Все началось банально: он связался не с той женщиной — вместо счастья она принесла ему беду. Нет, это он шутил, беду он принес ей. В полутемном подвале полюбившегося Конраду бара неподалеку от Королевской площади темноволосая статная барменша Эдит Либланг показалась ему королевой красоты, и к тому же весьма неглупой женщиной.
Обдавая его волной пряных духов, Эдит рассуждала:
— Мы с тобой будем вершить великие дела. Разбогатеем, выберемся в люди, поедем отдыхать на дорогой курорт.
Как он мог довериться женщине, пределом мечтаний которой был какой-то курорт? Соблазнила она его своей пышной грудью и втянула в мелкий бизнес по уборке офисов. И он, человек искусства, художник, погряз в этой работенке. Работал как лошадь, а доход имел с гулькин нос.
В конце концов Конрад Куяу прикрыл эту лавочку. Эдит вопила, что он оставит ее без гроша и их ждет нищета, а она мечтала жить красиво. Но Конрад придумал кое-что получше. Его всегда привлекали барахолки.
Он обожал с утра слоняться по блошиным рынкам и выбирать всякую всячину — доисторические швейные машинки, старые утюги, ветхие кожаные переплеты, колченогие стулья якобы начала века. Потом это можно было загнать как антиквариат.
Конрад Куяу открыл в Штутгарте свою «Лавку древностей» — забот почти никаких, а деньги текли рекой. В какой-то момент Конрад связался с людьми, интересовавшимися символикой Третьего Рейха, и его безошибочный нюх тотчас оценил ситуацию: да вот же она, золотая жила!
Все эти коллекционеры готовы были платить огромные деньги за свою «маленькую слабость». Главное — убедить их, что это подлинник. Конрад самозабвенно отдался новому делу, продавая медали, нашивки, старую военную форму.
Будучи человеком с богатым воображением, он убедился, что клиенты ценят не столько сам артефакт — какую нибудь облезлую железяку, найденную на помойке, — сколько историю этого артефакта.
Можно было заслушаться, какие небылицы он плел этим идиотам, легко верящим на слово.
Нашелся один сладострастный старик, который трясущимися руками гладил приобретенное нижнее «белье Евы Браун» — «последний подарок Адольфа, который он с большими трудностями выписал из Парижа».
Дед отвалил за реликвию несколько тысяч марок. Другому коллекционеру Куяу вручил peвoльвеp, из которого якобы зacтpeлился Гитлep. Но такие крупные гешефты удавалось провернуть крайне редко.
Для повседневного заработка Конрад придумал легкий способ: каждую субботу он возвращался с толкучки нагруженный старыми, пыльными пейзажами. Эдит принималась визгливо кричать, что он превратил квартиру в помойку, а он только посмеивался, напевая под ус.
Работа была пустяковой: Конрад всего лишь ставил на этой мазне подпись Гитлepа, которую он скопировал из верных источников, а копировальщиком он был превосходным.
Как известно, фюрер, который в юности мечтал быть художником, и правда писал пейзажи. Теперь дело было за малым — поставить подпись «А. Н.» (Адoльф Гитлep) — и они разлетались как горячие пирожки.
Конрад утверждал, что в грязную аферу, от которой он едва отмылся и после которой практически похоронил свою безупречную репутацию, его вовлек «жалкий репортеришка» из популярного еженедельника «Stern» Герд Хайдеманн.
Они познакомились осенью 1980 года и отлично сторговались в одной из штутгардских пивных, где собирались обычно коллекционеры нaцистскoй атрибутики. Хайдеманн, представительный, несколько высокомерный господин в дорогих очках, безапелляционным тоном заявил, что он самый крупный знаток истории Третьего Рейха.
И не просто знаток. Склонившись к уху Конрада, он многозначительно шепнул, что недавно приобрел яхту Геринга.
В ответ Конрад жестом фокусника извлек из портфеля пожелтевший листок:
— Узнаете, герр Хайдеманн? — глаза Конрада засветились лукавым блеском.
— Откуда это у вас? — голос Хайдеманна предательски дрогнул.
Куяу облегченно вздохнул: репортер попался на наживку и не сомневался, что перед ним подлинный автограф Гитлepа. Щедро наполнив бокал, Конрад наблюдал как затряслись от жадности и возбуждения руки Хайдеманна.
По словам Куяу, шальная идея выдать свою писанину за дневник фюрера родилась именно в тот момент.
— Видите ли, — Конрад перешел на заговорщицкий шепот, — в руки моего брата, офицера восточногерманской армии, попали ранее неизвестные дневники Гитлepа — их извлекли из-под обломков самолета вместе с личными вещами фюрера. Брат хочет их продать. Эта страничка из дневника…
Хайдеманн потрясенно вскочил:
— Это сенсация! Где дневники? Сколько их? За какие годы?
Конрад был потрясен результатами своего шутливого эксперимента и не нашелся что ответить на вопросы ошалелого журналиста.
Репортер немедленно рассказал о своей находке боссу — главному редактору «Stern» Петеру Коху, тот был удивлен не меньше. Для начала Кох потребовал представить хотя бы одну тетрадь, чтобы убедиться, что это не липа.
Конрад принялся работать над первой тетрадью, совершенно уверенный в своих художественных способностях, предвкушая как Хайдеманн набросится на дневник. Когда-то он три года отучился в Дрезденской школе искусств, где был первым учеником и за небольшие деньги выполнял экзаменационные работы для сокурсников. За семь минут на спор он писал шедевры — ему прочили славу Леонардо.
Но за обучение нужно было платить, а парень большую часть времени проводил в дрезденских барах — учиться было скучно, хотя технику любого гениального художника он схватывал на лету. Школу пришлось бросить.
Конрад собирался пожить в свое удовольствие — развлекаться на широкую ногу, с размахом, не считая каждый пфенниг. Правда, поначалу он не раз попадался на мелком воровстве. Один раз за кражу он даже отсидел в тюрьме восемь месяцев. Ну и что с того? Отоспался на железной койке, привел в порядок мысли — и с новыми идеями на волю!
Неунывающий юнец в надвинутой на глаза кепке, со студенческим рюкзачком за плечами, по чужому паспорту перебежал из постсоветской Восточной Германии в Западную, где жизнь была устроена куда лучше.
В конце концов в 1967 году он попал в зеленый благоустроенный Штутгарт. Здесь по-прежнему производили отличное вино, выращивали отборных скакунов и собирали «Мерседесы» и «Порше». И всеми этими достижениями Конрад теперь по праву пользовался..
…Итак, чтобы достать старые тетради, Конрад отправился на заброшенный, якобы довоенный склад канцтоваров, но все равно остался недоволен качеством бумаги, выглядевшей слишком новой.
Чтобы состарить ее, Конрад опускал листы в чайную заварку, а потом разглаживал утюгом. Готический почерк Гитлepа он воспроизводил блестяще; кожаный переплет изготовил сам из старых книг с блошиного рынка. Помучиться пришлось с инициалами на обложке: поначалу они никак не давались.
В конце концов он запечатал первую тетрадь двумя красными сургучными печатями с изображением нaциcтского орла. Передавая тетрадь Хайдеманну, он предупредил:
— Не исключено, что это фальшивка!
Он тот и слушать ничего не хотел. Схватив тетрадь, он с лупой стал изучать почерк, рассматривать на свет страницы. В конце концов герр Хайдеманн сказал, что даже если это подделка, то никто никогда об этом не догадается, и уговорил Конрада работать дальше.
Под строжайшим секретом Хайдеманн показал тетрадь двум историкам и они подтвердили: дневник настоящий. Он умолял Куяу состряпать дневники за последние десять лет фюрера.
Девять миллионов марок: такую сумму озвучил Хайдеманн от имени журнала «Stern». Неплохо! Конрад планировал купить парочку средневековых замков во Франции, обзавестись прислугой, жениться наконец на принцессе крови — это было его тайной мечтой.
Что для него эта крикливая, вздорная Эдит — ни манер, ни образования, огрызается на каждое слово, деньги с него насосом тянет, но он так привязался к ней… Три года Конрад корпел над дневниками и почти не спал — заливал крепкий чай в утюг и принимался за глажку тетрадей, а потом усаживался за текст.
Где он брал текст? Ведь он не писатель и не историк. Как он мог писать от имени Гитлepa? Да все просто: есть опубликованные книги, биографии, Конрад всего лишь заменил «он» на «я». Кое в чем помогли верные люди, знающие факты. За три года он настрочил 62 тетради.
«Stern» опубликовал пару дневников и тут научный мир Европы переполошился словно муравейник, в который сунули палку. Правда, один из ученых мужей потребовал экспертизы почерка.
Конрад в ужасе ждал развязки. Но экспертиза подтвердила — это почерк фюрера. Увы, какие-то умники додумались проверить бумагу и оказалось, что она произведена после войны. Результатом стал суд. Хайдеманна привлекли как сообщника. Привлекли и прекрасную барменшу. Можно сказать, что Эдит подвела Конрада под монастырь.
Пока он сидел взаперти и работал, его подружка хвасталась подругам и соседям, что ее Конни делает большой заказ для еженедельника «Stern». Когда у Конрада появились серьезные деньги, Эдит носилась по гостям и ресторанам увешанная бриллиантами, как новогодняя елка, в собольей шубке даже летом.
Эдит тоже получила год за сообщничество. Как Конрад не старался выпутать ее, ему это не удалось, барменша столько лишнего намолола своим языком… Он получил четыре с небольшим года, а вот Хайдеманну дали на несколько месяцев больше.
Конрада выпустили досрочно. В тюрьме у него обнаружили рак желудка. Две операции, от желудка почти ничего не осталось, но зато благодаря болезни он понял главное.
В тюремном лазарете, чем-то напоминавшем тот провонявший крысами сиротский приют, куда сдала его в детстве мать, после ухода врача, сообщившего страшную новость, Конрад долго думал.
Нет, вовсе не о смерти, какая ерунда! Он думал о том, что может исчезнуть, а мир так и не узнает никогда, что он гений. В тюрьме Конрад снова стал писать картины.
Он со скоростью копировальной машины создавал десятки, сотни картин в манере Матисса, Рембрандта, Дали, да в чьей угодно. Что делать, если он родился с этим проклятым даром и, подделывая, перевоплощался в художника, под которого работает, становился им на пару часов. Он не рабски срисовывал с оригинала, он творил штришок за штришком!
После операции он прожил больше десяти лет, нанял себе симпатичную ассистентку Петру. Фройлен Петра поражалась, как ее босс — веселый, живучий и обаятельный, — работает за мольбертом. Стоившие миллионы долларов полотна Рембрандта, Шагала или Дали Куяу писал по пять штук в день.
Облачившись в заляпанный красками комбинезон, одной рукой он щедро подливал себе вино, а другой смешивал краски. Десятки, сотни практически неотличимых от оригиналов полотен сохли в мастерской. Выйдя из тюрьмы, Конрад открыл свою уникальную галерею подделок. Его картины стоили баснословных денег, в галерею валом валили любители живописи.
Куяу стал очень богат, у него был дворец в пригороде Штутгарта рядом со старинным парком. Только в личной жизни ему не везло. Эдит, выйдя из тюрьмы, больше не пожелала его видеть. Популярность Конрада в городе была огромна, он даже баллотировался в мэры.
Конрад Куяу был похож на большого ребенка, уверенного, что жизнь — игра и все сойдет ему с рук. На склоне лет Конрад попытался приударить за Петрой, но поучил отказ. Он не обиделся. Куяу умел помнить добро.
Что касается подделывания документов — ему в этом не был равных. В какой-то момент он превратил Петру в свою внучатую племянницу. На бумаге, конечно. И едва ли кому-то удалось бы доказать обратное.
За время работы с Конрадом Петра из серенькой мышки превратилась в стильную даму, разбирающуюся в живописи и галерейном бизнесе.
12 сентября 2000 года Конрад Куяу умер в штутгардской больнице от рецидива рака. Петра оплакивала его как самого дорогого и близкого человека. Ему было всего 62 года.
Что было делать Петре? Поразмыслив немного, она открыла в городке Пфуллендорф музей подделок своего «дяди» Конрада, благо по завещанию он оставил ей много своих работ.
В сентябре 2010 года Петру Куяу предстала перед судом. Ее приговорили к условному заключению сроком на два года и общественным работам за то, что она подделала подпись «дяди» на пятистах полотнах.
Она продала картины студентов-художников и ученические копии полотен великих мастеров, купленные за гроши на барахолках, с «подписью Конрада Куяу» на сумму пятьсот пятьдесят тысяч евро. Достойная ученица!
