странного чувства освобождения. Будто я наконец-то сбросила тяжёлый рюкзак, который тащила на себе, сама того не замечая.
Звякнул колокольчик на двери — пришла очередная клиентка. Я обернулась с улыбкой:
— Здравствуйте! Проходите, раздевайтесь.
За эти месяцы я полностью обновила салон. Новая вывеска, новые кресла, новые процедуры. И — новая я. С короткой стрижкой, с прямой спиной, с улыбкой, которая теперь не сходила с моего лица.
Инна говорит, что я помолодела. Может быть. А может, просто сбросила груз вечной вины и вечной готовности угождать.
На стойке администратора теперь сидит Марина — молоденькая, только после колледжа, но старательная. Я учу её всему, что знаю сама. Потому что опыт — это единственное, что по-настоящему принадлежит нам. Единственное, что невозможно отнять.
В полдень, когда был небольшой перерыв между клиентками, звякнул колокольчик — и на пороге появилась Инна с двумя стаканчиками кофе.
— Решила тебя порадовать, — улыбнулась она, протягивая мне один.
Мы уселись в дальнем углу салона, у окна, где стояли два уютных кресла для клиенток, ожидающих своей очереди.
— Как ты? — спросила дочь, внимательно вглядываясь в моё лицо.
— Хорошо, — ответила я. И это была чистая правда.
— Не скучаешь? — она замялась. — Ну, по нему…
Я покачала головой:
— Знаешь, я скучаю не по нему. А по тому образу, который сама себе придумала. По мужчине, которого не существовало.
Мы помолчали, глядя, как за окном кружатся снежинки. Потом Инна вдруг обняла меня — крепко-крепко, как в детстве, когда пугалась грозы.
— Ты у меня молодец, мам, — прошептала она.
Я прижала её к себе и почувствовала, как внутри разливается тепло. Не то судорожное, болезненное, которое возникало рядом с Алексеем — когда всё время боишься ошибиться, сказать или сделать что-то не так. А спокойное, глубокое, настоящее.
Оказалось, что одиночество — это не пустота. Это пространство, которое ты заполняешь сама — своими желаниями, своими целями, своими победами. Людьми, которые принимают тебя такой, какая ты есть — со всеми морщинками, со всеми страхами, со всей твоей долгой и непростой жизнью.
— Пойдём, — я встала и протянула руку дочери. — У меня через пятнадцать минут клиентка, а я хочу показать тебе новую косметику, которую заказала из Франции.
Мы шли через салон, а я думала о том, что, может быть, когда-нибудь снова впущу в свою жизнь мужчину. Но только того, кто поймёт простую истину: если любишь — не будешь просить переписать. А если уважаешь — не заставишь доказывать.
