— Ну наконец-то! Я уже думала, ты решил заночевать на своей работе.
Голос Алисы, пролетевший из глубины квартиры, был привычно капризным, но Игорь его почти не заметил. Он закрыл за собой входную дверь, и на его лице играла широкая, искренняя улыбка, которую не могла стереть даже многочасовая усталость. В одной руке он держал увесистый бумажный пакет, из которого доносился обнадёживающий звон стеклянной бутылки, а в другой — ключи от машины. Те самые ключи.
— Прости, задержался в банке, — ответил он, проходя в гостиную, совмещённую с кухней. — Нужно было всё окончательно закрыть. Зато смотри, что я принёс!
Он с почти театральным жестом поставил пакет на кухонный остров. Алиса, сидевшая на диване с телефоном в руке, оторвала от него взгляд и лениво скользнула по пакету. На её лице отразилось вежливое, но совершенно поверхностное любопытство.
— Опять свои стейки? Игорь, я же просила тебя, давай закажем что-нибудь, я не хочу стоять у плиты.
— Тебе и не придётся, — он подмигнул ей, доставая из пакета два толстых куска мраморной говядины и бутылку дорогого красного вина. — Сегодня всё делаю я. Потому что у нас праздник. Большой праздник, милая.
Он подошёл к ней, желая обнять, поделиться своей радостью, которая буквально распирала его изнутри. Последние три года он жил в режиме строгой экономии. Каждая лишняя тысяча рублей уходила на погашение кредита за машину — его первую хорошую, надёжную машину, которую он купил, чтобы Алисе было комфортно. И вот сегодня он внёс последний платёж. Всё. Финансовая удавка, три года сжимавшая его шею, наконец, ослабла. Он был свободен.
Алиса позволила ему быстро чмокнуть себя в щёку, но её тело осталось напряжённым, она не ответила на объятие. Её внимание снова было приковано к телефону.
— Я закрыл кредит, Лис, — произнёс он, стараясь, чтобы его голос звучал как можно более значительно. — Полностью. Машина теперь наша. Никаких долгов, никаких ежемесячных платежей. Можешь себе представить? Мы можем вздохнуть спокойно.
Он ожидал восторгов, аплодисментов, может быть, даже искренней благодарности. Ведь он делал это для них, для их семьи. Но Алиса лишь кивнула, не отрывая глаз от экрана.
— Да, молодец. Это хорошо.
Игорь замер. «Хорошо»? И это всё? Всё, на что он мог рассчитывать после трёх лет каторги? Его улыбка слегка померкла. Он почувствовал, как волна его эйфории разбивается о стену её холодного безразличия.
— Слушай, а у меня для тебя тоже новость, — внезапно оживилась она, откладывая телефон. Её глаза загорелись, но этот огонь не имел ничего общего с его скромной радостью. — Смотри, котик, какая прелесть!
Она подхватила с журнального столика несколько глянцевых листов, скреплённых скрепкой. Это была распечатка с какого-то туристического сайта. Ярко-голубой океан, белоснежный песок, бунгало на сваях, уходящие в бирюзовую воду.
— Мальдивы! — выдохнула она, тыча пальцем с идеальным маникюром в одну из фотографий. — Ленка с Оксанкой уже едут, они вчера забронировали. Представляешь, мы все вместе! Две недели в раю! Нам нужно срочно бронировать, там осталось всего два номера в этом отеле.
Игорь смотрел на яркие картинки, а потом на сумму, обведённую внизу страницы розовым маркером. Пятьсот двадцать тысяч рублей. У него перехватило дыхание.
— Алис… — начал он осторожно, подбирая слова. — Это, конечно, красиво, но… пятьсот тысяч? Сейчас?
Он растерянно посмотрел на неё, потом на пакет со стейками, который вдруг показался ему жалким и неуместным.
— Я же только что тебе сказал… Я отдал все деньги, чтобы закрыть долг. У нас сейчас на счетах почти ничего не осталось. Нам нужно пару месяцев, чтобы немного прийти в себя, восстановить подушку безопасности.
Он говорил очевидные, логичные вещи, но по её лицу видел, что она его не слышит. Маска светской любезности и показного восторга медленно сползала с её лица. Уголки губ поползли вниз, а в глазах появился холодный, колючий блеск. Улыбка исчезла, сменившись выражением презрительного недоумения.
— Подушку безопасности? — переспросила Алиса, и в её голосе не было ни удивления, ни вопроса. В нём был чистый, дистиллированный яд. Она издала короткий, сухой смешок, который прозвучал в уютной гостиной совершенно чужеродно, как скрежет металла по стеклу. — Ты серьёзно, Игорь? Ты сейчас говоришь со мной о какой-то «подушке»?
Он смотрел на неё, и праздничное настроение испарялось из него так быстро, будто в груди открыли вакуумный клапан. Три года он представлял себе этот момент, и в его фантазиях он выглядел совсем иначе.
— Я говорю о том, что мы не можем потратить полмиллиона рублей, которых у нас нет, — ответил он, стараясь сохранять спокойствие, хотя холод, исходивший от неё, уже пробирал до костей. — Я думал, это очевидно.
— Очевидно здесь только одно, — отчеканила она, вставая с дивана. Она не кричала. Она говорила тихо, но с таким ледяным презрением, что каждое слово било сильнее пощёчины. — Ты спустил последние деньги на свою эту железяку и теперь собираешься кормить меня байками про «прийти в себя». Ты пришёл в себя, поздравляю. А я что должна делать? Сидеть и радоваться вместе с тобой твоему куску металла?
— Это наша машина, Алис, — его голос стал твёрже. — Наша. Я её покупал, чтобы тебе не приходилось толкаться в метро и таскать сумки. Чтобы мы могли на выходные уехать за город. Или ты уже забыла об этом?
— О, я ничего не забыла, — она медленно подошла к кухонному острову и смерила взглядом стейки и вино. Её губы скривились в брезгливой усмешке. — Я прекрасно помню, как ты убеждал меня, что это «инвестиция в наш комфорт». А на деле оказалось, что это просто инвестиция в твою возможность говорить мне «нет». И вот он, твой триумф. — Она указала на мясо. — Жареный ужин в честь того, что я теперь должна сидеть дома, пока мои подруги выкладывают фотографии с Мальдив. Грандиозный план.
Игорь почувствовал, как внутри закипает глухая ярость. Обесценивание. Это был её любимый приём. Взять что-то важное для него и втоптать это в грязь, выставить незначительным, глупым, жалким.
— Мы же договаривались, что сначала закроем все долги, а потом будем планировать крупные траты, — процедил он сквозь зубы.
— Ленка с Оксанкой не слушают от своих мужей про «подушки» и «долги», — парировала она, и её глаза хищно сузились. — Знаешь, почему? Потому что их мужья — мужчины. Они решают проблемы, а не создают их своей мелочностью. Ленкин Витя ей на день рождения новую Ауди подарил, просто так, без всякого кредитного рабства на три года. А муж Оксаны свозил её в Дубай на прошлых выходных, потому что ей стало грустно. Они крутятся, Игорь, они находят возможности! А ты… ты находишь только оправдания.
Он смотрел на эту красивую, ухоженную женщину, которую когда-то любил до безумия, и с ужасом понимал, что не узнаёт её. Или, что ещё страшнее, только сейчас начинал видеть её настоящую, без прикрас. Всю гниль, которую он так долго отказывался замечать, прикрывая её любовью и снисхождением.
— Перестань, — сказал он глухо.
— А что «перестань»? Неприятно слышать? — она сделала шаг к нему. — Я не собираюсь жить, как нищенка, пока ты считаешь копейки и гордишься машиной, которая через пару лет превратится в ржавое корыто. Я не для этого выходила замуж. Я хочу жить сейчас. Понимаешь? Сейчас! А не когда-нибудь потом, когда ты соизволишь накопить на «подушку».
Игорь слушал её, и ярость внутри него сменилась тяжёлой, ледяной усталостью. Он вдруг почувствовал себя не просто уставшим после долгого рабочего дня, а измотанным до предела, словно три года тащил на себе не только кредит, но и эту женщину с её ненасытными желаниями и вечным недовольством. Он смотрел на её красивое, искажённое злобой лицо и понимал, что спорить с ней — всё равно что пытаться убедить ураган сменить направление. Бессмысленно и разрушительно.
Всё, что он мог сделать, — это просто остановиться.
— Нет, — сказал он.
Слово было произнесено негромко, но оно упало в пространство между ними, как тяжёлый камень, мгновенно поглотив все остальные звуки. Это было не начало торга, не приглашение к дальнейшей дискуссии. Это была стена. Глухая, бетонная, непробиваемая.
Алиса замерла на полуслове. На секунду на её лице отразилось искреннее недоумение, будто она услышала что-то на незнакомом языке. Она привыкла, что он спорит, оправдывается, уговаривает, но в конечном итоге всегда сдаётся. Такого простого и окончательного «нет» она от него не слышала никогда.
— Что «нет»? — переспросила она, и в её голосе прорезались истеричные нотки. — Ты не понял, о чём я говорю? Ленка и Оксана летят через три недели! Я должна им дать ответ!
— Я сказал — нет, — повторил он, глядя ей прямо в глаза. В его взгляде не было ни злости, ни обиды. Только пустота. Полное и окончательное выгорание. — Денег на Мальдивы не будет. Ни сейчас, ни через месяц. Разговор окончен.
Осознание того, что её привычные рычаги давления не работают, ударило по Алисе с силой хлыста. Её лицо побагровело. Она сделала глубокий вдох, собираясь с силами для последней, решающей атаки. Она подошла к нему почти вплотную, глядя снизу вверх с наглой, вызывающей уверенностью. Она была абсолютно убеждена, что сейчас произнесёт то, что заставит его ползать у её ног, вымаливая прощение.
— Это ты мне обещал безбедную жизнь, как у моих подруг, так что ищи деньги мне на поездку, где хочешь, или я уйду от тебя к более состоятельному мужчине, и поверь, у меня уже есть на примете!
Она выпалила это на одном дыхании, с торжествующей улыбкой, гордая своим ультиматумом, своей жестокой прямотой. Она ожидала чего угодно: паники, гнева, мольбы, страха в его глазах.
Но Игорь молчал. Он смотрел на неё долгим, тяжёлым взглядом. В этот самый миг что-то внутри него, что так долго трещало и гнулось под давлением, не просто сломалось — оно с холодным щелчком встало на место. Это было похоже на озарение, на страшную, но освобождающую ясность. Он вдруг увидел всё. Не её злость, не её капризы, а всю суть их отношений, как на рентгеновском снимке.
Он увидел хищницу, которая считала его не партнёром, а ресурсом. Увидел потребителя, для которого его любовь, забота и труд были лишь средством для достижения собственных целей. Все её «люблю», все нежные прикосновения, все годы, прожитые вместе, — всё это в один момент предстало перед ним как хорошо продуманная инвестиция с её стороны, срок окупаемости которой подошёл к концу. Она не угрожала. Она просто озвучивала условия сделки, которую он, по её мнению, нарушил.
В его взгляде не было ненависти. Ненависть можно испытывать к близкому человеку. А женщина, стоявшая перед ним, вдруг стала ему абсолютно чужой. Далёкой и совершенно неинтересной. Последняя капля тепла, ещё теплившаяся в его душе, испарилась, оставив после себя гладкий, холодный лёд. Он смотрел на неё так, как смотрят на незнакомый предмет, решая, что с ним делать дальше. И решение пришло мгновенно.
Алиса продолжала стоять, впиваясь в него взглядом, ожидая эффекта от своей словесной бомбы. Она уже готовилась снисходительно принять его капитуляцию, может быть, даже позволить ему поцеловать свою руку в знак примирения. Но вместо ожидаемой паники и мольбы она увидела то, что заставило её самодовольную улыбку медленно сползти с лица.
Игорь молча развернулся. Ни одного слова упрёка, ни одной ответной колкости. Его движения были размеренными и пугающе спокойными, словно он выполнял давно отрепетированную программу. Он подошёл к стене в прихожей, где на небольшом крючке висели две связки ключей — его и её. Взяв свою, он с методичной точностью, без малейшей дрожи в пальцах, снял с кольца единственный ключ от квартиры. Металл холодно блеснул в свете лампы.
Затем он вернулся в гостиную. Алиса всё так же стояла посреди комнаты, превратившись в статую из недоумения и зарождающегося страха. Он подошёл к журнальному столику, на котором лежала распечатка с туром на Мальдивы, и с тихим, сухим стуком положил ключ прямо на глянцевую фотографию райского бунгало. Ключ выглядел на ней как надгробный камень на могиле их совместной жизни.
— Ты права, — сказал он. Его голос был абсолютно ровным, лишённым всяких эмоций. Это был голос незнакомца, который случайно зашёл в её квартиру и теперь вежливо заканчивает разговор. — Я не могу дать тебе Мальдивы. Возможно, он сможет.
Он сделал паузу, обвёл пустым взглядом комнату, которую когда-то с любовью обустраивал для них двоих, и его взгляд остановился на ней. Но он смотрел не на неё, а сквозь неё, словно она была прозрачной.
— Не буду тебя задерживать.
Игорь прошёл мимо неё к своему любимому креслу, которое стояло у окна. Он сел, взял со столика пульт и включил телевизор. На экране возникла какая-то новостная передача, и он отрешённо уставился на мелькающие кадры, подняв громкость ровно настолько, чтобы заполнить тишину. Этот жест был красноречивее любого крика, любого скандала. Он не выгонял её. Он просто вычеркнул её из своей реальности. Разговор был окончен не просто сейчас — он был окончен навсегда.
Алиса стояла как громом поражённая. Её мозг отчаянно пытался обработать произошедшее, но не мог. Этого не было в её сценарии. Где крики? Где обвинения? Где возможность всласть поскандалить, побить посуду, а потом, возможно, даже страстно помириться? Он не дал ей ничего. Он лишил её всего — даже скандала. Он просто… выключил её.
Она смотрела на его спину, на то, как он абсолютно расслабленно сидит в кресле, будто её и нет в комнате. Она перевела взгляд на ключ, лежащий на проспекте. Ключ от квартиры, которая больше не была её домом. От мужчины, который больше не был её мужем.
Её главный козырь, её ультиматум, который она считала абсолютным оружием, оказался не просто бит — он был использован против неё с хирургической точностью. Он не стал спорить о том, есть ли у неё кто-то на примете. Он просто согласился и освободил для этого «кого-то» место. Самым унизительным образом из всех возможных.
На неё накатила волна запоздалой паники.
— Игорь? — позвала она. Голос прозвучал слабо и неуверенно.
Он не отреагировал. Даже не повернул головы. Он продолжал смотреть телевизор, его профиль был каменным и непроницаемым.
— Ты что делаешь? — спросила она громче, пытаясь пробиться сквозь стену его безразличия. — Ты это серьёзно?
Никакого ответа. Только бормотание диктора из динамиков. Она поняла, что проиграла. Проиграла окончательно и бесповоротно. В этой тишине, в этом его ледяном спокойствии было больше жестокости, чем в самом громком скандале. Он не просто разрывал с ней отношения — он её аннигилировал, стирал из своей жизни, как ненужную строку в документе.
Она постояла ещё минуту, чувствуя, как воздух в квартире становится густым и невыносимым. Её бросило в жар. Хотелось закричать, броситься на него, вцепиться ногтями в его плечи, заставить его посмотреть на неё, отреагировать. Но она инстинктивно понимала, что это бесполезно. Перед ней сидел уже не её муж, а чужой человек, судья, вынесший окончательный приговор без права на апелляцию. Последнее, что он сказал ей, прежде чем окончательно отгородиться стеной молчания, прозвучало в её голове как эпитафия.
— Дверь закроешь сама…
