Пишет журналист и литератор Сергей Николаéвич:
Джереми Айронсу исполнилось 75. А 25 лет назад, когда мы встретились в Soho House в Лондоне, он с тоской говорил, что вот нынешней осенью исполнится 50. И что это уже много. И хорошо бы подумать о тихой жизни эсквайра где-то в Старой Англии, в Оксфордшире. Старинный замок в Ирландии в графстве Крок ещё тогда не был куплен.
Джереми Айронс только что снялся в «Лолите», где был именно таким Гумбертом Гумбертом, каким его описал Набоков. Грустноглазый застенчивый педофил с виноватым взглядом человека, уже свершившего своё постыдное преступление и ждущего неизбежную расплату.
Айронс и в жизни так смотрит. Крутит в длинных пальцах сигариллу. Щёлкает нервно зажигалкой. Не обращает внимания, что пепел вот-вот прожжёт его белоснежную майку от Йоши Ямамото. Тогда, в 1998, он был модный, классный, поджарый.
Гонял по Лондону на чёрном мотоцикле BMW. Однажды заявился на нем в Москву с группой высокопоставленных байкеров. И даже сделал круг почета с Ириной Александровной Антоновой. Она не побоялась усесться к нему сзади на сидение, чтобы прокатиться с ветерком на зависть всем дамам Пушкинского музея
Сложные женщины с прошлым — это вообще специализация Айронса. Начиная с «Женщины французского лейтенанта», где ему досталась в партнёрши великая Мэрил Стрип, его все время норовили поставить в пару с какой-нибудь голливудской суперзвездой. Продюсеры знали: Айронс не подведёт.
Он идеальный партнер, который никогда не станет перетаскивать одеяло на себя и конфликтовать с главной героиней. Учтивый, воспитанный, отменно вежливый. С прелестным чувством юмора. Без звездных закидонов. Лишь однажды в «Изнанке судьбы» он элегантно задвинул мощную профессионалку Глен Клоуз, получив за своего инфернального Клауса фон Бюлова вполне заслуженного Оскара.
Почти два десятилетия Айронс считался главным английским любовником мирового экрана. На это работал его рост под два метра, харизма, прекрасно поставленный баритон. Его Доктор Хиггинс в концертном исполнении мюзикла My Fair Lady — чистый шедевр. The rain in Spain stays mainly in the plain. Когда ты слышишь, как эту фразу произносит Айронс, то испытываешь просто физическое наслаждение.
А в его дуэте с оперной дивой Кири те Канава — это просто была ликующая песнь во славу The Queen’s English. Никто уже, конечно, так не говорит, только один Айронс. И то когда играл доктора Хиггинса.
После криминальных любовников пошли стареющие злодеи, цокающие на крупном плане фарфоровыми зубами. А теперь уже и вовсе он перешёл на неопрятных, мятых старичков в каких-то вязаных шапочках и седым пухом на худой морщинистой шее…
Уже не главные роли, — эпизоды, cameo. Но когда он появляется в кадре, будто немного меняется «температура». Грозные отсветы молний сверкают у него за спиной, кажется, вот-вот начнётся буря, а вместо очередных банальностей, предписанных сценарием, он будет декламировать исключительно шекспировские стихи.
«Мы созданы из вещества того же, что наши сны. И сном окружена вся наша маленькая жизнь».
Но Шекспира Айронс играл только в юности. И уже сам не помнит, как это было. Кажется, без особого успеха, иначе бы все запомнили. «This is not my cup of tea», — грустно признался он мне в Soho House. И вид у него при этом был такой сконфуженный, будто он наехал на своём мотоцикле на клумбу с тюльпанами.
Ведь по английскому табелю о рангах, если ты не сыграл больших шекспировских ролей, то ты в общем никакой и не актёр. И Айронс это знает лучше других. Ведь вокруг него в семье одни театральные актеры: и его жена Шинед Кюссак, многократная номинантка на премию Лоуренса Оливье, и ее отец, легендарный Сирил Кюсак, и ее сестры, и младший сын…
Все бредят театром! Все служат ему. А он? Он… спокоен. Его воообще трудно вывести из себя. Там, где другие изо всех сил напрягают жилы и голосовые связки, ему достаточно выдержать долгую паузу, сделать ледяное лицо и говорить подчеркнуто тихим, вежливым голосом.
Айронс- актёр полутонов. Он прирождённый актёр Оскара Уайльда и Ноэля Коуарда. Недаром ему так идёт фрак!
Не знаю, куда делся тот номер «Домового» с моим давним интервью. Сейчас уже не припомнить подробности нашего длинного разговора 25-летней давности.
Помню только его рассказ о бабочке, которая вдруг впорхнула в комнату, когда его жена рожала младшего сына Максимилиана. Это была середина октября. Сезон бабочек давно прошёл. И только одна из них все летала и летала по комнате.
И Айронс подумал, что это не просто так. Что, может быть, это душа его покойного отца, умершего как раз накануне, продолжает присутствовать и приветствовать рождение внука.
Это была целая новелла, закончившаяся распахнутым окном в сад, куда эта бабочка улетела. А я подумал, что в душе Айронса живет, конечно, романтик и поэт. «О, Лолита моя, все, что могу теперь, — это играть словами».
