До аэропорта Карачи оставалось около четырех часов лета. «Боинг» шел на высоте шесть тысяч метров. Пассажир, сидевший в середине левого ряда, пытался разглядеть лицо дамы, дремавшей в соседнем кресле.
Во время посадки в Хитроу он обратил внимание на высокую стройную женщину в странном белом одеянии, напоминающем индийское сари, — под легким покрывалом мелькнули огромные темные глаза, прямой нос, словно нарисованный китайским каллиграфом, нежный рот и изогнутые, как монгольские луки, черные брови.
Черноволосая леди показалась ему идеалом восточной красоты — в детстве он любил перечитывать «Тысячу и одну ночь», а эта дама словно сошла с картинки, изображающей Шахерезаду…
Ровно гудели моторы, стюардессы разносили подносы с минеральной водой, и когда к креслу Шахерезады потянулись люди с фотокамерами и диктофонами, любитель восточных сказок поднял брови и до неприличия широко разинул рот.
— Вы возвращаетесь домой ради мести?
- … Я никому не желаю зла, моя мечта — свободный и демократический Пакистан.
— Ваших братьев называют террористами, их обвиняют в убийствах, похищении людей, угоне самолета…
- — Не верьте тому, что пишут газеты генерала Зии-уль-Хака. Мои братья — дети своего отца, а он никогда бы не обагрил руки кровью невинных.
— Что бы вы сказали генералу, если бы он был среди нас?
- — Поскорее уходите, ваше время кончилось. Пожалейте страну, пожалейте невинных людей, пожалейте самого себя… Ради Аллаха уходите.
— Но Аллах запрещает женщинам заниматься политикой…
- — После смерти пророка Мохаммеда его вдова водила правоверных в бой. Она видела, как узурпатор Язид издевался над братом. Позвольте же и мне встать на защиту чести моей страны и моей семьи.
— Говорят, ваш младший брат покончил жизнь самоубийством, но французская полиция подозревает в смерти господина Бхутто его собственную жену …
- — Я повторюсь — не верьте газетам Зии-уль-Хака. Мы с братом посвятили жизнь одному делу, и я думаю, вы понимаете, кто виноват в его смерти.
Англичанин моргнул и захлопнул рот — он-то решительно ничего не понимал. Ясно было лишь одно: Шахерезада оказалась местным политиком, имеющим какие-то счеты с пакистанским диктатором, генералом Зией.
Когда экипаж сообщил, что в аэропорту Карачи мисс Бхутто встречают полтора миллиона человек, путешественник окончательно потерял надежду на знакомство.
Его ошеломил вид тысяч смуглых лиц, белых рубах, флагов, тюрбанов, безумных глаз, а от дикого нескончаемого рева «Беназир!» (на урду эго значит «Несравненная») у него заложило уши.
Женщина в белом шальвар-камизе поднялась в кузов ярко раскрашенного грузовичка, и машина поплыла к городу, медленно продираясь сквозь беснующуюся толпу. Люди пели и плясали, бросали ей прозрачные шали и цветочные гирлянды, смеялись, плакали, повторяли имя Аллаха.
Кто-то попытался кинуть в грузовик камень и тут же исчез в людском водовороте — женщина в белом впервые в жизни увидела, как человека разрывают на части. Она что-то сказала (ее слова перекрыл приветственный вой), улыбнулась и подняла руку.
Для Беназир Бхутто, потомка правителей провинции Синд, внучки президента Джаландхара, удостоенного титула баронета королевой Викторией, любимой дочери бывшего премьер-министра Пакистана Зульфикара Али Бхутто, казненного 10 лет назад в тюрьме Равалпинди, этот момент стал по-настоящему долгожданным возвращением домой.
Пять часов в пути по узким улицам, запруженным беснующейся толпой, под нескончаемые крики и ливень цветов, в тридцатиградусную жару.
Люди на глазах теряли рассудок — Аяз Саму, почтенный лахорский бизнесмен, региональный секретарь ее партии, кричал: «Беназир!» и в исступлении бросался па оцепление.
Другие не выдерживали палящего солнца — когда грузовичок дополз до трибуны с микрофонами, стоявший на ней вице-президент Партии пакистанского народа медленно сполз на землю, потеряв сознание. Но взявшая в руки микрофон женщина была улыбчива и свежа…
Лишь оказавшись в спальне старого дома на Клифтон Роуд, Беназир Бхутто позволила стереть с лица приветливую улыбку. Ее мать жила в Лондоне, один брат — в Париже, а второго она привезла в гробу для похорон на фамильном кладбище — только ради этого ей и разрешили вернуться на родину.
В огромной гостиной внизу собралась верхушка клана Бхутто, и Беназир чувствовала их любовь и поддержку.
Здесь ее окружали любимые с детства вещи и те, что она приобрела сама: древний диван в полосатом китайском шелке, огромная карта Пакистана. А вот фотографии студенческих лет в колледже Рэдклифф, голубое платье и соломенная шляпка для оксфордских пикников…
Диван сделали еще в XVII веке. Он уцелел чудом — двести лет тому назад англичане конфисковали земли Бхутто и продали с аукциона всю обстановку их дворцов — и мебель, и пузатые серебряные сосуды, и ковры, и китайский фарфор.
Ее прапрадед Имран-хан был черноус и румян, все женщины Лахора заглядывались на статного красавца, когда он гарцевал по городу на арабском скакуне. У английского резидента была двадцатилетняя дочь, и она влюбилась в Имран-хана.
Друг наместника, гарнизонный полковник, узнал об этом и пригласил прапрадедушку к себе. Он был для него не князем, а одним из темнокожих рабов.
«Я хочу тебя проучить», — сказал полковник и снял со стены кнут. Но Имран-хан был ловок, силен и храбр, он перехватил руку англичанина, сбил с ног и стегал его до тех пор, пока тот не уполз под стол.
Затем он вышел из комнаты и умчался из города — Имран-хан бежал к афганскому эмиру, с ним уехала и юная англичанка. Увидев погоню, он повернул направо, а девушке, друзьям и слугам велел скакать в другую сторону — она не должна была попасть в руки врагов.
Приближенные выполнили волю господина: когда кони преследователей уже дышали беглецам в затылок, один из слуг Имран-хана выхватил широкий сикхский нож и зарезал англичанку.
Прапрадедушка прожил в изгнании десять лет. Когда же Синд восстал, в обмен на покорность провинции англичане простили сто, вернув дома и земли…
Рассказывая об этом, отец учил, что в политике нет места пи предубеждению, ни любви.
«Англичанами всегда руководили трезвый расчет и государственные интересы, потому они и правили миром. Второй такой страны, как Пакистан, — повторял он, показывая на карту, — бывшей оконечности империи Великих Моголов, бывшей мусульманской части Британской Индии, получившей независимость в 1947 году, на свете нет».
Четыре говорящих на разных языках провинции, территории, населенные полудикими племенами, — восемьдесят миллионов человек, три четверти из которых не в состоянии написать даже свое имя…
В результате провинциями правят кланы, городами — бюрократы, страной — армия…
Ее отец, первый премьер-министр, раздавший землю беднякам, был свергнут начальником генштаба — хилым и приторно вежливым генералом Зией-уль-Хаком, напоминавшим злодея из английской кинокомедии.
Вот ее фото в майке и джинсах — Беназир впервые оделась так в Америке. Переступив порог колледжа Рэдклифф, она разрыдалась — дома ей никогда не приходилось находиться в одной комнате с незнакомцами.
Но потом в колледже ей понравилось: она изучала политологию, ездила на пикники, болела за местную футбольную команду и участвовала в демонстрациях против войны во Вьетнаме. Америка ей нравилась, но через несколько лет отец отправил ее в Оксфорд: «Ты — дочь своей страны, и тебе нельзя привыкать к одному месту. Всегда помни, что тебя ждут дома».
В Англии она закончила образование и вернулась в дом на Клифтон-роуд, мечтая работать в министерстве иностранных дел… Все оборвалось 5 июля 1977 года, когда по радио объявили о переходе власти к армии. Сначала отца посадили под домашний арест, а затем коммандос ворвались в их поместье и увезли его в тюрьму.
Эта черная шаль и одеяло из верблюжьей шерсти были с ней в заключении… Ее отправили туда вслед за отцом, которого держали за решеткой около года в кандалах, без теплой одежды и тюфяка. Затем его обвинили в коррупции и покушении на убийство, приговорили к смерти и повесили. Врач семьи утверждал, что на самом деле он умер от удара в голову.
Тогда отцовскую партию возглавила мать. Генерал Зия правил страной железной рукой: людей ссылали, пороли, бросали в тюрьмы. Но с благородными дамами он не мог так обращаться, хотя после беспорядков на стадионе ее матери наложили одиннадцать швов. Ее долго не выпускали за границу, несмотря на диагноз рака.
Зия-уль-Хак заточил за решетку и ее саму — правнучку синдских князей, выпускницу Оксфорда и первую красавицу страны. Настанет время — и генерал заплатит за это…
Четыре года тюрьмы: бетон, решетки, железная койка и лохань для нечистот. Три года ссылки в родовом поместье, где ей запретили общаться с внешним миром. Из восьми садовников осталось только трое, и она сама поливала розы. К концу недели первые цветы уже погибали от жажды.
В тюрьме у Беназир начали болеть уши, и она почти оглохла.
Ей скоро исполнится тридцать четыре, но мужа и любимого у неё никогда не было – хотя в политике чувствам не место, она ведь не железная… За плотно закрытыми ставнями раздавался тысячеголосый вой: «Беназир!».
С фотографии на стене весело смотрел круглолицый широколобый человек – её отец Зульфикар Али-хан Бхутто. А черноволосая женщина, откинувшись в высоком кресле, потирала виски тонкими смуглыми пальцами.
На следующий день она хоронила брата. За гробом следовали две тысячи машин, люди бросались на него, бились головой о гроб, рыдали и пели «Сын мученика замучен». — Глядите, глядите на Беназир, — причитали женщины. — Она приехала с телом своего брата. Какой он молодой, какой красивый, какой чистый.
Женщины завывали, ударяя себя в грудь. Беназир закрыла лицо руками — брат был для нее дороже собственной жизни, но только благодаря его смерти она вновь оказалась дома.
Её возвращение привлекло внимание Вашингтона и Москвы. Западные газеты писали, что в молодости мисс Бхутто называли «ББ» — азиатской Брижит Бардо. В колледже её прозвали «железной леди» — за все годы учёбы она не завела ни одного романа.
Белый дом выражал надежду на восстановление демократии, советский посол считал её взгляды на афганскую проблему весьма разумными, а генерал Зия требовал, чтобы она унялась. Тем временем она колесила по стране, и повсюду её встречали толпы — друг бедных Зульфикар Али Бхутто давно стал легендой, теперь в неё превращалась и его дочь.
Жаркий, пыльный, преданный ей Синд, и опора армии Пенджаб, и земли говорящих на языке урду пограничных племен — всюду ее встречали гирляндами роз. Простой люд бежал за машиной мисс Бхутто, а журналисты состязались в том, кто задаст ей вопрос поострее.
— Вы верите, что сможете управлять страной?
— Во время ссылки я вершила суд в своем поместье, и мои люди считали его справедливым.
— Кто для вас самый близкий человек?
— Моя мать, да продлит Аллах ее Дни.
— У вас нет мужа, вам незнакомо чувство ответственности перед собственной семьей. Как же вы будете руководить нацией?..
Беназир что-то ответила и на этот вопрос и вдруг почувствовала, что людей из толпы ее слова вряд ли убедят.
По пакистанским обычаям, незамужняя женщина знатного рода должна тихо жить в родовом гнезде, ухаживая за садом. Она хотела остаться свободной, но понимала, что ей нужен муж. В те дни Беназир впервые услышала имя Асифа Али Зардари.
Ему тоже тридцать четыре года. Он из хорошей семьи. На землях его отца работают сто тысяч человек. Элегантный, красивый, окончил военный колледж, изучал экономику в Англии, увлекается конным поло, владеет футбольной командой…
Розочка, он влюблен уже десять лет, с тех пор как увидел тебя выходящей из кинотеатра! Родители не раз предлагали ему невест, но Асиф неизменно отвечал:
«Посватайтесь к Беназир»… — тетушка на все лады расписывала достоинства жениха, и тот в самом деле оказался именно таким — элегантным, подтянутым, любезным и сговорчивым. Тетушка говорила, что брак по любви хрупок, а семья, построенная на общих интересах и уважении друг к другу, выдержит любые бури, — и Асиф согласился с тем, чтобы Беназир по-прежнему занималась политикой.
Она настояла на том, чтобы оставить себе фамилию Бхутто, выговорила право жить отдельно от его матери — Асиф Али Зардари уступал, где только возможно, и родственники назначили дату свадьбы.
Для Пакистана этот брак стал главным событием 1987 года. Журналисты разных стран строили политические прогнозы: породнились два могущественных клана, теперь у генерала Зии прибавится хлопот. За Бхутто и Зардари стояла старая аристократия, правившая еще при Великих Моголах. Знать была недовольна новыми временами – власть и деньги перешли к военным и безродным бюрократам.
Но было и другое, скрытое от посторонних глаз обстоятельство. Подвенечное платье примеряла 34-летняя девственница, а свадебное путешествие готовил 34-летний плейбой, вкусивший все удовольствия при своем здоровье, красоте и больших деньгах.
К тому же Асиф содержал небольшой гарем, и друзья Беназир недоумевали, зачем ему этот брак. Одни говорили, что для него это знак престижа, как и собственная футбольная команда. Другие утверждали, что он действительно влюблен: «Беназир хороша, как пери, и умна, как шах Бабур. Какой мужчина устоит?»
Пока друзья спорили, родня готовила свадьбу. В декабрьский вечер в дом на Клифтон-роуд потянулись гости. Беназир хотела скромную свадьбу, и гостей собралось всего 200 человек.
Вместо 200 платьев в подарок принесли 20, одно кольцо заменило 7 ожерелий, вместо золота она надела стеклянные браслеты. Скромность Несравненной обсуждал весь Пакистан – от Синда до Белуджистана и Пенджаба.
Зато за оградой дома плясали двести тысяч человек. Женщины пели:
«Асиф, теперь ты должен служить Беназир!», мужчины били в огромные бубны и осыпали цветами всех, кто выходил из ворот. Свет факелов, звон бубенцов, многотысячный хор, дождь из цветов и конфет. На следующее утро друзья говорили, что Беназир никогда не выглядела такой счастливой.
Впрочем, жених тоже казался довольным: закоренелый холостяк, известный благодаря своим роскошным напомаженным усам, лошадям и футболистам, наконец-то совершил поступок, из-за которого о нем заговорила вся страна… Репортеры строчили в блокнотах и щелкали блицами фотовспышек: Асиф Зардари вступал в большую политику.
Между Индом, Гималаями, Гищиг-кушем и Сулеймановыми горами лежала огромная, бедная, населенная гордым и воинственным народом страна.
Ею правил маленький генерал с острыми глазками, напомаженными волосами и подстриженными ниточкой усиками — от Зии-уль-Хака зависели и прочно увязший в соседнем Афганистане Советский Союз, и снабжавшая пакистанскую армию деньгами и оружием Америка.
Армия крепла, богатые богатели, а бедные становились еще беднее — страна была готова взорваться, но главный администратор военного положения удерживал народ железной рукой.
Он захватил власть более десяти лет назад, и теперь Пакистан напоминал образцовый английский газон – кто-то из противников лишился головы, остальные, запуганные генералом, предпочитали ее не поднимать.
Единственным достойным соперником была Беназир: генерал упустил время, и она превратилась в легенду. Теперь отправить Несравненную за решетку он не решался – толпа разнесла бы тюрьму по кирпичику.
Но маленький генерал с острыми глазками не собирался отдавать власть. Он знал – эту страну не сможет забрать никто, кроме Беназир. Зия уль-Хак планировал править еще много лет, но однажды его самолет исчез с радаров…
Официально заявляли, что «Боинг» разбился из-за отказа электроники – пилот допустил ошибку, и самолет врезался в гору… Но на базарах говорили, что его сбила ракета с истребителя сопровождения.
Судьба Пакистана всегда зависела от правителей, а их судьбы – от звезды и телохранителей. После возвращения Беназир чудом избежала двух покушений, а генералу повезло меньше. Его похоронили с почестями и назначили первые честные выборы за десять лет.
И если бы это была история с хорошим концом, рассказ мог бы закончиться здесь: Беназир выиграла выборы, стала премьером и приказала разрушить тюрьму, где казнили ее отца.
1 октября 1988 года она принесла присягу и возглавила первое в мире мусульманское государство. Генералы отдавали ей честь, толпа ее приветствовала, на пресс-конференции, которую Несравненная провела во дворце, где жили и ее отец, и его убийца, репортеры спрашивали нового премьера, с чего она собирается начать правление.
— Говорят, что вы прикажете вырыть из могилы прах генерала Зии?
— Такие слухи распускают мои враги и враги ислама.
— Мусульманка должна слушаться мужа — станет ли госпожа премьер- министр подчиняться господину Зардари?
— Наш брак основан на любви и уважении, и господин Зардари не станет вмешиваться в управление страной.
— И все же ходят упорные слухи, что он намерен войти в кабинет министров…
— Это вздорные слухи, их распускают наши враги.
Беназир правила полтора года. За это время она успела настроить против себя армию (отказавшись ввести военное положение во время беспорядков) и церковь (не утвердив закон о шариате). Толпа по-прежнему приветствовала её на митингах, но бедным легче не становилось.
А муж Беназир заработал прозвище «Мистер десять процентов» — Асиф обложил данью всех крупных бизнесменов, обещая за 10% от суммы сделки беспрепятственное прохождение контрактов.
В итоге президент Пакистана отстранил госпожу премьер-министра от власти, а на следующих выборах Беназир проиграла.
Она превратилась в посмешище для врагов, и это было мучительно. И хотя Беназир не выдавала своих чувств ни словом, ни взглядом, друзья понимали, что творится в ее душе: она ведь была рождена для власти. Теперь, правда, выяснилось, что своего холеного напомаженного мужа Беназир Бхутто любит куда сильнее…
Эго обстоятельство обсуждалось решительно во всех семьях. Мужчины упирали на то, что ко времени замужества она была уже немолода, Асиф оказался первым и единственным мужчиной Беназир, и она прилепилась к нему душой и телом.
К тому же она мусульманка, выросшая в традиционной пакистанской семье, где слово мужа — закон. Женщины напоминали, что Асиф подарил ей двух сыновей и предать отца своих детей она не может. Любители порассуждать о политике придерживались другого мнения: у Беназир нет выбора, ведь ей нужна поддержка клана Зардари…
Новый премьер бросил Мистера 10% в тюрьму, и Несравненная ходила к нему на свидания. Во время одного из них она забеременела. Друзья спорили, знает ли Беназир, что по вечерам к Асифу приводили женщин. Но она не чувствовала себя униженной, несмотря на то, что все считали её провалившимся политиком.
Все, кроме самой Беназир и по-прежнему обожавшей её толпы — дочь правителя-мученика Зульфикара по-прежнему была кумиром бедных.
Через несколько лет все вернулось на круги своя – на улицах прибавилось нищих и новых «Роллс-Ройсов», а Пакистан стоял на грани взрыва. Уровень жизни упал в полтора раза, и не было лидера, способного вывести страну из кризиса. Нужно было спустить пар – и чуть постаревшая, но не потерявшая магии Беназир пришлась как нельзя кстати.
В 1993 году она во второй раз стала премьером. Через 2 месяца выпущенный из тюрьмы Асиф занял пост министра торговли. Через год Беназир выстроила роскошный дворец с парком, зверинцем и розовым мрамором. А по стране уже ходила поговорка: «У нас не правительство, а торгово-посредническая контора, где президент – мисс Бхутто, а директор – её муж».
Беназир перестала быть сенсацией No1, зато всех интересовали её отношения с мужем: знает ли она, что министра торговли называют крупнейшим наркоторговцем, а ни один чиновник не получает места без взятки?
Видевшие Беназир на похоронах ее другого младшего брата, Муртазы, решили, что она не знает ничего: исцарапанные в кровь щеки, спутанные волосы, опухшие от слез глаза — и вспышка неподдельной ярости в ответ на вопрос о причастности к этому убийству господина Зардари.
— Это ложь! Асиф переживает смерть Муртазы так же, как я! Не верьте тому, что говорят негодяи, — Муртазу убили наши враги!..
Однако слишком многие знали, что произошло перед покушением: младший брат госпожи премьер-министра, много лет проживший в изгнании, вернулся домой, увидел, что происходит вокруг, и не пожелал молчать.
После смерти отца Муртаза Бхутто создал организацию «Аль-зульфикар» («Меч»), которая занималась вооруженным террором — на счету воинов «Меча» были захваченный пакистанский самолет и жизни судей, вынесших смертный приговор отцу Беназир.
Муртаза полагал, что имеет право на власть — и куда большее, чем Беназир, всю жизнь занимавшаяся болтовней, и тем более вор Асиф. «Если так пойдет дальше, они быстро растранжирят наследие отца. Люди не простят, если именем Бхутто будут прикрываться воры!..» — говорил Муртаза, но его не слушали. И тогда он решил действовать.
…Полдень, аэропорт Карачи, с трапа самолета сходит плотный мужчина с пышными усами. Его превосходительство Зардари щурится, достает из внутреннего кармана пиджака темные очки, делает несколько шагов — и замирает на месте.
Словно из-под земли перед ним выросла группка крепких молодых людей, в центре которой он видит рослого брюнета в красной шелковой рубашке — Муртаза Бхутто подходит к Аси фу Али и опускает шурину руку на плечо. — Негодяй! Вор! Ты превратил в тень мою сестру, но попробуй справиться со мной! Сейчас я покажу тебе, как мужчины из рода Бхутто обходятся со свиньями!..
Муртаза расстегивает поясную сумку и достает из нее кривой сикхский нож. Асиф Зардари отшатывается, но рука, лежащая на плече, крепка, и ему не удается вырваться. Муртаза хватает его за роскошный ус, символ мужской гордости каждого пакистанца, и отсекает иод корень. Когда господин Зардари приходит в себя, оскорбителя уже и след простыл, а стоящие неподалеку полицейские отворачиваются и хихикают.
Один даже поинтересовался, не принести ли господину Зардари мыло и бритву — такого оскорбления князьям Зардари, пятьсот лет назад пришедшим в Синд из Белуджистана, еще не наносили! Пришлось пройти в кабинет начальника аэропорта и сбрить уцелевший ус. Без усов лицо сразу стало беззащитным, голым и глупым. Асиф месяц не выходил из дома — усы отрастают медленно…
Муртазу Бхутто убили еще до того, как усы его шурина приобрели прежний вид, и Асиф, казалось, искренне оплакивал его смерть — он прослезился, положил на гроб огромный букет цветов и нежно утешал Беназир, бившуюся о него головой.
Она ни в чем не упрекала мужа и никогда в нем не сомневалась — как и подобает хорошей жене и истинной мусульманке.
Когда Беназир в очередной раз отстранили от власти, следственная комиссия обнаружила три счета в офшорах на имена её матери, свёкра и мужа.
Беназир снова вошла в историю: Швейцария раскрыла её счёт с сотнями миллионов долларов. По мнению следствия, эти деньги предназначались для оплаты неполученных танков. Выяснилось также, что 1500 чиновников купили свои должности, а сумма хищений достигла полутора миллиардов.
Асифа Зардари вновь посадили, на этот раз за коррупцию, растраты, наркоторговлю и заказное убийство. Прокурор собирался предъявить обвинения и Беназир, но она успела бежать: срочный сбор вещей, машина в аэропорт, перелёт в Лондон и квартира, пустовавшая 20 лет.
И всё повторилось: Несравненная возглавила оппозицию, рассылала письма лидерам, встречалась со сторонниками. Разница лишь в том, что ей уже под пятьдесят, и обвинения уголовные, а не политические. Но она понимала – ничего страшного не случится, голова Асифа обеспечивает её безопасность.
Новое правительство «посадило её на цепь», но толпа ничего не знала ни о дворце, ни о казнокрадстве – для них она по-прежнему дочь легендарного Зульфикара. Только вести народ в бой Несравненная уже не могла.
Беназир воспитывала детей, писала мужу в тюрьму и ждала свой час, веря, что время ещё придёт.
В январе 2007 года Беназир снова спешит в Пакистан. Президент Мушарраф подписал указ о предоставлении ей и другим оппозиционным деятелям амнистии от обвинений в коррупции.
По прибытии на родину она включилась в политическую борьбу, но стат премьер-министром в третьи раз ей было не суждено.
Во время выступления на митинге раздались выстрелы. Одна пуля попала в шею, а другая в грудь Беназир. Через несколько часов её не стало.
Когда-то, отвечая на вопросы журналистов, Несравненная говорила:
— Я никому не желаю зла, моя мечта — свободный и демократический Пакистан…
Слушая се, журналисты перешептывались, подталкивая друг друга локтями, и улыбались: Несравненная и в самом деле в это верит — почти так же, как и в своего мужа, благородного Асифа Зардари!
