— Вы ещё хотите этого, барон? — в очередной раз спросил его помощник, и Густав раздражённо кивнул.
На улице, погруженной в ночную тьму, стоял страшный мороз — от холода было тяжело дышать.
Выйдя из экипажа, Маннергейм подал руку своей спутнице. Дама легко оперлась на предложенную ладонь и выпорхнула из кареты, словно ее совсем не тяготили прожитые годы.
— Готовы стать моей женой? — уточнил он, чуть улыбаясь.
— Идемте же! — торопливо выдохнула спутница. Этого часа она ждала не один десяток лет.
О Катеньке говорили, что она уже родилась с пуантами в руках. Ее отец — Василий Федорович Гельцер — танцевал в балете до самой своей старости и считался другом самого Чайковского, дядя ставил декорации в Большом театре, а мать была тонкой творческой натурой, которая обожала все красивое и часами могла говорить об искусстве.
Неудивительно, что дочери Василия Федоровича пошли по его стопам и связали свою жизнь со сценой. Катя, казалось, никогда и не стояла перед выбором, — ещё совсем крошкой она начала брать уроки в Московской балетной школе и радовать родителей своими успехами.
Однако сразу завоевать любовь зрителей у Катеньки не получилось. В 1894 году она впервые станцевала сольную партию на большой сцене, но вместо ожидаемой бури оваций получила лишь жидкие хлопки, и даже отец, сердито хмуря брови, отчитал ее за слабое выступление.
Оттачивать мастерство Катя отправилась в Петербург, но и там ей пришлось нелегко: столичные примы любили тешить свое самолюбие за счёт молоденьких неопытных танцовщиц, и закулисье Мариинского театра скрывало множество разбитых девичьих судеб.
Кате удалось выстоять — характер от отца ей достался стальной — и через несколько лет она вернулась в Москву. Теперь уже балетные постановки с участием Кати Гельцер вызывали в Большом театре настоящий фурор. Газеты не уставали воспевать ее талант, очарование и изумительное умение до неузнаваемости перевоплощаться на сцене.
Многие специально приезжали в Москву лишь для того, чтобы посмотреть на блистательную балерину. Считается, что одним из рьяных почитателей Катеньки был и будущий генерал-лейтенант русской армии Карл Густав Маннергейм.
По легенде, впервые Густав увидел свою будущую возлюбленную в 1896 году, когда та еще танцевала на сцене Мариинского театра. После представления он — обходительный молодой человек — сделал балерине комплимент и поцеловал руку в знак преклонения перед талантом.
— Вы не кошечка, вы — пантера, — сказал Маннергейм сияющей Катеньке, и, по свидетельствам современников, это стало началом их тайного романа.
Сохранять отношения в секрете было необходимо и, в первую очередь, по совершенно банальной причине — Густав был женат на Анастасии Араповой, с которой, по всей видимости, сочетался браком только ради весьма приличного состояния ее отца.
Ходили слухи, что Густаву больше нравилась младшая сестра его жены, но ему пришлось поступиться своими чувствами, чтобы получить доступ к желанным деньгам. Отношения мужа и жены не заладились с самого начала, и появившиеся вскоре дети положение не улучшили.
После рождения третьего малыша супруги бросили попытки сохранить распадающийся брак и разъехались по разным домам. Оба знали, что не хранят друг другу верность, но предпочитали не обращать на это внимания — конечно, пока происходящее укладывалось в рамки приличий.
Однако когда до Анастасии дошли слухи о том, что ее муж, не стесняясь, выводит в свет графиню Шувалову, она так разозлилась, что покинула страну, оставив мужа практически без средств к существованию.
Сложно понять, какое место занимала в душе решительного барона прекрасная балерина, если у него была постоянная дама сердца и несколько «дорогих подруг». Быть может, другие люди связи Маннергейма и Гельцер вовсе не мешали, ведь и у Катеньки имелся муж — ее партнёр по сцене Василий Тихомиров.
Этот союз в глазах общественности тоже выглядел довольно странно: никто точно не мог сказать, когда они поженились и когда развелись, потому что в театре вели себя как муж и жена даже после того, как у Тихомирова появилась новая благоверная.
По слухам, в 1902 году Катя родила Густаву сына Эмиля, которого пришлось отдать на воспитание родственнице балерины — Людмиле Ренненкампф. Через несколько лет мальчика отправили учиться в частный швейцарский пансион.
Незадолго до отбытия ребенка в Европу Валентин Серов якобы написал его портрет, который долгое время хранился у Маннергейма в Финляндии, но до наших дней, естественно, не сохранился.
После революции Екатерина Гельцер была одной из немногих деятелей искусства, не ставших уезжать из страны и заново искать себя в эмиграции. Разумеется, ей очень помогали оставаться на плаву. Кстати пришлось и отсутствие аристократических корней — по матери Катя была купеческого происхождения.
Балерине пришлось привыкать к новым обстоятельствам в изменившейся стране, но, по крайней мере, она могла и дальше заниматься тем, что любила больше всего на свете. Даже в 45 с лишним лет Екатерина Гельцер продолжила блистать на сцене.
Особым успехом у зрителей пользовался первый советский балет «Красный мак», в котором она играла китайскую актрису по имени Тао Хоа.
В 1924 году у давно разменявшего шестой десяток Маннергейма, как гласят слухи, проснулась сентиментальность. Он решил воспользоваться беспорядком, воцарившимся после смерти Ленина и привезти свою давнюю любовницу к себе в Финляндию.
Однако все необходимо было сделать по правилам — сначала требовалось пожениться. Густав уже несколько лет как оформил развод и считался вольным человеком. Конечно, эта свобода не распространялась на женитьбу на советской танцовщице, поэтому все нужно было сделать очень аккуратно, не привлекая лишнего внимания.
Под чужим именем финский барон приехал в Москву и, вырвав свою даму из теплой кровати, под покровом ночи повез ее в церковь на Поварской улице, где их ждал заранее предупрежденный патриарх Тихон.
Венчание 48-летней Екатерины и 57-летнего Густава прошло без эксцессов, но, прежде чем отправиться домой в Хельсинки, Маннергейм пожелал непременно попрощаться с вождем, которому был обязан независимостью своей страны.
Дальнейшие события кажутся совершенно фантастическими и оттого маловероятными: якобы очередь к гробу Ленина тянулась больше суток, и за это время Екатерина так околела на январском морозе — ведь уже не девочка! — что схватила воспаление легких.
Маннергейм не мог везти возлюбленную к себе в таком состоянии, но и самому оставаться в Москве ему было уже небезопасно. Передав новоиспеченную жену на попечение врачей, барон покинул СССР, и больше «супруги» ни разу не виделись.
Екатерина выступала до самой старости, как и ее отец, а позже работала в том же театре педагогом. Скончалась она в 1962 году, на десять лет пережив своего «тайного» мужа.
Что же касается их внебрачного сына Эмиля, то тут сведения сильно расходятся: одни утверждают, что он погиб при бомбежке Берлина в 1943 году едва ли не на руках у отца, другие — что он умер в швейцарской больнице за месяц до кончины Маннергейма. Якобы Эмиль даже оставил после себя детей, но их судьбы совершенно невозможно отследить.
Финны полагают, что вся эта история о великой любви и тайном браке Маннергейма — лишь выдумка журналистов, охочих до подобных скандалов. Ведь такие необдуманные поступки были совсем не в духе барона, который отличался рассудительностью.
Но история знает немало примеров, когда самые серьезные мужчины творили безумства ради любви. Кто знает, быть может, и этот случай не был исключением?..
