В семье Жана де Равале, сеньора Турлавилля, было одиннадцать детей. Плодовитые родители обращали на них мало внимания: Жан занимался делами, проводя свободное время на охоте, а его жена Мадлен была слишком измучена очередной беременностью и родами, чтобы интересоваться своими малышами.
Оттого дети, за которыми приглядывали нянюшки и кормилицы, росли, предоставленные сами себе…
Заботу о малышке Маргарите, появившейся на свет в 1586 году, взял на себя Жюльен. Сам всего на четыре года старше, он обожал сестру.
Уцепившись за его руку и лепеча на своем детском языке, Марго училась ходить. И Жюльен ужасно гордился, что ее первые слова были обращены к нему.
Он придумывал для нее игры и рассказывал страшные-страшные сказки. И едва сдерживался, чтобы не рассмеяться, когда Маргарита, дрожа от страха, утыкалась ему в плечо.
Жюльен не был старшим сыном, а потому не мог надеяться, что однажды владения отца перейдут к нему. Для вторых и последующих мальчиков, рождавшихся в дворянских семьях, традиционно было два пути — стать служителем Церкви или пойти на военную службу.
Жан де Равале определил судьбу сына сам: едва Жюльену исполнилось 13 лет, он был отправлен в Париж обучаться богословию…
Если на сыновей сеньор Турлавилля возлагал большие надежды, то девочек — как и положено — выдавал замуж, едва те достигали брачного возраста. Маргарите было 13 лет, когда ее познакомили с женихом.
У тридцатидвухлетнего Жана Лефевра де Опитуа было небольшое состояние, нажитое не слишком честным путем — он служил сборщиком королевских налогов и вряд ли удерживался от того, чтобы не сунуть часть монет в свои глубокие карманы.
Напрасно Маргарита рыдала, умоляя не неволить. Единственный, кто мог бы за нее заступиться — Жюльен — был далеко, а остальные не рискнули сказать и слова. Такой брак был в порядке вещей. «Стерпится — слюбится», — выносили свой вердикт родители.
Союз Маргариты оказался не слишком удачен даже по меркам времени. В начале 1602 года она сбежала от Лефевра, и, добравшись до Турлавилля, рассказала страшную историю. Муж, легко впадавший в ярость, нередко поднимал на нее руку, и с каждым разом — все сильнее и грубее. Не помогло даже рождение дочери — Лефевр не смягчился к жене.
Когда муж в очередной раз проявил жестокость, сломав ребра и спровоцировав потерю малыша, которого носила Маргарита, она поняла, что следующего раза может не пережить. Едва отлежавшись, она тайком покинула дом, чтобы больше не возвращаться.
Ее жуткие истории — о том, как однажды Лефевр вытащил ее за волосы на улицу, и, приставив кинжал к горлу, едва не убил, как запирал в комнате, зная, что она не здорова и не пускал к ней слуг, как поселил в соседней комнате двух женщин для утех… — поражали домашних. Жан III де Равале, в общем-то, и сам не был святым, но никогда не поднимал руку на женщин.
Свои слезы от пережитого ужаса Маргарита, как в детстве, изливала в плечо брата. Окончивший монастырский колледж Жюльен приехал домой и теперь, узнав о несчастьях сестры, уже не спешил обратно в Париж. Как и прежде он заботился о своей маленькой Маргарите, клянясь, что не допустит ее возвращения обратно к мужу.
Между тем, Лефевр не думал давать жене свободу. Если бы она окончательно решила поселиться в отчем доме или уйти в монастырь, он был бы вынужден вернуть ее приданое. А такого, конечно, сеньор де Опитуа не хотел. Он настаивал, чтобы Маргарита вернулась к нему, и она начала опасаться, что ее могут похитить…
В начале 1603 года Маргарита уехала из Турлавилля к дальним родственникам, а затем, — в сопровождении последовавшего за ней Жюльена и двух слуг, — перебралась в Париж.
К этому времени Лефевр предпринял решительный шаг: подал жалобу в суд, обвинив жену в прелюбодеянии и кровосмешении, и обвинив в ее побеге Жюльена, к которому Маргарита, по его убеждению, пылала тайной страстью.
Брата и сестру де Равале арестовали, и, хотя они жили в разных постоялых дворах, это не спасло их от тюрьмы…Ведь Маргарита оказалась беременна.
Наступило тяжелое время допросов. Маргарита, родившая в заключении дитя, уверяла, что доведенная до отчаяния жестокостью мужа, искала любви в объятиях красивого портного, который работал в замке отца и не отказался «составить ей компанию в дубовой роще».
Портной был арестован, но судьи весьма скептически отнеслись к его отцовству: девушка из хорошей семьи, имеющая «остатки чести», не «пустится в лес» с простолюдином…
И Маргарита, и Жюльен в один голос твердили — между ними нет и не было ничего предосудительного. В результате 5 ноября 1603 г. судьи Шатле постановили, что «упомянутые Жюльен и Маргарита де Турлавиль будут подвергнуты испытанию, чтобы […] вырвать из их уст правду о преступлении кровосмешения, в котором они обвиняются».
По закону, если обвиняемый под пыткой не сознался в преступлении, он должен был быть признан невиновным и освобожден. И в этом, возможно, оставался маленький шанс…Однако Лефевр, как законный муж, обжаловал решение о пытках, объяснив это заботой о бедняжке-жене.
На основании уже собранных «доказательств», основанных на показаниях Лефевра и нескольких слуг и подкрепленных словами портного, который не признался в связи с госпожой, суд приговорил Жюльена и Маргариту к смертной казни.
Сеньор де Турлавилль бросился с прошением к королю…
Генрих IV не слыл жестоким монархом. Сам склонный к увлечениям и не слишком озабоченный сохранением супружеской верности, он, возможно, помиловал бы приговоренных. Но в дело вступила его жена — королева Мария Медичи, которая отнюдь не отличалась добрым нравом. Жану де Турлавиллю было отказано.
Даже в час последней исповеди Жюльен и Маргарита не признали себя виновными в преступлении. Более того, судьи Парламента, перед которыми они предстали в апелляционном порядке, возможно, не были полностью убеждены в их виновности, но…
2 сентября 1603 года приговор был приведен в исполнение: Жюльен, которому исполнился 21 год, и семнадцатилетняя Маргарита взошли на эшафот.
Детей Маргариты — маленькую Луизу и рожденного в тюрьме Жюльена — взял на воспитание Жан де Равале, который заботился о внуках, хотя денег им им почти и не оставил. Все свое состояние он раздал церквям на благо бедных, поминая память сына и дочери, нашедших столь ужасный конец.
