Маленькая Идочка часами вертелась перед зеркалом, воображая себя красавицей. Взрослые ее жалели: девочка росла худенькой и невзрачной. Однажды ее взяли в театр и Ида потеряла покой, повторяя:
— Я буду актрисой! Я буду Сарой Бернар.
Тусклая зелень лип харьковкого городского сада, мутные воды беспокойной речки Лопани и Лысая гора — излюбленное место для пикников с самоварами. Здесь, в богатой купеческой семье Рубинштейнов, в доме на Московской улице, в 1883 году появилась на свет девочка Лида, по-домашнему Ида.
Вечерами Рубинштейны за чаем обсуждали не без зависти питерских родственников и компаньонов Поляковых. Они, преуспев в железнодорожном деле, вышли в дворяне и заработали миллионы, а пол в их дворце на Английской набережной выложен слоновой костью и перламутром. Поляковы — единственные евреи, пробившиеся на Английкую набережную, этот заповедник сверхзнатности.
Малышка Ида, слушая взрослых, мечтала, что у нее тоже будет собственный дворец с садом, а вместо обязательного супа она будет есть одни пирожные. Случилось так, что Ида рано потеряла обоих родителей и стала богатейшей наследницей. Она была отдана в Петербург на попечение замужней тетки — светской дамы мадам Горвиц.
Вскоре гадкий утенок преобразился. Высокая, угловатая, пластичная с выразительными глазами и роскошными волосами она представляла необычное зрелище. Рубинштейн взяла псевдоним Лидия Львовская и дебютировала в Германии в качестве танцовщицы. Дебют ее остался незамеченным.
Но ей определенно удалась Антигона в петербургском театре Яворской. На почве иступленной любви к сцене Ида почти совсем перестала есть и спать, и родные поместили ее в психиатрическую лечебницу доктора Солье в Сен-Клу под Парижем. Окрепнув, она поступила в театр Комиссаржевской и познакомилась с балетмейстером Фокиным, хореографом спектакля по модной пьесе Оскара Уайльда.
Покорив Петербург несказанно смелым по тем временам танцем Саломеи, во время которого сбрасывала с себя семь покрывал, Ида получила от Дягилева предложение участвовать в «Русских сезонах» в Париже и неожиданно затмила саму Павлову!
В июне 1910 года в Париже встретились скульптор Иван Ефимов и его дальний родственник, кузен жены Натальи — художник Валентин Серов. Серов день и ночь работал в театре с тех пор как Дягилев нагрянул в Париж с антрепризой.
Он придумывал костюмы и декорации к спектаклям. Успеху прошлогодних «Русских сезонов» весьма способствовал его чудесный плакат с летящей в танце Анной Павловой-сильфидой.
Но, не ужившись с Рубинштейн, Павлова покинула труппу. И теперь Дягилев решил: лучший способ соблазнить парижан — расклеить плакаты с голой Идой Рубинштейн. Ведь в балетах Фокина «Клеопатра» и «Шахерезада» танцовщица почти обнажена.
Как ни странно, идея с плакатом Иде показалась неудачной. А Серов загорелся и добился своего: пусть это будет не плакат-однодневка, а большой портрет, который произведет фурор на Всемирной выставке в Риме в следующем году. Только пока это тайна…
Валентина Серова вдохновил Гойя, чья возлюбленная, взбалмошная герцогиня Альба, пожелала предстать в образе обнаженной Махи. Но в отличие от великого испанца Серов слыл субъектом не в меру робким и стыдливым. Позируя художнику для эскизов, Рубинштейн принимала самые откровенные позы, но зритель увидит только ее спину, ровную и костлявую.
Пунктуальная Ида явилась в мастерскую художника в сопровождении горничной-дуэньи. Серов усмехнулся: неужели чудачка опасается, что он будет покушаться на ее честь? В Москве у него осталась любимая жена Ольга и шестеро детей.
Но по мере погружения в работу у художника и модели возникли весьма странные отношения. Серов недоумевал: отчего это вдруг Ида его ласково зовет Серовчиком и Тошиком?
Лишь матери, властной Валентине Семеновне (недаром Репин писал с нее царевну Софью!), Серов дозволял такую фамильярность.
Кстати, окрестили его Валентином, а имя не прижилось: маленький Валентоня скоро стал Тоней, а когда подрос — Антоном, так зовут его друзья.
У Иды похожая история: ее настоящее имя Лидия забыто, для обывателей она — мадам Аделаида, для поклонников I.R. и только для Серова — Навзикая или Ио. Звучит, конечно, претенциозно, но Ида не возражала.
Ведь Навзикая — царевна, увидев которую, Одиссей остолбенел, а прекрасная Ио (чаще ее называют Европой) — девушка, похищенная влюбленным Зевсом. Серов долго искал свою Навзикаю: сканировал лица в городской толпе, ездил в цыганские таборы, но все напрасно.
Он нашел ее в 1903 году. Сначала он впервые услышал о ней от Льва Бакста, приятеля и бывшего однокашника по Академии художеств.
Граф Бенкендорф представил Леве начинающую артистку Лидию Львовскую. Бакст, приглянувшийся этой странной особе, немедленно получил заказ на костюмы для «Антигоны» и тотчас похвастался Серову:
— Такую выгодную клиентку отхватил! Чаровница, гибель в себе несущая…
Вскоре Серов с Бакстом увидели эту особу в Летнем саду. Дама, затянутая в кричащий шелк, тощая, как каланча двигалась по дорожкам картинно-сомнамбулически. Это был настоящий спектакль! Гигантские страусовые перья, покачиваясь, закрывали пол-лица, с которого на ходу осыпалась пудра, накладные ресницы можно было разглядеть со ста метров…
Прохожие шарахались от такого чучела, но господа художники, тонкие эстеты, спрятавшись в кустах, замирали от восхищения. Любвеобильный Бакст шептал:
— Она богиня! Гордый цветок!
Серов вторил:
— Потрясающая! Какое лицо… Подлинная архаика!
В итоге они и ахнуть не успели, как перешли в разряд Идиных поклонников.
…А теперь в парижский полдень Серов священнодействует, нанося темпрой на холст облик своей Навзикаи. Где-то в соседнем помещении орудует кастрюльками сестра Наташа и долетают аппетитные запахи готовящейся еды. Ида удивленно приподняла бровь и съязвила:
— Тебе готовят обед? Я думала, что художники питаются нектаром.
— У меня нет денег на рестораны. Сядь на место, ты вышла из зоны света!
Серов часто бывал груб и несдержан со своими заказчиками. Он рассорился с Николаем II, крайне расположенным к нему, а потом рисовал на него злые карикатуры. Серова многие боялись, его шутки разили как ядовитые стрелы.
На Иду он злился: она вечно плела небылицу за небылицей. Ида говорила, что она выросла в Петербурге, на Английской набережной, в доме тетки-миллионерши. Она уверяла, что была замужем за своим кузеном Владимиром Горовицем. С ним Серов был знаком заочно. Скрябин ему все уши прожужжал: великий пианист, гений!
В душу волной хлынула ревность. Вчера, на «Шахерезаде», Нижинский ужом вился вокруг Иды, а она, отталкивая его, лишь распаляла. Неважно, что они лишь играют в любовь, но он прижимался к ней. Его неземная Навзикая — порочное, лживое, низкое существо…
Ему захотелось уничтожить свою Навзикаю. Рука потянулась к спасительному кусочку бумаги — он всегда переносил на нее излишки ненависти и гнева. Серов решил назвать свою картину-карикатуру «Вознесение», но нечестивое. На рисунке женщина с трагическим и грешным лицом Иды парит над головами трех мужчин.
Первый — тощий пожилой сентиментальный поэт, граф Робер де Монтескье. Он посвящает Иде свои вирши и претендует на звание ее личного режиссера.
За подол юбки блудницы цепляется лысый карлик с рыбьими глазами. Это Габриеле д’Ануцио, через спальню которого прошли тысячи женщин.
А вот и третий Идин дружок — финансист «Русских сезонов» толстый князь Антуан Маврокодато. Серов нарисовал его вцепившегося бульдожьей хваткой в ногу Иды.
За сценой вознесения в ад наблюдают, разинув рты, Наталья Голубева и Ромейн Брукс, бездарная художница, всегда одетая как мужчина. Недавно эти две барышни, подружки пресловутого д’Ануцио, чуть не поубивал друг друга, а теперь милуются и втягивают в свою порочную компанию Иду. Таково окружение его прекрасной Навзикаи! Он все выдумал себе: в ее прекрасной груди бьется гадкое сердце. Ее нельзя писать обнаженной, ее нагота лжива.
Серов успокоился через некоторое время и впал в дрему. Злобная карикатура на Иду была разорвана в клочья. К августу 1910 года Серов закончил портрет Иды, своей обнаженной музы. Он был доволен, а Ида хмурилась:
— Неужели я такая тощая, анемичная и невзрачная?
Но Серов был уверен — это шедевр! И пока скрывал портрет от любопытных глаз. Но тут нежданно-негаданно из Москвы нагрянула жена игольного короля Генриетта Гиршман, уверенная, что Серов ее личный живописец. Она велела отбросить ткань с портрета Иды и ее лицо пошло пятнами. Генриетта сказала презрительно:
— Нашел себе египетскую принцессу!
И, хлопнув дверью, ушла.
Серов решил на пару деньков заскочил в Испанию — ему хотелось посмотреть подлинного Гойю. Он убедился, что пасует перед жгучим темпераментом великого испанца. Его муза Ида выглядит бесстрастной. В декабре он ненадолго вернулся в Париж. И встреча с Рубинштейн царапнула душу.
Правду он узнал в Москве от мадам Орловой, первой модницы и сплетницы Европы. Придя на очередной сеанс к художнику, Ольга Константиновна, портрет которой Серов вымучивал уже год, таинственно сказала:
— Вы знаете, Валентин Александрович, Ида Рубинштейн бывает в моем парижском салоне. Как она мила, начитанна, знает четыре языка, словом, шарман!
А потом, понизив тон, произнесла:
— Представьте, у нее новый друг, и кажется, это серьезно. Сэр Уолтер Гиннесс. Сын пивного магната, миллионер. 30 лет, блондин. Бирюзовые глаза. Спортсмен. Увы, женат… Между нами, большой оригинал: коллекционирует яхты, женщин и обезьян.
У Серова кругом пошла голова. Выпроводив Орлову, он злобно пририсовал ей огромную , просто гигантскую, как гнездо аиста, шляпу, и головка княгини, урожденной Белоельской-Белозерской, стала выглядеть несоразмерно маленькой. По уму!
В июне 1911 года Серов после долгих колебаний все-таки навестил Иду в Париже. Вся ее свита, включая Бакста, собралась у Рубинштейн в отеле. Шампанское лилось рекой, все были веселы. Серов хотел уйти, но Ида умоляюще шепнула:
— Останься!
Гости разошлись к полуночи. Потом он попросил:
— Давай уедем к Горькому на Капри, он зовет. Я напишу там твой портрет -«Императрица в скалах». Выгони своего пивного магната, прошу тебя! Ты актриса, а он мерзавец, коллекционирующий женщин и макак! Я вызову этого Гиннесса на дуэль!
Она смеялась:
— Тошик, не надо! Уолтер такой милый. Я знаю, что не одна у него, зато я — его жемчужина. Езжай домой, к жене, к детям. Я низкая и подлая. Я не стою тебя.
Спустя время, на даче в Финляндии, Серов тосковал. Он то и дело повторял: «Жить скучно, а умирать — страшно!»
Жена Ольга Федоровна прятала заплаканные глаза.
Работа у Серова не клеилась. Он должен был закончить «Похищение Европы», но Гиннесс похитил у него Музу и теперь везет ее по теплому морю в Сардинию, но не на спине, как превратившийся в быка Зевс, на своей шикарной яхте «Иштар».
В Москве Валентин Александрович явился к Генриетте Гиршман и уж в который раз взялся ее писать — у него закончились деньги.
Еще князь Щербатов заказал портрет своей жены Полины. Князь женился на крестьянке, и теперь пылинки с нее сдувает, а в Москве шепчутся: «Приворожила, колдунья!»
Работа не идет. Щербатовы не скрывают своего разочарования. Лицо княгини Полины мертвее камня, змеиные губы поджаты. Сергей Александрович Щербатов интересуется:
— Нельзя ли повеселее?
Серов сдвигает брови:
— Нельзя!
Вот уж готов эскиз. Завтра Серов начнет писать маслом. Щербатовы ждут художника, но он не приходит. В то утро 22 ноября 1911 года 46-летний Валентин Серов умер от разрыва сердца.
А в сентябре 1960 года в Приморских Альпах, в городке Ванс в отеле Les Olivades высокая худая старуха в монашеской рясе читает молитвослов. Местные бедняки ее боготворят.
В доме ничего не напоминает о былой артистической славе хозяйки. На столике поэтический сборник Монтескье «Красный жемчуг», преподнесенный Иде Рубинштейн автором в качестве талисмана. Меж книжных страниц — засушенная роза. Ида берет цветок в руки и он рассыпается в пыль.
Когда Серов писал ее обнаженной в Париже, он каждое утро покупал свежую розу и приносил …в зубах. Один цветок она сохранила.
«Теперь я стара, как попова собака, слепну, глохну, но бегаю», — пишет 76-летняя Ида подруге Маргарет Лонг. Теперь ту, которую величали лицом эпохи, волнует проблема людской бедности.
У нее был шикарный особняк с садом и фонтанами, подаренный Гиннессом, совсем как в ее детской мечте. Но нарядный Идин дом в 1945 году, изрядно обветшавший после того как в нем похозяйничали немцы, смел бульдозер. По ошибке.
Думали, что его хозяйка умерла. Когда немцы уже рвались во Францию, Ида морем, кишащим подлодками, добралась до Алжира. Верный Уолтер Гиннесс прислал за ней аэроплан, который доставил ее в Лондон.
Когда началась война, Ида с Гиннессом открыли частный госпиталь. Рубинштейн до самой смерти переписывалась с солдатами, которых выходила. После войны Ида Рубинштейн работала переводчиком в ООН. Совесть ее чиста.
Первым канул в вечность Серов, за ним — Монтескье, Бакст, д’Ануцио и был убит Гиннесс, которого все считали ее мужем.
Они все не могли без нее жить. И вот теперь — вокруг пустота. Жить скучно, а умирать — страшно. Ида зажмурилась: какие-то звезды закружились в глазах. На мгновенье в круговерти она увидела речку, старые липы и макушку Лысой горы.
Сухонькую старушку нашли утром 20 сентября 1960 года на веранде. Она умерла одна, почти мгновенно — сердце разорвалось. Похоронили ее тайно, выполняя ее волю, а на памятнике можно увидеть лишь инициалы I.R.
