Весной 1942 года отец Любы Брежневой Яков приехал в Магнитогорск, куда был эвакуирован вместе с металлургическим техникумом из Днепродзержинска. В этом техникуме до 1941 года преподавал Яков, а его брат Леонид, будущий генсек, даже был одно время ректором.
На майском празднике друзья пригласили маму Любы Елену в техникум. После концерта начались танцы. И тут к ней подошел невысокий широкоплечий синеглазый парень с обаятельной улыбкой. Щелкнув каблуками по-гусарски, он пригласил ее на вальс. Это был Яков Брежнев. Весь вечер он не отходил от своей дамы.
Елена была в крепдешиновом платье с пышной юбкой и тонкой талией, стянутой кожаным поясом. Длинные волосы волной ниспадали на ее худенькие плечи. Яков же был одет в модном военном стиле — в «сталинке», застегнутой до верхней пуговицы. Глаза у обоих сияли от предчувствия счастья.
Роман Любиных родителей развивался непросто. Якову было уже за тридцать, он был на 13 лет старше юной красавицы. К тому же он скрывал, что женат. А за Любиной мамой увивалась толпа поклонников. Поэтому нерешительный Яков не спешил с ухаживаниями, считая себя недостойным конкурентом.
Но однажды Елена пошла на каток с друзьями. Один из ребят, заметив Якова, сказал: «Смотри, твой старикашка явился, кружит как орел на охоте». Яков стоял за бортиком и не сводил с нее глаз. Поняв, что его застукали, он резко развернулся и ушел. Елена, недолго думая, сбросила коньки и босиком по снегу побежала за ним. Этот порыв и решил ее судьбу.
В военное время пожениться было легко. Часто браки регистрировали формально, чтобы девушки могли получать пособие как жены военнослужащих. Любина мама незадолго до рождения ребенка получила письмо из Алма-Аты.
Оказалось, что у Якова есть другая семья! Его жена Анна писала, что их дочка Лена обожглась кипятком. Анна ночами не спала от детского крика. А в конце письма приписала для Якова: «Я знаю, ты меня никогда не любил. Но помни, у нас растет дочь, она ждет тебя».
Выяснилось, что Яков женился еще до войны, но вскоре решил расстаться с женой. В 1940 году у них родилась дочь, однако семейная жизнь не задалась. Во время эвакуации супруги окончательно разъехались по разным городам.
Узнав подробности, Елена была непреклонна. Она молча собирала вещи, накинула старую шубу и платок, и уже собралась уйти. Несчастный Яков рыдал у ее ног. Вдруг Елена стала заваливаться назад, начались схватки. Яков повел ее в роддом.
Декабрьским вечером, сквозь снежную пургу, взявшись за руки, будущие родители брели по безлюдным улицам. Когда ветер усиливался, Яков становился лицом к любимой, прикрывая ее от снега, прижимал к себе и целовал пересохшие губы: «Потерпи, Леночка, уже близко».
Они обходили сугробы, трамваи и автобусы. В приемном покое роддома при свете керосинки Яков размотал платок, снял с жены шубку и валенки: «Ну, с Богом, милая, роди мне дочку!»
Люба родилась «в сорочке». Но боги ошиблись. Аист прилетел раньше срока, и душа новорожденной просилась обратно. Хмурый доктор, не услышав сердцебиения, решил, что девочке не жить. Сорвав «сорочку», он отправил ее в морг.
Санитар-мальчишка понес младенца в подвал, путаясь в халате.
Любу нашел и спас поддатый сторож. Крестясь и приговаривая «Боже, она же моргает!», он завернул девочку в простыню. Прижимая к груди, сторож принес ее обратно в роддом, где в истерике билась мать. Любу выходили соседки по палате.
После роддома Елена не вернулась к Якову. Их приютила тетя Паша. Люба родилась восьмимесячной, весила всего 2 кг. Желтуха, слабость, она даже плакать не могла. Спасла ее казачья закалка, которая не раз выручала в жизни.
Тетя Паша растила Любу в строгости и любви. Она выставляла коляску с малышкой на мороз, обливала холодной водой после купания, и приговаривала: «С гуся вода, с Любушки худоба». Соседки ругались, мол, околеет дитя, но тетя Паша знала, что делает.
В детстве Люба редко виделась с дядей Леонидом. Пока они жили в Магнитогорске, он был генералом, и присылал семье подарки военными самолетами: огромные пакеты лука, гигантские яблоки и выпивку для отчима Павла.
Когда Леонид перебрался в Москву, он постепенно перевез туда всю родню, включая Якова. У дочери и отца завязалась переписка. Почти в каждом письме он звал дочку в столицу, уговаривая поступать в Институт иностранных языков. В марте 1964 года Любу впервые отпустили в столицу.
Яков встретил дочь крепкими объятиями и фирменной брежневской улыбкой. Всю дорогу в правительственной «Волге» он обнимал и целовал Любу. Она наотрез отказалась остановиться у него, опасаясь, что жена будет не рада.
После споров отец отвез ее на Таганку к старому другу семьи Льву Тверзину. С его дочерью Женей Люба подружилась. Добродушная хохотушка Женя на многие годы стала ее самым близким человеком в Москве.
Люба мечтала о театральном, но отец отговаривал ее. Они часто бывали в гостях у актера Николая Черкасова, с которым Яков дружил. Черкасов, интеллигентный человек, общался с провинциальной девушкой как с равной.
Однажды за ужином в Доме актера отец попросил друга: «Коля, расскажи этой дурёхе, какая ее ждет жизнь. В актрисы рвется…» Николай начал в подробностях описывать тернистый путь к сцене.
«Например, таким девочкам как ты приходится спать с такими взрослыми дядями как я», — улыбнулся он. «Ну это не самое страшное», — искренне ответила Люба. Черкасов рассмеялся и крепко обнял ее.
В Доме актера собиралась вся богема Москвы. Там назначались деловые и любовные свидания. Любе нравилась эта веселая домашняя атмосфера. Ужинали не спеша, подолгу. Блюда были отменные, и грибы в сметане, и осетрина по-польски, и солянка.
Как в любом светском обществе гости сплетничали, но не зло, а ради удовольствия, мол, кто с кем спит, кто от кого ушел, кто кого «подсидел», у кого нет таланта, но есть связи.
А Любу не отпускала мечта об актерской славе. Она рвалась во ВГИК, но отец был против. Поступить туда без блата казалось нереально, надо было искать выходы на мир кино. Самый прямой путь лежал через министра культуры Екатерину Фурцеву, которую отец в шутку звал «Екатериной Всемогущей».
Поиски Фурцевой совпали с выходными. Теплым июньским вечером Люба с отцом оказались на даче какого-то генерала в Барвихе. Гости к их приезду были уже сильно навеселе и не обратили на них внимания.
Яков не собирался задерживаться и принялся искать «Катю». На вопрос, где Фурцева, босой парень в шортах неопределенно махнул рукой в сторону сада.
На одной из скамеек сидела министр культуры. Выглядела она непрезентабельно, Люба не сразу ее узнала. Яков начал будить Фурцеву, морщась и поправляя ее задравшееся платье в горошек с кружевным воротничком, как у школьницы. Видимо, подобные сцены были ему не в новинку.
«Чего?» — ошалело спросила Фурцева, открыв глаза. Опомнившись, она кокетливо поправила волосы и узнала Якова: «А, это ты, Брежнев?»
Люба сомневалась, что та понимает, какой именно Брежнев перед ней. Говорить о делах было бессмысленно, Люба стала жестами показывать отцу, чтобы уходили. Но тот, устав от дочкиных просьб и помня об обещании вывести ее в люди, рискнул завести разговор о ее поступлении во ВГИК.
Министр была настолько не в себе, что пообещала Любе съемки у Бондарчука и обеспеченную роль в его новом фильме хоть завтра. На все вопросы она невпопад отвечала «Да, непременно», называла Якова Леней и лезла целоваться. (из воспоминаний Любови Брежневой)
В следующий раз при встрече трезвая, ухоженная и надушенная Фурцева была сама любезность. Про инцидент на скамейке никто никогда не вспоминал.
В конце концов Любу уговорили, и она все же решила поступить в Институт иностранных языков. Отец поселил дочь в шикарном номере гостиницы «Москва» для членов ЦК и их родни. Вечерами он заходил с гостинцами и проверял, сколько неправильных глаголов она выучила.
Иногда звонил дядя Леня, но только чтобы спросить занимается ли она, наказывал хорошенько учиться и непременно поступить.
Осенью 1965 года, на следующий день после ноябрьской демонстрации, Люба с отцом попали в гости к режиссеру Роману Кармену. Дверь им открыл элегантный молодой брюнет с синими стальными глазами.
С акцентом он представился: «Гельмут. Я немец, учусь в Москве». В тот вечер Люба была в розовом свитере, на шее восточные бусы, выглядела она прекрасно.
Настойчивый немец сразу занял позицию рядом с ней. Между шутками он выудил у Любы телефон и пригласил на следующий день в Большой театр, посулив лучшие места. Люба еле сдержала улыбку, ведь удивить ложей племянницу Брежнева было непросто.
Утром Гельмут позвонил, назначил встречу на шесть и отключился, не дав Любе и слова сказать. Люба страшно волновалась, не знала, что надеть. Красное платье показалось ей слишком броским для театра. В черном костюме с белой блузкой она напоминала администратора гостиницы.
Остановилась на сером костюме и зеленой блузке. Косметики и духов у нее не было, только несколько старых бабушкиных скляночек с запахом уксуса. Делать нечего, побрызгавшись одной из них, Люба накинула шубу и помчалась вниз. Гельмут ждал у подъезда.
Слушая «Бориса Годунова», Люба то и дело поглядывала на профиль Гельмута, удивляясь, как непохож он на всех ее знакомых мужчин. Второй акт они пропустили. «Поедем ко мне», — предложил Гельмут. И Люба поняла, что согласилась бы, даже предложи он прокатиться до Северного полюса.
Домой она вернулась через три дня. Будто чуя, что счастье недолговечно, они упивались любовью взахлеб, до головокружения, боясь, что вот-вот оборвется это безумное блаженство.
Неудивительно, что роман с немецким полковником стал причиной переживаний отца. Он понимал, что им никогда не позволят пожениться, хотя Люба, конечно, на это надеялась. Ведь они так любили друг друга! Дядя пока не знал о ее увлечении, отец рассказывал ему только об учебных успехах племянницы.
Но однажды отец сказал: «Леонид хочет с тобой поговорить». В душе мелькнула надежда, что дядя все знает и разрешит им с Гельмутом уехать из страны.
«Ну, здравствуй», — Леонид крепко поцеловал Любу и по привычке прижал к груди. Как бы Люба ни злилась на него, она не могла не поддаться его обаянию при встрече.
«Все хорошеешь, — сказал он, разглядывая Любу. — Смотри, Яша, как похожа на нашего покойного отца». Она пропустила комплимент мимо ушей и села в кресло ждать продолжения. Она переживала. Яков, напротив, спокойно поглядывал то на дочь, то на брата.
«Как живешь?» — дружелюбно спросил Леонид. » И тут Любу прорвало.
«Яша, она правду говорит? — спросил Леонид брата. — Похоже на бред».
«Меня там не было», — отец опустил глаза.
Принесли ужин. В графинчике был коньяк. Люба отказалась есть, от волнения кусок в горло не лез. Она ждала, когда же кончится этот визит вежливости, так и не поняв, зачем ее позвали.
А братья болтали о детях. О дочке Леонида Галине, которая жила с ним на Кутузовском и вела разгульную жизнь — не ночевала дома или являлась в непотребном виде. Ее романы сменялись с неприличной частотой. Слухи и сплетни раздували и без того горькую правду.
Потом дядя, под одобрительные кивки отца, принялся пилить Любу:
«Спрятались за наши спины. Привыкли чужим умом думать, а чувствовать только своими чувствами. Свои интересы ставите выше всего. Кавалеров меняете, родину не любите, родителей не уважаете…»
«Он, между прочим, смуглый и синеглазый, как ты», — парировала Люба. Дядя хмыкнул, но промолчал.
На этом «прием» завершился. «Распоряжусь, чтобы тебя не трогали», — пообещал Леонид на прощание. Но Любу продолжали «трогать».
Однажды Гельмут ворвался к ней сияющий: «Я защитил диссертацию!» У Любы екнуло сердце, на глаза навернулись слезы. Он подошел и обнял ее.
На другой день он явился мрачнее тучи. Люба догадалась, что что-то стряслось, и это связано с ней. Гельмут признался, что его вызывали в Особый отдел Минобороны и беседовали. Люба не знала, что он им сказал, но встречаться они не перестали.
Позже его стали тревожить чаще. Их брака не хотели. А Люба продолжала отбиваться от кэгэбэшников. Шло невидимое противостояние. Все ждали, у кого первым сдадут нервы. Развязка близилась.
Расстались они 22 июня, в годовщину нападения Германии. Утром Гельмут позвонил и сказал, что будет в двенадцать у центрального входа. Попросил надеть его любимое выходное платье: коричневое из гофрированного шифона, с пышной юбкой, которое сам привез в подарок.
Он ждал Любу на лавочке напротив бюста Менделеева. Был спокоен и грустен.
«Надо поговорить», — сказал он, поцеловав её и усадив рядом. Но разговора не вышло. Едва он начал про то, сколько времени и сил отдано армии, про последнюю беседу в Особом отделе, где его поставили перед выбором — бросить племянницу Брежнева или уйти в отставку,
Люба жестом остановила его. В миг небо, солнце и все живое вокруг почернело. Наступила кромешная тьма.
В тот вечер 22 июня Люба прощалась с прошлым. Домой вернулась вся в слезах. За окном бурлила жизнь, кипели страсти. А она весь вечер просидела одна в крохотной комнатушке, уставившись в окно.
Осенью она вернулась в институт. Через полгода после отъезда Гельмута друзья из Германии прислали газетную вырезку с его фото. В статье его называли самым молодым и самым талантливым немецким генералом. Люба была полностью согласна с автором и искренне радовалась за него.
Она до сих пор хранит его кольцо с маленькой щербинкой. То самое, которое Гельмут привез на их несостоявшуюся свадьбу…
*
P.S. В конце 60-х Люба вышла замуж за молодого ученого, сына армянского архитектора. У нее родилось двое сыновей.
После всех испытаний она всерьез задумалась об эмиграции. Но власти не могли допустить, чтобы племянница Брежнева стала невозвращенкой. В попытке запугать Любу агенты КГБ в 1974 году выкрали ее сына.
Через какое-то время 4-летнего мальчика вернули, взяв с матери обещание забрать заявление на выезд из ОВИРа. В США Люба приехала только 25 декабря 1990 года. Уже много лет она живет в Калифорнии и пишет книги.
