— Павел, это же масло! Лавандовое масло! Она положила его на мою тумбочку! В нашей спальне!
Света стояла посреди комнаты с пузырьком в руке. Лицо красное, глаза блестят от слёз. Павел сидел на кровати, уткнувшись лицом в ладони.
— Я больше не могу, — тихо сказал он. — Света, я правда больше не могу.
— Паш…
— Нет, послушай. Твоя мать была здесь три часа назад. Три часа! Я пришёл с работы, хотел просто лечь, отдохнуть. Захожу — а тут всё переставлено. Мои носки лежат не там, где я их оставил. Футболки сложены по цветам. По цветам, Света! И это масло…
Он поднял голову. В глазах — усталость и злость пополам.
— Она вообще понимает, что лезет не в свою жизнь?
Света села рядом. Пузырёк всё ещё в руке. На этикетке — «Для гармонии в спальне». Господи.
— Она думает, что помогает.
— Помогает? Вчера она сказала, что у меня в глазах тоска. Спросила, всё ли у нас в порядке в постели. При тебе, Света! Я чуть со стула не упал.
— Я помню.
— А позавчера? Свечи в тумбочке? «Для разжигания страсти»? Твоя мать выбирает нам свечи для интима!
Света вздрогнула. Грубо сказал, но правда.
— И ты молчишь. Всегда молчишь. Улыбаешься, киваешь. А я схожу с ума!
Дверь хлопнула. Они оба вздрогнули.
— Детки, я тут пирожки принесла! — голос Людмилы Аркадьевны из прихожей. — С капустой, как Пашенька любит!
Павел встал.
— Всё. Хватит.
— Паш, не надо…
Но он уже вышел из спальни. Света — за ним.
Людмила Аркадьевна стояла на кухне, выкладывала пирожки на тарелку. В новом платье, причёска свежая. Улыбается.
— Пашенька, ты уже дома! Как работа? Устал небось. Света, что ж ты мужа голодным держишь? Я вот вчера заметила — холодильник почти пустой.
— Людмила Аркадьевна, — голос Павла ровный и грубый. — Нам нужно поговорить.
— Конечно, милый! О чём?
— О границах.
Мать замерла с пирожком в руке.
— Что за слово такое? Какие границы? Мы же семья!
— Именно. Семья. Наша семья — это я и Света. А вы — гость. И гости не лезут в чужие спальни.
— Паша! — Света дёрнула его за рукав.
— Нет, Света. Хватит. Людмила Аркадьевна, вы переставляете наши вещи. Даёте советы о нашей интимной жизни. Кладёте масла и свечи в спальню. Это недопустимо.
Лицо Людмилы Аркадьевны стало каменным.
— Я забочусь о вас! О своей дочери! Вижу же — что-то не так! Света ходит как в воду опущенная, ты злой постоянно…
— Я злой, потому что вы не даёте нам жить!
— Паша! — Света уже кричала.
— Так, — Людмила Аркадьевна выпрямилась. — Понятно. Настроил дочь против матери. Я так и знала.
— Никто никого не настраивал…
— Света, собирайся. Поедешь со мной. Нечего тебе тут делать.
— Мама, что ты говоришь?
— Что слышишь! Мужик тебе мозги запудрил. Сидишь тут в этой съёмной квартирке, счастья никакого. Поехали домой!
— Это мой дом, мама.
— Какой дом? Это клетка! Я же вижу — ты несчастна!
— Я несчастна, потому что ты не даёшь мне дышать!
Тишина. Людмила Аркадьевна смотрела на дочь, как на предательницу. Света стояла между мужем и матерью — растерянная, но впервые не отводила взгляд.
— Мама, я люблю тебя. Но Паша прав. Ты переходишь границы. Нельзя так.
— Нельзя заботиться о дочери?
— Заботиться — можно. Лезть в нашу постель — нельзя.
— Я не лезу! Я просто… просто хочу, чтобы вы были счастливы!
— А мы были счастливы. Пока ты не начала учить нас, как правильно заниматься сексом!
Людмила Аркадьевна ахнула. Пирожок выпал из рук, шлёпнулся на пол.
— Как ты смеешь! Я твоя мать!
— Именно! Мать! Не сексолог, не семейный консультант. Мать! И я хочу, чтобы ты оставалась матерью, а не превращалась в… в это!
Павел молча поднял пирожок, выбросил в мусор. Вернулся к жене, встал рядом. Не обнимал — просто был рядом.
— Вы сговорились, — прошептала Людмила Аркадьевна. — Против меня сговорились.
— Мама, пойдём на балкон. Поговорим спокойно.
— Не хочу я с тобой говорить! Предательница!
Она схватила сумку, пошла к двери. Остановилась.
— Когда он тебя бросит — не приходи ко мне!
— Мама…
Дверь хлопнула так, что задрожали стёкла.
Света села на пол прямо посреди кухни. Павел опустился рядом, обнял.
— Прости.
— За что?
— Не знаю. За всё.
— Ты правильно сделала.
— Она моя мама, Паш. Единственная.
— Она не умерла. Просто обиделась. Пройдёт.
— А если не пройдёт?
— Пройдёт. Ты же её знаешь.
Света знала. Мама обижалась часто, но ненадолго. День-два — и звонок: «Светочка, как вы там? Может, пирожков напечь?»
Но сейчас было страшно. Страшно, что на этот раз всё серьёзно. Что мама не простит. Что придётся выбирать.
— Знаешь, что самое ужасное? — тихо сказала она.
— Что?
— Я проверила тумбочку, пока ты с ней разговаривал. Там ещё и книга.
— Какая книга?
— «Как сохранить страсть в браке». С закладками, Паш. Она сделала закладки на важных местах.
Павел не выдержал. Рассмеялся. Сначала тихо, потом громче. Света смотрела на него и тоже начала смеяться. Сидели на полу и хохотали, как сумасшедшие.
— Представляешь, — выдавил Павел сквозь смех, — она читала эту книгу и думала: «Вот это Светке пригодится!»
— А закладки! Господи, закладки!
Смеялись, пока не заболели животы. Потом затихли, всё ещё сидя на полу.
— Что делать будем? — спросила Света.
— Жить. Как умеем. Без масел, свечей и книг.
— А если она придёт?
— Поговорим. Объясним ещё раз. Спокойно, без криков.
— Она не умеет спокойно.
— Научится. Если захочет нас видеть — научится.
Телефон Светы зазвонил. Мама. Она посмотрела на мужа.
— Бери.
— Алло?
— Света, я забыла сказать. В холодильнике в контейнере — салат. И котлеты в морозилке. Разогрейте на ужин.
— Мам…
— И ещё. Я подумаю над вашими словами. Но это не значит, что я согласна. Просто… подумаю.
— Хорошо, мам.
— И скажи своему… скажи Павлу, что пирожки я делала с любовью. Даже если он их выбросил.
— Один упал, мам. Остальные целые.
— Ну вот и хорошо. Всё, мне пора.
— Мам?
— Что?
— Я тебя люблю.
Молчание. Потом тихо:
— И я тебя, доченька. Дура ты, конечно. Но я тебя люблю.
Гудки.
Света посмотрела на телефон. Улыбнулась.
— Что она сказала? — спросил Павел.
— Что подумает. И что любит. И что в холодильнике салат.
— Ну вот видишь. Уже прогресс. Хотя бы не про спальню.
Они поднялись с пола. Света пошла ставить чайник, Павел накрывал на стол. Обычный вечер. Их вечер.
— Паш?
— М?
— Книгу всё-таки выброси. И масло. И свечи, если найдёшь.
— А может, оставим? Вдруг пригодится? — он подмигнул.
— Павел!
— Шучу, шучу. Всё выброшу. Хотя масло пахнет неплохо.
— Па-а-аша!
Он обнял её со спины.
— Всё будет хорошо. Правда. Она умная женщина, твоя мама. Упрямая, но умная. Поймёт.
— Надеюсь.
— Я знаю. А пока… Пока давай просто поужинаем. Без советов, нравоучений и закладок.
— Давай.
Они сели за стол. Пирожки и правда были вкусные. С любовью, как мама сказала.
Через неделю Людмила Аркадьевна позвонила снова. Спросила, можно ли зайти. В гости. С предупреждением.
Пришла с цветами — Свете. Без пирожков, без советов. Села на кухне, пила чай. Молчала.
— Я думала, — наконец сказала она.
— И?
— Трудно мне. Привыкла я за тобой присматривать. Оберегать. А ты выросла.
— Давно, мам.
— Знаю. Но для меня ты всегда маленькая. Которой нужна помощь.
— Мне нужна мама. Не помощница — мама.
— Я постараюсь. Честно. Но если сорвусь…
— Мы напомним, — вставил Павел.
Людмила Аркадьевна посмотрела на зятя. Улыбнулась неожиданно.
— Напоминайте. Только аккуратно. А то я обидчивая.
— Заметили, — улыбнулся он в ответ.
С тех пор прошло три месяца. Людмила Аркадьевна приходила раз в неделю. Звонила заранее. Приносила пирожки — но не учила жить. Иногда срывалась, начинала советовать. Света останавливала: «Мам, границы». Обижалась, но ненадолго.
