«Чадо мое, ты же знаешь, что в мире пребывая, ни единожды не познал я сласти,» — мягко сказал духовный отец. Красавица-фрейлина закрыла лицо ладонями, плечи ее затряслись. Тонкая ткань великолепного платья заскользила по нежной коже и округлое женское плечико предстало перед глазами Фотия.
«Сласти», — повторил архимандрит как зачарованный, но тут же пришел в себя и, поднявшись, быстрым движением вернул сбившееся платье на место.
«Помолимся, дочь моя», — сказал он глухо.
Анна плакала.
«Папина дочка» — так вполне можно было сказать про Анну Орлову-Чесменскую. Мать Анны, Евдокия Николаевна, скончалась в 1786 году, через полтора года после рождения девочки.
Безутешный отец, знаменитый екатерининский вельможа граф Алексей Григорьевич Орлов-Чесменский, к тому времени уже находился в отставке и полностью посвятил себя воспитанию Анны, которая, к тому же, была единственным законнорожденным ребенком графа.
Росла девочка в имении Нескучное под Москвой — и это тот случай, когда название усадьбы вполне отражает суть. В Нескучном постоянно проходили маскарады, спектакли, устраивались невероятные фейерверки. И все для нее, для Анны.
Для любимой дочери отец построил отдельный шикарный дворец, приказал разбить красивейший парк. Не жалел граф денег и на образование девочки. Из-за границы в Нескучное были выписаны лучшие учителя, и вскоре Анна вполне свободно заговорила на французском, итальянском, английском и немецком языках.
В 1796 году Анне исполнилось 11 лет, и отец решил, что дочку пора везти на поклон к императрице. Екатерина II осталась в восторге от девочки:
«Отец был в военном аншефском мундире с шитьём, а дочь в белом кисейном платье и бриллиантах. Государыня приласкала её рукой за подбородок, похвалила и в щёчку поцеловала. Когда они вышли, то государыня сказала бывшим тут: «эта девушка много доброго обещает»». — А.М. Грибовский.
Через несколько месяцев после представления Анны, государыня скончалась от апоплексического удара. От пришедшего к власти Павла I пожилой граф Орлов не ждал ничего хорошего и, взяв с собою дочь, спешно отбыл в Дрезден.
Возвратились Орловы в 1801 году, после воцарения Александра I. Шестнадцатилетняя Анна, ставшая настоящей красавицей, была благосклонна принята при императорском дворе. 58-летний поэт Гавриил Романович Державин, увидав юную графиню на балу, был так впечатлен, что написал в честь барышни пламенную оду:
Ты взорами орлица,
Достойная отца;
Душою голубица,
Достойная венца.
Приятности дивятся
Уму и красотам,
И в плясках все стремятся
Лишь по твоим следам.
Явишься ль в Петрополе, —
Победы поженёшь:
Как флот отец твой в море,
Так ты сердца пожжёшь.
Анна, и правда, пожгла немало сердец: женихи только что в очередь не выстраивались. И ведь какие женихи! Сам светлейший князь Платон Александрович Зубов, последний фаворит покойной государыни Екатерины, присылал сватов к графу Орлову.
Жаждал заполучить Анну в супружескую опочивальню и 49-летний князь Александр Куракин, прозванный «Бриллиантовым князем» за свое пристрастие к драгоценным камням, коих у него дома было немеряно.
Анна была шокирована вниманием к себе со стороны немолодых, увешанных регалиями, мужчин. Батюшка, ревностно следивший за целомудрием дочери и повсюду ее сопровождавший, отказал и Зубову, и Куракину.
В 1807 году появились новые претенденты на руку и сердце Анны: князь Борис Вестрис, князь Федор Голицын и граф Николай Каменский. Из этой троицы симпатию у Анны вызвал лишь Николай Каменский — красавец-военный, показавший отменную храбрость и в Швейцарском походе Суворова, и во время войны с турками.
Отношения с Каменским развивались стремительно, и в начале 1808 года граф Орлов уже собирался доложить императору о готовящемся браке.
Увы, отец не успел осуществить свое намерение. 5 января 1808 года 70-летий Алексей Григорьевич Орлов внезапно скончался. Анна, всегда чувствовавшая себя за батюшкой как за каменной стеной, погрузилась в тяжелую депрессию — ей было не до женихов.
Согласие на брак с Николаем Каменским было отозвано.
На разрыве всех отношений с Каменским особо настаивал дядя Анны, 1-й директор Академии наук, граф Владимир Григорьевич Орлов. Младший из знаменитых братьев Орловых желал, чтобы племянница переехала жить к нему, ибо «она слишком молода и неопытна, и было бы неприлично жить ей одной».
Анна, прекрасно знавшая, что в роду Орловых близкородственные связи не считаются зазорными, наотрез отказалась.
Вместо того, чтобы поселиться с дядей, Анна отправилась в паломничество по монастырям. В Спасо-Яковлевском монастыре Ростова графиня познакомилась со старцем Амфилохием, который стал ее духовным отцом.
Благодаря общению с Амфилохием, богатейшая наследница империи стала одной из главных благотворительниц России. Анна пожертвовала Спасо-Яковлевской обители огромную по тем временам сумму в 300 тыс. рублей, заказала серебряную раку для мощей святителя Иакова, закупила для монастыря драгоценные оклады для икон, богослужебные книги, церковное облачение.
В 1811 году Анна узнала о смерти своего бывшего жениха: Николай Каменский умер от «мозговой лихорадки» в возрасте 34 лет. Для графини Орловой это был тяжкий удар: оказалось, что она все еще любила Николая.
Во время Отечественной войны 12 года Анна Орлова проявила себя с наилучшей стороны. Графиня на собственные деньги снарядила 7-ой пехотный полк народного ополчения.
После войны Анна, несмотря на свою религиозность, стала активно появляться в свете. В 1817 году Александр I произвел графиню в камер-фрейлины и подарил ей фрейлинский шифр императрицы Елизаветы Алексеевны.
В своем дворце в Петербурге Анна Орлова-Чесменская давала невероятные балы, на которых собирался весь цвет столичного общества.
Казалось, что знатная дама навсегда отказалась от духовных исканий и предалась светским удовольствиям, но не тут-то было.
В 1820 году графиня познакомилась со священником Фотием (в миру Петр Никитич Спасский). 28-летний Фотий был страстным борцом за «чистое Православие» против масонов, методистов, иллюминатов и прочих.
Анну привлекли благородные устремления Фотия, его страсть, смелость и аскетизм.
Графиня стала добиваться права стать духовной дочерью Фотия. Священник поначалу сторонился Анны из-за ее богатства и положения.
Впрочем, вскоре Фотий изменил свое мнение об Орловой-Чесменской и примкнул к обществу великосветских дам. Остроумный, оригинальный мужчина в веригах, призывающий к аскетизму, к воздержанию, и окруженный ореолом подвижничества и изгнания, вызвал настоящий фурор среди дам.
Анна же была совершенно покорена.
Осенью 1820 года Фотий произнес в Казанском соборе обличительную речь против охватившего общество мистицизма. За это Священный Синод приказал удалить священника из столицы. Фотий был назначен настоятелем полуразрушенного Деревяницкого монастыря неподалеку от Новгорода.
Анна, узнав о беде, приключившейся с ее духовным отцом, отправила в монастырь огромное пожертвование с указанием: «На его нужды». Имелось в виду, на нужды Фотия.
Графиня ходила по высоким кабинетам, хлопотала о возвращении священника в Петербург. Благодаря заступничеству Анны, Фотия сначала перевели в Сковородский-Михайловский монастырь, а затем присвоили ему сан архимандрита.
К тому моменту в свете уже вовсю судачили о том, что интерес Анны к Фотию основан не только на устремлениях души, но и на устремлениях тела. Поэт Александр Сергеевич Пушкин даже написал по этому поводу едкую эпиграмму:
Благочестивая жена
Душою Богу предана,
А грешной плотию
Архимандриту Фотию.
Анна оправдывалась:
«Он возбудил во мне внимание тою смелостию, тою неустрашимостию, с какими… стал обличать господствующие заблуждения в вере. Всё было против него, начиная со двора. Он не побоялся этого. Я пожелала узнать его и вступила с ним в переписку. Письма его казались мне какими-то апостольскими посланиями. Узнав его более, я убедилась, что он лично для себя ничего не искал».
Оправдания Анны вызывали еще большие насмешки, но ей было все равно.
В августе 1822 года Александр I назначил Фотия настоятелем знаменитого Юрьева монастыря в Новгородской епархии. Обитель находилась в плачевном состоянии, и государь надеялся, что архимандрит сможет ее восстановить.
Анна Орлова отправилась в Новгород вслед за Фотием, купила неподалеку от монастыря земельный надел и построила усадьбу. Это вызвало новый всплеск светских сплетен: все были уверены, что в усадьбе Анна встречается с архимандритом.
Интерес к «роману» графини и ее духовного отца в обществе был огромным, ведь образ «блистательной светской дамы, которая нисколько не похожа на московских богомолок», резко контрастировал с образом аскета-священнослужителя в веригах и с жиденькой бородкой.
Насмешки становились все сильнее, и вскоре оправдываться пришлось и самому Фотию:
*
Фотий и Анна полностью отстроили Юрьев монастырь, после чего графиня перевезла в обитель прах своего отца Алексея Орлова и его братьев.
Так и жили на два дома: Фотий — в монастыре Юрьевом, а Анна — рядом, в двухэтажном, но вполне скромном, доме.
В 1835 году архимандрит тяжело заболел. Анна самолично ухаживала за ним. 26 февраля 1838 года Фотий скончался в возрасте 45 лет, и был похоронен в заранее подготовленном склепе в подземной церкви Похвалы Богородицы на территории Юрьева монастыря.
Похоронив духовного отца, графиня Орлова продолжила жить в своем имении рядом с Юрьевым монастырем, хотя в свете ждали, что она возвратится в Петербург.
Продав дворец в Нескучном саду, отцовский конный завод, другое имущество, Анна щедро тратила деньги на монастыри и церкви — всего на благотворительные цели ею было потрачено более 25 миллионов рублей, то есть, почти все состояние.
Большинство своих крестьян Анна Алексеевна обратила в вольные хлебопашцы, что было небывалым поступком по тем временам.
5 октября 1848 года 63-летняя графиня Анна Орлова-Чесменская пришла в Юрьев монастырь для совершения панихиды по своему отцу. После панихиды, она спустилась в склеп к гробу Фотия, затем поднялась в церковь, где ей внезапно стало плохо. Графиня пожаловалась на стеснение в груди, начала сильно кашлять и умерла на руках священника Мануила.
Согласно завещанию Анны Алексеевны, ее похоронили рядом с Фотием, что вызвало очередные пересуды в свете. Вот только ни Фотию, ни Анне не было уже никакого дела до светских сплетен, преследовавших их при жизни.
Так сложилась судьба женщины, которую подозревали в самом тяжком и непростительном преступлении — в Любви.
