Молодая крестьянка шла через поле. Она устала, ее ноги гудели от ходьбы, а голову напекло так, что Марфа, даром что была в косынке, все равно побаивалась солнечного удара. Но она шла. Даже если бы дорогу ей преградила стая волков — она бы не остановилась. Разлеглась бы на пути широкая река — переплыла бы.
Ведь там, в городе, за тридцать верст, ее ждал Сережа. Маленький, слабосильный мальчик, которому она так нужна.
«Потерпи, Сережа, я иду», — шептала Марфа.
И она шла. Ведь молочная мама не может повернуть обратно.
Кормилиц или молочных мам на Руси всегда уважали и защищали. В «Русской правде», правовом кодексе Древней Руси, черным по белому написано, что за правонарушение («обиду») в отношении молочной «мамушки» предусмотрено наказание в два раза более строгое, чем за обиду в отношении обычной девушки.
С XVI столетия без кормилиц в России не обходилась ни одна знатная семья. Целый штат молочных мам — до четырёх — содержался в царских палатах.
К кормилицам предъявлялись определенные требования. Девушка должна была быть молодой (до 28 лет), здоровой, крепкой, с чистой кожей и, что называется, дородной. Чаще всего кормилицами становились блондинки — считалось, что молоко у девушек со светлыми волосами лучше.
Молоко шатенок и брюнеток было, как сейчас бы сказали, «не таким качественным». Рыжих кормилиц практически не встречалось: сказывалось древнее предубеждение против женщин с таким цветом волос. Все были уверены: молоко рыжей — вредно, детям давать нельзя.
Для крестьянской девушки должность кормилицы в знатной семье могло стать билетом в достойную жизнь. Молочная мама получала денежное содержание, ее хорошо потчевали, давали продукты для ее собственных детей.
Если барыня была доброй и сентиментальной, то кормилица могла стать настоящим членом семьи. Хотя встречались и обратные ситуации, когда настоящая мать начинала ревновать ребенка к матери молочной и прогоняла ее в шею.
Невероятной удачей было стать кормилицей в царской семье. Так, Ефросинья Ершова, поднявшая своим молоком императора Николая I, до конца жизни получала по 125 рублей в год, регулярно присутствовала на церковных праздниках при дворе.
Александр II назначил своей кормилице, крестьянке Царскосельского уезда Екатерине Лужниковой, немного меньшую пенсию — 100 рублей в год. Зато Екатерина получала солидные премии на Пасху и Рождество.
В целом, с учётом значимости труда кормилицы, ее положение в барском доме было привилегированным. С XVIII века для молочных мам во многих барских усадьбах стали использовать специальную «униформу», состоящую из сарафана и кокошника. Наряд кормилицы был пошит из отличных тканей и сильно отличался от одежды обычной крестьянки.
Дворяне, использовавшие молочную маму для вскармливания своих отпрысков, как правило, старались следить за здоровьем и гигиеной кормилицы. Женщине предлагалась еда с барского стола, фрукты, овощи, мясо. Для молочной мамы вполне могли затопить баню или вызвать для нее врача.
После того, как кормилица «выходила в отставку», она вполне могла получить от господ пожизненное содержание, а также дорогой подарок, например, избу.
Популярность услуг кормилиц достигла своего пика в конце XIX века. Изнеженные, хрупкие барышни не могли или не хотели сами кормить детей. Детские смеси существовали с 1867 года, но их использование считалось вредным.
В результате в крупных городах России стали появляться конторы, занимавшиеся подбором кормилиц и контролем состояния их здоровья. Возникали и приюты для детей кормилиц.
Семья прокурора Уфимского земского суда Тимофея Степановича Аксакова и Марии Николаевны Зубовой обошлись без конторы по найму кормилиц. Да они и не могли воспользоваться этой услугой, ведь в 1791 году, когда у Тимофея и Марии родился сын Сережа, подобных учреждений еще не существовало.
Родители сына обожали:
Он вырос в атмосфере огромной любви и заботы, с ним никогда не обращались грубо или сурово. Его чувствительность и интеллектуальная восприимчивость развились очень рано. — Д. Мирский.
Детство Сережи проходило в Уфе. Мальчик был слабым и болезненным. Мать попыталась сама кормить сына, но у нее ничего не получилось. В результате семья решила нанять кормилицу:
«Нашлась для нее (Марии Николаевны) чудная кормилица в одной из деревушек покойного ее отца, в Касимовке. Крестьянка Марфа Васильевна соединяла в себе все качества для этой должности, каких только можно было желать.
Это отрывок из автобиографической книги Сергея Аксакова «Детские годы Багрова-внука», полностью подтвержденный ревизской сказкой деревень Зубовка и Касимовка от 1795 года.
Согласно документу, крестьянке Марфе Васильевне было 25 лет от роду, она была второй женой овдовевшего крестьянина Михаила Никитина, от которого родила девочку.
Став знаменитым писателем, Сергей Тимофеевич с невероятным душевным теплом вспоминал свою дорогую молочную маму, которая, даже закончив с кормлением ребенка, продолжала любить его всем сердцем:
«Кормилица, страстно меня любившая, опять несколько раз является в моих воспоминаниях, иногда вдали, украдкой смотрящая на меня из-за других, иногда целующая мои руки, лицо и плачущая надо мною.
Кормилица моя была господская крестьянка и жила за тридцать верст; она отправлялась из деревни пешком в субботу вечером и приходила в Уфу рано поутру в воскресенье, наглядевшись на меня и отдохнув, пешком же возвращалась в свою Касимовку, чтобы поспеть на барщину.
Помню, что она один раз приходила, а может быть, и приезжала как-нибудь, с моей молочной сестрой, здоровой и краснощекой девочкой».
Читаешь это — и видишь молодую крестьянку, идущую через поля за тридцать верст в город.
Сначала Марфа ходила в Уфу, чтобы кормить Сережу, затем, когда надобность в кормлении отпала, она стала приходить, чтобы просто полюбоваться на своего «молочного сыночка».
Когда в 1799 году 8-летнего Сережу отправили в Казанскую гимназию, кормилица сильно тосковала, плакала, и ждала, когда мальчик вернется.
Аксаковы не забыли молочную мать своего сына, поддерживали ее деньгами, вещами, выделили средства на ремонт избы Марфы в деревне Касимовке.
К сожалению, мы не знаем, как сложилась дальнейшая судьба Марфы, как сложилась судьба ее дочки. Одно мы знаем наверняка: та любовь, которую эта молодая женщина подарила болезненному мальчику Сереже, согревала его всю жизнь, вдохновляла на написание чудесных произведений, в которых с невероятным добром и сочувствием описан русский народ.
Ведь молочная мама — она тоже мама.
