— Пусти, пусти, окаянный, — девчонка отбивалась, царапая тащившую ее жилистую руку. — Папа, папа!
Иван бросился на помощь, защищая дочь от хмельного офицера.
— Господин, отпустите Сашу!
— Со мной пойдет. Хочешь, денег дам? Говори, сколько?!
— Я дочкой не торгую! — от страшного оскорбления взвился Иван.
Роскошный ресторан «Самарканд», построенный купцом первой гильдии Рахматуллой Халитовым на Черной речке, гремел на всю столицу. Там широко гуляли купцы, тратя свои миллионы, и лихо веселились офицеры, не скупившиеся на игристое вино!
Славился «Самарканд» своим цыганским хором, которым руководил Иван Степанов. Надрывно стонали скрипки, мягко звучали гитары, звеня монисто, хрипловатыми голосами пели гибкие цыганки. Чтобы послушать хор Степанова — отвести душу — съезжались со всех концов Петербурга. Особенно громко рукоплескала публика темнокосой красавице — юной Саше, шестнадцатилетней дочери Степанова.
— Всех сокровищ мне дороже, — одобрительно глядя на девочку, улыбался цыган. — Ничего для нее не жалею: из такой ткани платья шью, что иная графиня не купит. Золотые кольца да серьги на килограммы считаю.
Берег свою Сашу Иван пуще зеницы ока. Давно было так заведено: цыганку-красавицу слушай, за танцем смотри, а руками трогать не смей! Ласковыми словами замани, золотом осыпь — понравишься, тогда, глядишь, и пойдет цыганка. Но сама, по доброй воле. А не захочет — так хоть к отцу ее ходи договариваться, хоть к брату, — ничего не выйдет.
Впрочем, Степан за дочкой приглядывал, чтобы какой лощеный офицер, утянутый в мундир, не увлек его Сашеньку. Нет доверия этим франтам — крутят-крутят, а потом и бросят с ребенком на руках.
Не такой судьбы желал Шурочке отец, оттого со сцены в гримерную сам провожал, да и там хористкам наказывал — глаз с девочки не спускать! Потому-то, когда услышал дочкин крик, бросился на помощь первым.
Вырываясь из рук захмелевшего офицера, тащившего ее из гримерной, Саша звала отца. Вокруг громко возмущались полураздетые цыганки, не решаясь дать отпор.
— Со мной в кабинет пойдет! — бросил офицер. — Сколько скажешь, столько заплачу.
— Моя дочь не продается! — возмутился Степанов.
Офицер достал револьвер…
На грохот выстрелов сбежались посетители и официанты, застав страшную картину. Истошно кричали цыганки, глухо стонал тяжело раненый артист Михаил Масальский, рыдала растрепанная Саша, обнимая лежащего на полу отца.
На следующий день — 10 января 1914 года — газеты разразились статьями, открыто называя имена виновников: «Подпоручик Колзаков, сидевший в ресторане со своим братом и с офицером князем Волконским, после выступления пошел в дамскую уборную с целью найти Шуру…».
Разгорелся грандиозный скандал! В подпоручике Колзакове узнали двадцатипятилетнего Бориса, сына генерал-майора Якова Колзакова, весьма близкого к придворным кругам.
Все свои связи поднял Яков Константинович Колзаков, чтобы спасти сына, в упор расстрелявшего цыгана Ивана Степанова.
Он понимал, что самые блестящие адвокаты не способны будут убедить присяжных в том, что Борис невиновен: офицер, в пьяном угаре пытавшийся принудить девушку, застреливший ее отца и ранивший заступника, не мог рассчитывать на снисхождение. Борису грозила каторга.
Тогда Яков Константинович пошел другим путем: объявил сына психически больным. Первая экспертиза признала Колзакова вполне здоровым человеком, но повторная, проведенная в марте того же года, позволила поместить Бориса в психиатрическую лечебницу. Он избежал суда.
А в июле 1914 года началась Первая мировая война, и Колзаков-старший выхлопотал для сына дозволение отправиться на фронт, чтобы искупить совершенное преступление. Потом грянула революция и, конечно, никому уже не было дела до Бориса Яковлевича.
Судьба оказалась избирательна. Жарким сентябрьским днем 1918 года в городе Ессентуки был арестован старый генерал-майор Яков Константинович Колзаков.
В то время большевики собирали высокопоставленных заложников, не успевших бежать из страны: князей Шаховских, Урусовых, Багратион-Мухранских, бывшего министра путей сообщений Рухлова, больше двух десятков генералов и прочих офицеров и чиновников.
Содержали заключенных в плохих условиях: с пришедшими холодами печей не топили, клопов не вытравливали, раз в день наливали миску похлебки да к ней выдавали кусок хлеба. Лишенные прежних чинов и званий, заложники исполняли непривычную работу — подметали полы, мыли посуду…
Почти год длилось заключение, но дело решил случай: были убиты видные деятели ЦИК. Мстя за жизни вождей пролетариата, 21 октября 1918 года в Пятигорске по постановлению ЧК с особой жестокостью казнили 59 человек — представителей аристократии и некогда высоких чинов. В их числе был и Яков Колзаков, который уходил мучительно и страшно.
Не менее печально сложилась судьба Константина Яковлевича Колзакова, некогда не сумевшего остановить своего хмельного брата. Он участвовал в белом движении, а после разгрома бежал в Эстонию, где и обустроился.
Казалось, будто все складывается неплохо: Константин Яковлевич служил подрядчиком на лесозаготовках, владел собственной фермой…но в 1940 году, вскоре после того, как Эстония вошла в состав СССР, был арестован НКВД и спустя год умер в Усольском исправительно-трудовом лагере в Соликамске.
Лишь убийцу пощадил злой рок: Борис Яковлевич Колзаков, вступив в знаменитый дроздовский полк, сражался с красными. В 1919 году он стал генерал-майором, в 1920 — командиром конно-артиллерийского дивизиона.
После поражения он эмигрировал во Францию, женился, работал шофером. Не стало его в 1940 году.
О цыганке Саше известно очень мало. Но судьба ее сложилась удачнее, чем у Колзаковых. После революции она уехала в Харбин, где была очень популярна. Зарабатывая на жизнь своим голосом, она дарила людям надежду.
Последнее упоминание о ней датируется 1943 годом: Шура Степанова жила в Шанхае, по-прежнему колеся с гастролями по Китаю, выступая в Пекине, Чифу, Дайрене…Знала ли она, как сложилась судьба убийцы ее отца? Вряд ли.
