— А ты что, решил, что наша квартира это приют для твоих родственников, которые попали в беду, что ли?! Мне надоело постоянно принимать их у нас, обстирывать и готовить для них, Саша! За два года нашего брака, мы были дома только вдвоём всего два месяца! Два! С этим пора кончать!
Голос Марины не срывался, не дрожал. Он был ровным, холодным и тяжёлым, словно она методично укладывала каменные плиты между собой и мужем. Она стояла в проёме кухни, прислонившись плечом к косяку, и скрестив руки на груди. Свет из коридора падал на неё сзади, превращая её фигуру в тёмный, непреклонный силуэт. Александр, только что сбросивший на коврик у входа свои ботинки, замер с курткой в руках. Он ещё не успел стряхнуть с себя благодушное настроение после телефонного разговора, в котором он в очередной раз выступил в роли великодушного спасителя. И этот неожиданный, стальной выпад жены вонзился в него, как ледяная игла.
Он ждал чего угодно — вздохов, уговоров, может быть, даже пары слезинок, которые можно было бы легко осушить дежурным «ну, милая, не переживай». Но вместо этого он получил в лицо ультиматум, отчеканенный с чёткостью приговора. Его расслабленное лицо мгновенно окаменело.
— Марина, это же моя двоюродная сестра, она на пару недель! Где твоё сочувствие? — возмутился Александр, и в его голосе прозвучали те самые нотки праведного недоумения, которые она так ненавидела. — У Ленки реальные проблемы, её выселяют из съёмной квартиры за неуплату! Куда ей идти, на улицу? Мы же семья!
Он произнёс слово «семья» с особым нажимом, будто это был неоспоримый козырь, способный побить любую карту. В его понимании это слово означало безусловную взаимовыручку, открытые двери и общую кастрюлю борща. Он смотрел на её тёмную фигуру и искренне не понимал, как можно быть такой бездушной. Как можно отказать в помощи родной крови, попавшей в беду?
Марина сделала шаг из тени. Теперь он видел её лицо — бледное, с жёстко сжатыми губами. В её глазах не было гнева, в них застыла бездонная, выгоревшая дотла усталость. Усталость от объяснений, почему ей не нравится, когда дядя Игорь курит на их балконе, стряхивая пепел в её цветочные горшки. Усталость отмывать забрызганное жиром зеркало в ванной после его сестры Оксаны, которая считала своим священным долгом делать маски для волос из кефира и репейного масла. Усталость от постоянного ощущения себя персоналом в бесплатной гостинице, где гости никогда не говорят «спасибо», потому что уверены, что им все должны по праву родства.
— Семья, Саша? — переспросила она тихо, и её тихий голос прозвучал в прихожей громче любого крика. — Когда твой дядя с тётей ждали, пока им достроят дачу, и прожили у нас полтора месяца, мы были семьёй? Я не помню, чтобы они хоть раз купили туалетную бумагу. Или когда твоя родная сестра решила, что ей срочно нужно «отдохнуть от мужа», и переехала к нам с двумя детьми на три недели? Я помню только разрисованные фломастерами стены в детской, которую мы только-только отремонтировали для себя. Для нашей будущей семьи. Помнишь?
Она не обвиняла. Она просто констатировала факты, один за другим, выстраивая из них неприступную стену. Каждый факт был шрамом на теле их брака, который она больше не хотела прятать под одеждой дежурных улыбок.
Александр поморщился, словно от зубной боли. Эти бытовые мелочи казались ему унизительными, недостойными обсуждения. Главное — это высокий порыв, благородный поступок! А она о какой-то туалетной бумаге.
— Ты всё усложняешь. Это мелочи жизни. Все были тебе благодарны. И сейчас ситуация совершенно другая, Ленке правда некуда идти! Не будь эгоисткой!
Он шагнул к ней, намереваясь применить свою обычную тактику: сократить дистанцию, обнять, заговорить, растворить её сопротивление в потоке своей уверенной мужской логики. Но Марина резко выставила вперёд ладонь. Этот жест, короткий и властный, остановил его на полпути.
— Я сказала, с этим пора кончать.
Она замолчала. Это было не молчание обиды, требующее извинений. Это было молчание хирурга, который закончил ставить диагноз и теперь обдумывает план операции. Она больше не собиралась спорить. Она поняла, что её слова для него — просто шум, помехи в эфире его благородной миссии. Он её не слышит. А значит, придётся сделать так, чтобы он почувствовал.
— Делай, как знаешь, — произнесла она после долгой паузы, и её голос стал абсолютно пустым и безразличным. — Твоя сестра. Твоё решение.
Александр растерянно моргнул, не веря своим ушам. Она сдалась? Так просто? Он почувствовал огромное облегчение, смешанное с чувством мужского превосходства. Вот так и надо было с самого начала. Проявить твёрдость, и женские капризы испарятся. Он не увидел, как в её неподвижных глазах на секунду вспыхнул холодный, хищный огонёк, и как её губы скривились в едва уловимой, жёсткой усмешке. Он думал, что выиграл этот спор. Он ещё не понимал, что только что дал ей полное право начать войну по её собственным правилам.
Двоюродная сестра Лена приехала на следующий день к вечеру. Она ввалилась в прихожую, тяжело дыша, волоча за собой огромный, обшарпанный чемодан на колёсиках, одно из которых отчаянно скрипело и виляло в сторону. Лена была уставшей, растерянной и всем своим видом излучала ауру маленькой катастрофы. Александр встретил её с распростёртыми объятиями и шумным радушием, пытаясь своим энтузиазмом заполнить всё пространство квартиры и заглушить напряжение, которое висело в воздухе плотным туманом.
— Ленусь, ну наконец-то! Проходи, не стесняйся! Будь как дома! — гремел он, забирая у неё чемодан.
Марина вышла из кухни, вытирая руки о полотенце. На её лице была вежливая, но абсолютно безжизненная маска. Улыбка не трогала глаз, не создавала морщинок в уголках. Это была просто формальность, растянутые в стороны мышцы лица.
— Здравствуй, Лена. Проходи, — сказала она ровным, бесцветным голосом. Она не использовала уменьшительно-ласкательное «Ленуся», как муж. Она назвала её полным именем, мгновенно устанавливая дистанцию — не враждебную, но чёткую, как пограничный столб.
Вечер прошёл в атмосфере вязкой неловкости. Александр суетился, рассказывал анекдоты, пытался вовлечь жену в разговор, но Марина отвечала односложно, не поддерживая ни одной темы. Она показала Лене её комнату — бывший кабинет, где теперь стоял раскладной диван, — объяснила, где лежат чистые полотенца и какой пароль от Wi-Fi, с точностью и отстранённостью администратора отеля. Она не предложила разобрать вещи, не спросила, как Лена доехала. Она просто выполняла необходимый протокол гостеприимства, и эта механическая правильность была куда более оскорбительной, чем открытый скандал. Лена чувствовала это, ёжилась, но списывала всё на собственную неловкость и усталость хозяев.
Настоящий взрыв произошёл утром. Александр проснулся в неплохом настроении, уверенный, что самый острый момент миновал и Марина, как обычно, «перебесится и успокоится». Он вышел из спальни, направляясь в ванную, и замер посреди коридора. На стене, прямо напротив входной двери, там, где раньше висела безобидная картина с морским пейзажем, теперь красовалась пробковая доска. Аккуратными канцелярскими кнопками к ней были приколоты два листа бумаги формата А4, распечатанные на принтере.
Он подошёл ближе, недоверчиво щурясь. Верхний лист был озаглавлен строгим, деловым шрифтом: «Прейскурант услуг пансиона „Уютный Уголок“». Ниже шёл список:
Стирка (одна загрузка стиральной машины, порошок предоставляется) — 300 руб.
Приготовление ужина (из продуктов гостя) — 500 руб./чел.
Приготовление ужина (из продуктов пансиона) — 700 руб./чел.
Уборка комнаты гостя (1 раз в неделю) — 1000 руб.
Пользование Wi-Fi — 50 руб./сутки.
Консультация по бытовым вопросам — 200 руб./15 мин.
Второй лист был не менее впечатляющим. «График посещения ванной комнаты и туалета». Утро было расписано по минутам: 07:00 — 07:30 — Александр 07:30 — 08:00 — Марина 08:00 — 08:30 — Запись для гостя Далее шли дневные и вечерние интервалы с пустыми строчками для «записи».
Кровь бросилась Александру в лицо. Он сорвал листы с доски, сжимая их в кулаке так, что бумага затрещала. В этот момент из своей комнаты выскользнула Лена, уже одетая, с полотенцем в руках. Увидев перекошенное лицо брата и обрывки бумаги в его руке, она испуганно замерла.
— Это что такое?! — взревел Александр, врываясь на кухню. Марина сидела за столом и спокойно пила кофе, глядя в окно. Она даже не повернула головы. — Ты о чём? — спросила она так, будто её искренне интересовал его вопрос.
— Я вот об этом! — он швырнул скомканные листы на стол. — Ты что устроила? Ты с ума сошла? Ты вымогаешь деньги у моей семьи?!
Только теперь она медленно повернулась. Её взгляд был абсолютно спокоен, даже немного скучающ. Она сделала маленький глоток кофе, поставила чашку на блюдце и посмотрела ему прямо в глаза.
— Во-первых, не кричи, ты разбудишь соседей. Во-вторых, я не вымогаю. Раз уж наша квартира — это социальная гостиница, я просто формализовала процесс. Я не могу и не буду оказывать услуги бесплатно. Все вырученные средства, как ты понимаешь, пойдут на погашение коммунальных платежей, которые из-за постоянных гостей заметно выросли. А также на амортизацию бытовой техники и компенсацию моего времени.
Она говорила так, будто зачитывала пункты бизнес-плана на совете директоров. Её ледяное спокойствие бесило его ещё больше, чем крики.
— Ты… ты… это наш дом! Это моя сестра! Какая, к чёрту, амортизация?! Муж взревел, но Марина даже не моргнула.
— Нет, — холодно парировала она, и в её голосе прозвенела сталь. — Это ты вчера объяснил мне, что это не наш дом, а проходной двор для твоей родни. А я всего лишь установила в нём правила, как в любом приличном заведении. Я веду бизнес. Ты же сам его открыл.
Жизнь в «пансионе» началась с густой, удушливой тишины. Александр, подавив первый приступ ярости, решил избрать тактику тотального игнорирования. Он демонстративно расправил скомканные листы, разгладил их на столе и, не глядя на жену, бросил сестре: «Не обращай внимания, это у неё нервное». Лена, бледная и напуганная, кивнула и поспешно скрылась в своей комнате, словно ища убежища от чужой войны, в эпицентре которой она невольно оказалась.
Александр решил действовать. Он должен был показать, кто в доме хозяин, восстановить привычный порядок вещей. Утром он демонстративно громко заварил кофе не только себе, но и Лене, сделал ей бутерброды с сыром и колбасой, которые он с грохотом поставил на стол. Он вёл себя так, будто никакого «прейскуранта» не существовало в природе. Марина вышла на кухню, налила себе воды и, проходя мимо, бросила мимолётный взгляд на стол. Затем она достала из ящика маленький блокнот и ручку.
— Так, завтрак для гостя. Кофе, два бутерброда… — пробормотала она себе под нос, но достаточно громко, чтобы они оба услышали. — По стандартному тарифу, пусть будет двести пятьдесят рублей. Я запишу на счёт номера.
Александр застыл с чашкой в руке. Его лицо медленно наливалось багровым цветом.
— Прекрати этот цирк, Марина.
— Это не цирк, это бухгалтерия, — невозмутимо ответила она, делая пометку в блокноте. — Услуга оказана, она должна быть зафиксирована. Или ты хочешь, чтобы у нас были проблемы с отчётностью?
Лена вжала голову в плечи и уставилась в свою тарелку, делая вид, что невероятно увлечена разглядыванием узора на сыре. Она откусила микроскопический кусочек бутерброда и жевала его целую вечность, боясь издать лишний звук. Атмосфера была такой плотной, что казалось, нож можно было не только воткнуть в масло, но и оставить стоять в воздухе.
Следующим испытанием стала стирка. К обеду Лена робко выглянула из своей комнаты и, поймав Александра в коридоре, шёпотом спросила, можно ли ей постирать пару вещей. Для Александра это был сигнал к действию. Это был его шанс проявить себя как заботливого брата и главу семьи, а не как мелкого лавочника.
— Конечно, можно! Что за вопросы! — громко и бодро воскликнул он, направляясь к корзине с грязным бельём. Он демонстративно выгреб оттуда вещи сестры, отсортировал их и направился к стиральной машине.
Он уже засыпал порошок в отсек, когда в дверях ванной появилась Марина. В руках она держала чистый кухонный фартук с дурацкой надписью «Король гриля». Она молча протянула его Александру.
— Что это? — не понял он.
— Спецодежда для персонала, — с ледяной любезностью пояснила она. — Раз ты решил взять на себя обязанности прачки, будь добр соблюдать дресс-код. Это непрофессионально — работать с клиентскими вещами в домашней одежде.
Унижение было настолько концентрированным и неожиданным, что Александр на мгновение потерял дар речи. Он смотрел на этот идиотский фартук, потом на её абсолютно серьёзное лицо, и чувствовал, как внутри него закипает бессильная ярость. Она превращала его дом в театр абсурда, а его самого — в главного клоуна.
— Я не буду это надевать, — процедил он сквозь зубы.
— Как хочешь, — пожала плечами Марина. — Но тогда я буду вынуждена вычесть стоимость услуги из твоего личного бюджета. Триста рублей, согласно прейскуранту. Ты либо выполняешь работу как сотрудник и получаешь за это условную оплату, либо оплачиваешь услугу, оказанную пансионом. Всё просто.
Она развернулась и ушла, оставив его одного перед гудящей стиральной машиной. Он чувствовал себя идиотом. Любой его жест сопротивления она тут же перехватывала, выворачивала наизнанку и встраивала в свою извращённую систему, делая его положение ещё более жалким.
Весь оставшийся день Лена не выходила из комнаты, общаясь с внешним миром только через короткие перебежки в туалет, строго сверяясь с графиком, который Марина предусмотрительно повесила на дверь ванной. К вечеру Александр, доведённый до предела этим молчаливым противостоянием, решил пойти ва-банк. Он устроит настоящий семейный ужин! С жареной курицей, картошкой, салатом. Он заставит их сесть за один стол, он сломает эту ледяную стену своим радушием и нормальной, человеческой едой.
Он провозился на кухне два часа. Ароматы жареной курицы заполнили квартиру, вытесняя запах холодной войны. Он накрыл на стол в гостиной, поставил три прибора. — Лена, Марина, ужинать! — торжественно провозгласил он.
Лена вышла, с благодарностью вдыхая запах еды. Александр положил ей на тарелку самый большой кусок. Он ждал Марину. Но она не пришла. Он заглянул на кухню. Она сидела там с книгой и тарелкой, в которой лежал простой овощной салат.
— Ты не будешь с нами есть? — спросил он, стараясь, чтобы его голос не дрожал от гнева.
Марина оторвалась от книги и посмотрела на него с вежливым удивлением. — А зачем? У гостя сегодня заказан ужин от шеф-повара, — она кивнула в его сторону. — Судя по запаху, ты отлично справляешься. Персоналу не положено ужинать вместе с клиентами. Приятного аппетита.
Ночь не принесла облегчения. Александр почти не спал, прислушиваясь к ровному дыханию Марины рядом. Эта безмятежность пугала его больше, чем если бы она рыдала в подушку. Он чувствовал себя чужим в собственной спальне, в собственной жизни. Утром он подкараулил её на кухне, решив предпринять последнюю, отчаянную попытку достучаться до той женщины, на которой когда-то женился. Она стояла у кофемашины, одетая в строгий домашний костюм, похожая на топ-менеджера, готовящегося к тяжёлому дню переговоров.
— Марина, мы можем поговорить? По-человечески. Без вот этого всего, — он неопределённо махнул рукой в сторону коридора, где на стене всё ещё висела пустая пробковая доска, как зловещее напоминание.
— Мы и так говорим, — она не повернулась, следя за тем, как наполняется её чашка. — Какие-то проблемы с обслуживанием? Твоя сестра вчера не жаловалась на качество ужина. Хотя, признаю, подача была не на высоте. Тебе стоит поработать над сервировкой.
Это было последней каплей. Холодное, расчётливое унижение, поданное под соусом деловой критики. Его отчаянная попытка наладить контакт разбилась о ледяную стену её сарказма.
— Да что с тобой не так?! — его голос сорвался на крик, которого он так старался избежать. — Это моя сестра! Моя семья! А ты… ты устроила из этого балаган! Завтраки, стирка, фартуки… Ты превратила мой дом в сумасшедший дом!
Марина наконец повернулась, отставив чашку. Её взгляд был спокоен и пронзителен, как у энтомолога, изучающего поведение насекомого.
— Это не твой дом, Саша. Это наш дом, который ты самостоятельно переквалифицировал в гостиницу. Я лишь навела в ней порядок и ввела понятную систему. И, раз уж мы заговорили о твоей работе, — она сделала шаг к нему, и её голос стал ещё тише и ядовитее, — то как управляющий ты справляешься отвратительно. Ты создаёшь конфликтные ситуации, демотивируешь единственный работающий персонал, то есть меня, и оказываешь услуги без оплаты, подрывая экономику нашего маленького предприятия. Твои братские чувства — это очень плохой бизнес-план.
Он смотрел на неё, и до него наконец дошло. Это не игра. Это не временное помешательство. Это был её методичный, хладнокровный ответ на всё. На дядю, на тётю, на сестру с детьми, на его вечное «ну войди в положение». Она не просто злилась, она уничтожала тот мир, который он пытался построить по своим правилам.
— Ах вот как… Бизнес-план… — прорычал он. Ярость, чистая, дикая, незамутнённая, затопила его сознание. Он больше не чувствовал ни унижения, ни растерянности. Только ослепляющий гнев. Он развернулся и в два шага оказался в коридоре. Схватившись за пробковую доску, он с треском сорвал её со стены, выдирая крепления вместе с кусками обоев.
— Вот твой бизнес-план! — заорал он, ломая доску о колено. Хруст пробки прозвучал в тишине квартиры как выстрел. Он швырнул обломки на пол. — А вот твой прейскурант! — Он поднял с пола распечатанные вчера и выброшенные им же листы, которые Марина аккуратно подобрала и положила на тумбочку, и начал рвать их на мелкие, крошечные клочки. — И график посещения туалета! Чтобы я больше этого не видел! Никогда!
Он стоял, тяжело дыша, посреди разбросанных обломков и бумажного крошева. Лена, привлечённая шумом, высунула испуганное лицо из своей комнаты и тут же спряталась обратно.
— А ты что, решил, что наша квартира это приют для твоих родственников, которые попали в беду, что ли?! — выкрикнул он, передразнивая её интонацию из того первого разговора. — Да, решил! Да, это мой дом, и здесь будут жить те, кому я хочу помочь! И никто не будет выставлять им счета и надевать на меня идиотские фартуки!
Наступила тишина. Марина стояла в проёме кухни, спокойно наблюдая за его извержением. На её лице не было ни страха, ни злости. Только холодное, отстранённое удовлетворение, будто она только что поставила финальную галочку в своём списке дел. Он ожидал слёз, криков, ответной ярости. Но она просто смотрела.
Когда он замолчал, выдохшись, она молча развернулась и прошла мимо него в спальню. Он подумал, что она закроется там. Но через минуту дверь снова открылась. Марина вышла, катя за собой маленький, элегантный чемодан на колёсиках — тот, с которым она ездила в командировки. Она остановилась в нескольких шагах от него, прямо посреди созданного им хаоса.
— Ты прав, Саша, — произнесла она спокойно и отчётливо. — Это твой дом. И твой приют. И твои родственники. Ты так этого хотел, ты за это боролся. Поздравляю, ты победил. Управляй им сам.
Она не взглянула ни на него, ни на дверь комнаты, за которой затаилась Лена. Она просто развернулась, с тихим щелчком открыла входную дверь и вышла, аккуратно прикрыв её за собой. Замок клацнул, отрезая её от этой квартиры навсегда.
Александр остался стоять посреди коридора. Под ногами хрустели обломки его семейной жизни и обрывки бумаги с прейскурантом услуг. Из комнаты робко выглянула Лена.
— Саш?.. Она… ушла?
Он не ответил. Он смотрел на дверь, за которой скрылась его жена, и медленно осознавал, что только что получил именно то, чего требовал. Абсолютную, безраздельную власть над своим домом, который в одно мгновение перестал быть домом и превратился в декорацию его личного, оглушительного провала.
